Письмо Виверо - Десмонд Бэгли

Мы опустились до глубины шестьдесят пять футов, где на тросе был отмечен уровень пещеры, и, заплыв в нее, я с чувством глубокого облегчения вынырнул на поверхность. Кэтрин всплыла рядом со мной, и я помог ей взобраться на уступ, после чего включил свет.

— Мы сделали это, — сказал я.

Она усталым движением сняла с себя маску.

— Но как долго мы здесь продержимся? — спросила она и посмотрела на меня укоризненно. — Ты оставил Фаллона умирать, ты бросил его.

— Это было его собственное решение, — сказал я коротко. — Закрой свой клапан, ты расходуешь воздух.

Она машинально повернула его, а я переключил свое внимание на пещеру. Она была достаточно большой, и, по моей оценке, ее объем составлял три тысячи кубических футов — нам пришлось накачать сюда с поверхности большое количество воздуха, чтобы вытеснить всю воду. На такой глубине воздух находился под давлением три атмосферы, таким образом, он содержал кислорода в три раза больше, чем в эквивалентном объеме на поверхности, что было нам на пользу. Но с каждым выдохом мы выпускаем из легких двуокись углерода, и когда содержимое СО2 возрастет, у нас появятся неприятности.

Некоторое время я отдыхал и смотрел, как желтый свет фонаря отражается от груды золотых тарелок, сваленных в дальнем конце уступа. Проблема была простой; решение несколько сложнее. Чем дольше мы будем оставаться внизу, тем больше времени нам понадобится на декомпрессию на пути вверх — но баллоны аквалангов не содержат воздуха, достаточного для длительной декомпрессии. Наконец я нагнулся вниз и ополоснул свою маску водой, перед тем как ее надеть.

Кэтрин выпрямилась.

— Куда ты собрался?

— Я ненадолго, — ответил я. — Только опущусь на дно сената, чтобы поискать способ продлить наше пребывание здесь. С тобой все будет в порядке — просто расслабься и ни о чем не беспокойся.

— Я могу тебе помочь?

— Я немного подумал, а затем сказал:

— Нет. Ты только зря израсходуешь свой воздух. Его достаточно в пещере для того, чтобы поддерживать наше дыхание, а мне еще может понадобиться тот, что в твоем акваланге.

Она, подняв голову, посмотрела на фонарь и вздрогнула.

— Я надеюсь, что он не погаснет. Странно, что он до сих пор горит.

— Батареи находятся наверху, и в них еще много энергии, — сказал я. — Тут нет ничего удивительного. Не падай духом, я скоро вернусь.

Я опустил маску, скользнул в воду и выплыл из пещеры, после чего опустился на дно. Я нашел там один из наших рабочих фонарей и подумал над тем, стоит ли его включать, поскольку свет будет заметен с поверхности. В конце концов я рискнул — вряд ли Гатт сможет меня достать, не имея при себе глубинной бомбы, и очевидно, что ему не удастся ее сделать за короткое время.

Я поискал большие баллоны, которые мы с Рудетски скинули с плота, и оказалось, что они рассыпались в разные стороны. Найти распределитель, который мы сбросили вслед за баллонами, оказалось значительно сложнее, но я обнаружил его под кольцами воздушного шланга, свернувшегося на дне как огромная змея, и удовлетворенно хмыкнул про себя, увидев, что вентиль по-прежнему привязан к распределителю веревочной петлей. Без этого вентиля я оказался бы в трудном положении.

Собрать баллоны в одно место оказалось задачей, достойной Геркулеса, но в конце концов я с ней справился и присоединил баллоны к распределителю. У подводников возникает та же проблема, связанная с невесомостью, что и у космонавтов, и каждый раз, когда я пытался завернуть потуже гайку, мое тело начинало вращаться вокруг баллона в обратном направлении. Я провел внизу почти целый час, пока наконец мне удалось присоединить все баллоны к распределителю с открытыми кранами и привинтить воздушный шланг с закрытым клапаном на конце к выводу распределителя. Теперь весь воздух в баллонах был доступен через клапан воздушного шланга.

Я заплыл в пещеру, волоча за собой шланг, и, вынырнув на поверхность, поднял его вверх в триумфальном жесте. Кэтрин сидела в дальнем конце уступа, и когда я воскликнул: «Держи его!» — она никак не прореагировала, и лишь только едва повернулась, чтобы посмотреть на меня.

Я выбрался из воды, с трудом удерживая концы шланга, а затем вытравил его побольше и закрепил на месте, усевшись сверху.

— Что с тобой случилось? — поинтересовался я.

Некоторое время она не отвечала, а потом произнесла бесцветным голосом:

— Я думаю о Фаллоне.

— Ох!

— Это все, что ты можешь сказать? — спросила она со страстью в голосе, но внезапно гнев ее утих, не успев разгореться.

— Ты думаешь, он мертв? — спросила она более спокойно.

Я задумался.

— Вероятно, — ответил я наконец.

— Боже мой, я ошибалась в тебе, — сказала она с горечью. — Оказывается, ты расчетливый и жестокий. Ты можешь оставить человека умирать и больше не вспоминать о нем.

— Что я чувствую, тебя не касается. Это было решение Фаллона — он принял его сам.

— Но ты извлек из него выгоду.

— Так же как и ты, — заметил я.

— Я знаю, — сказала она безысходно. — Я знаю. Но я не мужчина; я не могу убивать и сражаться.

— Я и сам не привык к этому, — сказал я едко. — В отличие от Гатта. Но ты будешь убивать, если это будет тебе необходимо, Кэтрин. Так же как и все мы. Ты человеческое существо — способное на убийство при самозащите. Мы все можем убивать, но некоторых из нас нужно к этому вынудить.

— И ты не считаешь, что тебе нужно защищать Фаллона, — сказала она тихо.

— Нет, не считаю, — произнес я так же тихо. — Поскольку я буду защищать мертвого человека. Фаллон это знал, Кэти; он знал, что умирает от рака. Он узнал об этом еще в Мехико и поэтому вел себя так безответственно. А теперь его мучает совесть. Он хотел успокоить ее, Кэти. Он хотел сделать так, чтобы совесть его вновь стала чиста. Ты думаешь, я имел право отказать ему в этом — тем более, что в любом случае мы все скоро будем мертвы.

Я с трудом расслышал слова:

— О Боже! — прошептала она. — Я не знала — я не знала.

Я почувствовал себя пристыженным.

— Прости меня, — сказал я. — Я немного запутался. Я забыл, что ты не знаешь. Он сказал мне об этом перед самой атакой Гатта. Ему предстояло вернуться в Мехико, чтобы умереть через три месяца. Не слишком много времени, чтобы строить какие-то планы, не так ли?

— Вот почему ему так не хотелось отсюда уезжать. — Ее голос прервался всхлипыванием. — Я видела, он смотрел на город так, словно у него с ним любовный роман. Он гладил те вещи, которые мы для него доставали.

— Он был человеком, который прощается со всем, что любит, — сказал я.