Служба в потешных войсках ХХ века - Анатолий Отян

Опять захрипело радио, чёткий голос произнёс.

– Избушка, ответьте Избушке пять.

– Я Избушка, слушаю Вас.

– Идём в тяжёлых метеоусловиях. Высота двести метров, видимость от ста до нуля метров. Приготовьте скорую, пожарную, средства спасения в начало полосы. Как поняли? Приём.

– Вас понял хорошо.

Зайцев повторил распоряжение, закончив связь, позвонил майору Боярову, чтобы тот со своей стороны дал необходимые указания.

– Это Прохоров говорил, остальные пока не достают. У него новая, модернизированная радиостанция.

Подъехала машина с подполковником, из полка ВТА. Он поднялся на КП.

– Еле добрался. В Туле весь транспорт стоит. Трамвай вроде ходил, но поперёк путей стоят машины. Мы не могли объехать автобус, и пришлось ехать кружным путём. Что у вас?

Ему доложили.

– Свяжите меня с нашим штабом дивизии.

– Нет связи, товарищ подполковник.

– А с кем есть?

– Только с нашим начальником штаба.

– Свяжите меня с ним. Бояров, пошлите связного к дежурному по моей части и передайте, что пусть нашу скорую с врачом, пожарную и автобус срочно пришлют сюда.

Он посмотрел на часы и сказал: Первый самолёт ждём через пятнадцать минут, в одиннадцать тридцать.

Все молчали. Женщины под дождём намокли и дрожали от холода, напряжения. Подполковник распорядился пустить их на КП. Когда они зашли, стало тесно. Кое-кто из них плакал.

– А вот это лишнее. Вы же жёны лётчиков, офицеров. Они прилетят все до одного. Успокойтесь.

Все эти дни в Рязани Лавренёв ходил сам не свой, как в тумане. Он всё делал автоматически: ел, ходил, умывался, раздевался и ложился спать. Только на полётах и выброске парашютистов брал себя в руки и переставал думать о Наташке, о позоре, что он пережил. Ну что позор.

Подумаешь, все увидели её задницу. Большое дело. Большинство мужиков, он видел, сочувствовали ему, и только эта зараза Алышев ехидно улыбался и даже подначил один раз. Ну, увидели все, никто не умер. Вот они еще, будучи мальчишками, купались в речке, что течёт через их село, а на том берегу купались в сорочках бабы и девки. С их стороны подъехали два парня и стали кричать девкам на ту столону обидные слова. Так тётка Клавка, жена кузнеца, здоровенная баба, задрала сорочку и показала им зад. И никто не умер. Лавренёв даже улыбнулся, вспомнив тот случай из детства. Ему было тошно от другого. Он любил эту Наташку и боялся её потерять. Но и жить так нельзя дальше.

И сейчас, взлетев с аэродрома в Рязани и набрав высоту 300 метров, он передал управление самолётом второму пилоту – штурману и опять стал думать о Наташке. Ну что ей не хватает. Всю зарплату отдаёт ей. Ночью он тоже вроде нормальный мужчина. Бывает, устаёт на работе, когда много летает. Так то ж работа. Ей всё денег мало. А будет меньше летать, откажется возить команду с этим настырным Отяном, так и денег будет меньше.

– Командир, – услышал он в наушниках своего второго пилота – погода ухудшается, посмотри.

– Беру управление на себя, следи за маршрутом.

Лавренёв посмотрел вперёд. Самолёт идущего впереди Прохорова то нырял в облака, то появлялся.

– Я избушка один. Всем бортам снизиться до 250 метров. Идти в кильватер, увеличить разрыв между бортами до четырёхсот. Как поняли?

Приём.

– Второй понял, двести пятьдесят и до четырехсот.

– Третий понял,…

– Четвёртый…

Видимость совсем стала пропадать. Начался дождь. Лавренёв посмотрел на стекло впереди себя и увидел, что на стекле ледяная плёнка и ничего не видно вперёди. Гололёд!!!

И опять голос командира:

– Всем бортам антиобледенение.

Лавренёв посмотрел на штурмана.

– Сколько нам лететь?

– Тридцать семь, командир.

Несмотря на то, что спирт тонкой струйкой пошёл на винт, тяга его стала уменьшаться. Лавренёв резко изменил шаг винта (угол лопасти винта по отношению к плоскости вращения) и почувствовал, что тяга улучшилась. Он открыл боковую форточку и увидел на крыле толстую корку льда. И рули стали хуже слушаться. "Так и грохнуться можно. А может, так и лучше было бы" – мелькнула мысль. Он посмотрел на штурмана, у которого только недавно родилась дочь, на механика, молодого хорошего парня с золотыми руками, подумал о двух пареньках, радистах, сидящих в салоне.

"Не будь дураком. Работай и думай, как избавиться ото льда на крыльях. Наверняка он есть и на фюзеляже" Самолёт всё больше становился тяжёлым и неуправляемым. Лавренёв попробовал резко дёрнуть рулями в разные стороны. И увидел, как с крыла, начиная от предкрылка отлетел большой пласт льда. Самолёт даже поднялся непроизвольно выше от этого и стал более управляем. Выровняв самолёт, увидел, что летит в сплошном дожде и тумане. Передний самолёт потеряли. Хотя бы не столкнуться с кем.

– Командир, курс 270, нужно зону облететь.

Далась ещё эта зона. На севере, где они летали, нет никаких зон на тысячи километров. А здесь, как в лабиринте летишь. Какие коридоры в такой мгле? Но курс изменил. Лёд опять нарастал на крыльях и приходилось повторять упражнение с винтом и рулями.

Вдруг открылось окно в облачности и Лавренёв увидел площадку Хомяково. Увидел это и штурман.

– Командир, мы отклонились на семнадцать километров. Возьми курс180.

 На КП царило напряжение. Женщин отправили в автобус, стоящий рядом, но они через минуту по очереди забегали и спрашивали как дела.

Где-то далеко послышался самолётный гул и голос командира.

– Избушка один просит посадку.

– Посадку разрешаю.

Женщины выскочили из автобуса, в глазах была радость и тревога. А вдруг мой… Но самолёты один за другим тяжело плюхались на взлётную, и заруливали на стоянку. Не прилетел только 06.

– Избушка шесть, ответьте избушке.

Женщины прыгали от радости и только Наташка Лавренёва стояла вытянувшись, как струна, и смотрела в сторону, откуда летят самолёты.

Прошло минут пять в тревожном ожидании, а каждая минута казалась часом.

– Я Избушка шесть, прошу посадку.

Все вздохнули, а Наташка заплакала.

– Теперь она плачет. А десять дней назад…

– Да заткнись ты. Посмотрим, что у тебя будет.

Зайцев оглянулся, увидел стоящих солдат и сверхсрочников, и не понял, кто кого оборвал.

Синьков прямо на стоянке собрал экипажи, сказал что все молодцы, разбор будет завтра, кто хочет пусть идёт на обед, все на сегодня свободны.

Первой от стоящей толпы отделилась худощавая фигура с портфелем, она немного раскачивалась на ходу. Наперерез ей побежала стоящая Наташка, подбежав, обхватила за шею и на КП видели, как из рук Лавренёва выпал портфель и он обнял женщину. Потом он поднял портфель, пошёл дальше, а она, как собачка, семенила рядом и заглядывала ему в глаза.