София. В поисках мудрости и любви - Дэ Нирвакин

Джанапутра, ни разу не видевший снежной бури, кивнул головой, и они стали торопливо спускаться в направлении небольшой скалы, почти целиком занесенной сугробами. За этой скалой ветер дул не так сильно. Пробравшись в горную расщелину, они оказались под низким каменным сводом.

— Еще немного, и нас бы точно замело снегом! — растирая руки, произнес Пурусинх. — Ничего! Сейчас мы тут с тобой обустроимся. Превосходное место! Получше всяких там дворцов, а?

Прислушиваясь к завываниям вьюги, Джанапутра поджал ноги и обхватил их руками, а старик взялся за вещевой мешок. Он развел в лампаде огонь и наломал в жестяной чайник снега. Тепла от масляной лампады было не так много, но Джанапутра по крайней мере перестал стучать зубами, да и Пурусинх сумел отогреть свои кости. Ну, а когда подоспел чай Самадханы, им стало так уютно в этом крохотном убежище, находящемся невесть где над облаками, что уходить отсюда уже не хотелось.

— Держи, царь Джанапутра, похоже, наша с тобой пища сделалась сверхсущной, — сказал Пурусинх, разломив замерзшую и твердую, как лед, хлебную лепешку. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь: «Если завтра мы поднимемся на вершину, сил спуститься обратно никому не хватит». Твои мысли читаются у тебя в глазах. Тебе страшно, и я не удивлюсь, если ты сожалеешь о том, что мы с тобой забрались так далеко.

— Пурусинх, я ни о чем не жалею, — разомкнув обветренные губы, ответил Джанапутра. — Просто на один миг, всего на одно краткое мгновение, когда ты готовил чай, я ощутил… Не знаю, как это сказать, но я ощутил, что ты мой отец.

Обняв Джанапутру за плечи, Пурусинх крепко прижал его к себе:

— Ну, конечно, ты же мой сын, а когда сын и отец вместе, они непобедимы. Не бойся завтрашнего дня, Джанапутра. Запомни эти слова — запомни навсегда, есть лишь один единственный смысл в существовании зла, и он заключается в том, что зло будет повержено.

Пережидая бурю под каменным сводом скалы, они говорили о самом сокровенном, хотя слова их были такими обычными, что ничего сверхобычного в их разговоре не ощущалось. В мире людей так много говорили о единстве Отца-и-Сына-и-Святого-Духа, так много пустословили об этом состоянии, что мало кто представлял, как такое возможно и возможно ли. Все размышления вокруг-да-около носили всегда отстраненный характер, как будто речь шла о Сознании, которое не имело и не должно было иметь ничего общего с человеческим сознанием. Между тем, потаенные смыслы этих и многих других слов предавались забвению, никем не открывались и не читались. Такая вера без внутренних поисков, без живого духовного опыта означала, что миллиарды верующих существ и веровали-то в бездуховного и в такого же отстраненного от них бога.

— Ты задыхаешься, Джанапутра, потому что на этой высоте нет воздуха, пригодного для дыхания, — с сочувствием произнес Пурусинх, когда у Джанапутры открылся удушливый кашель. — Здесь убивает каждое мгновение, но здесь ты можешь пройти одно испытание…

— Испытание? О каком испытании ты говоришь?

— Ты должен очиститься, Джанапутра. Очиститься, чтобы ощутить, как в твоем сознании движется энергия, которая принадлежит не только тебе — она принадлежит всему — и все принадлежит ей. Но это не значит, что ты должен забыть все, отбросить все, что тебя связывало с этим миром. Очиститься — это значит оставить все самое чистое, что в тебе есть. Если этого не произойдет, ты не сможешь задействовать сию тонкую прану, а без нее ты не сможешь дышать на этой высоте.

— Ты хочешь сказать, что я могу дышать без воздуха? — усмехнулся Джанапутра с горечью.

— Всякая рыба думает, что дышать можно лишь под водой. Оказавшись на берегу, она задыхается и не верит в реальность существ, которых видит вокруг, полагая, что они сверхъестественны, что это только сон, — прикрыв глаза, ответил Пурусинх. — Твой сон «нидра» и есть твои недра, и лишь открыв свой потаенный глаз «сва-нитра» ты откроешь глубочайшие свои недра. Ты знаешь, чем дышат существа там, в твоих сновидениях?

Джанапутра задумался над его словами, и, хотя глаза Пурусинха были прикрыты, он отчетливо осязал, что тот непонятным образом видит все, что с ним происходит, каждое движение его мысли. Пытаясь ответить на его вопрос, Джанапутра тоже прикрыл глаза и догадался, что это была подсказка. Ведь для того, чтобы видеть сны, совсем не обязательно держать глаза открытыми. Для этого требовалось иное — сверхчувственное зрение, и он осознал, что на самом деле всегда обладал таким зрением, только раньше никогда не задумывался, для чего оно было ему дано.

Как только Джанапутра об этом подумал — свист завывавшего снаружи ветра вдруг прекратился, и дышать в разряженном высокогорном воздухе действительно стало легче. Пурусинх тоже заметил, что снежный буран поутих. Он пробил дырку в огромном сугробе, которым замело расщелину, и они стали выбираться из укрытия.

За время, пока они находились под небольшой скалой, свет и тень на гребне Сахасра-ширы успели поменяться местами. Лучи солнца по-прежнему светили ярко, правда, с другой стороны горного склона. Между днем и ночью здесь не ощущалось никаких различий — солнце и вправду как будто обходило вокруг Сахасра-ширы, не опускаясь за кромку земли, но и не поднимаясь выше сверхобычной вершины. Дивясь такому непрестанному движению, Джанапутра произнес прекрасные слова, обращенные не к Пурусинху, а ко всему Происходящему на этой вершине:

— Как солнце не опускается ни днем, ни ночью, любуясь склонами Сахасра-ширы, так же и я созерцаю Падмавати неразлучно пребывающей в моем сердце. Как обогреть ее холодные склоны? Как? Где находится семя, способное здесь прорасти? Со всех сторон покрываю я поцелуями ее тело, но не могу растопить вечные льды. Мы переворачиваемся, обнимая друг друга, и пляшем в наших плясках, как тени от жертвенного костра любви.

— Да, Джанапутра, все так и есть! Когда-то и я мог говорить такими словами, — мечтательно отозвался старик. — Без любви мы просто пустое место… Посмотри, как близка к тебе сверхобычная вершина. Она так близка, что ты можешь коснуться ее! Она уже чувствует твое приближение и начинает слегка вздрагивать. Но не спеши, Джанапутра, у этой вершины нельзя спешить! Требуется еще молчание, чтобы она могла тебя вполне расслышать.

На каждом шагу к сверхобычной вершине время словно замирало, останавливалось, и возникало чувство, что невозможно подняться еще выше. Но каждый следующий шаг что-то менял, опровергая самое представление о возможном. И каждый следующий шаг казался чудом — самым настоящим чудом, от которого на глазах проступали и тут же леденели слезы. С трудом отрывая