Метаморфозы - Публий Назон

        И деревенскую брань к словам добавлял непристойным.

        Он замолчал лишь тогда, как закрылась гортань древесиной;

        Дерево соком своим повадки его обличает:

525 Дикой маслины плоды на зазорный язык указуют

        Горечью — грубостью слов продолжают они отзываться.

        Как возвратились послы и отказ принесли в этолийском

        Войске, рутулы одни, без подмоги чужой, продолжают

        Раз начатую войну. С обеих сторон было много

530 Пролито крови. Вот Турн к сосновым подносит обшивкам

        Алчный огонь, и страшит пощаженных волнами пламя.

        Вот уже воск и смолу и все, что огонь насыщает,

        Мулькибер жадно сжигал; к парусам по высокой он мачте

        Полз, и скамьи для гребцов дымились в судах крутобоких.

535 Вспомнив, что наверху те сосны срублены Иды,

        Мать святая богов наполнила воздух гуденьем

        Меди, звенящей о медь, и шумом буксовых дудок.

        Черный воздушный простор на львах прирученных проехав,

        Молвила: «Тщетно в суда ты пожар святотатственный мечешь,

540 Турн, я спасу корабли! Не могу потерпеть, чтобы пламя

        Едкое ныне сожгло дубрав моих части и члены!»

        И возгремело в выси, лишь сказала богиня; за громом

        Крупный низринулся дождь со скачущим градом, и воздух

        Взбухшее море и ветр возмущая для сшибки внезапной,

545 Между собою бои сыновья начинают Астрея.[576]

        Силу из них одного использовав, Матерь благая

        Флота фригийского вдруг обрывает пеньковые верви;

        Мчит корабли на боку и вдали погружает в пучину.

        Тут размягчилась сосна, древесина становится телом,

550 В головы, в лица людей превращаются гнутые кормы.

        И переходят в персты и в ноги плывущие весла.

        Бок остается собой, как был; в нутре корабельном

        Ребра скрытые днищ в спинные хребты превратились;

        Реи руками уже, волосами уж вервия стали.

555 Цвет, как и был, — голубой: в волнах, которые раньше

        Страх наводили на них, ведут свои девичьи игры

        Нимфы морские; они, уроженки суровых нагорий,

        Нежную славят волну и свое забывают рожденье.

        Но одного не забыв, — как много опасностей в бурю

560 Перетерпели они, — всегда подставляли ладони

        Гибнущим в море судам — но не тем, где плыли ахейцы.

        Фригии помня беду, ненавидели девы пеласгов,

        Радостным взором они Неритийского[577] судна обломки

        Встретили; радостно им было видеть корабль Алкиноя,[578]

565 Преображенный в утес и наросший на дерево камень.

        В нимф морских превратились суда, и явилась надежда,

        Что, убоявшись чудес, рутул воевать перестанет.

        Тщетно! Есть боги свои у обеих сторон, а в согласье

        С ними и доблесть души. И уже не приданные земли

570 Цель их, не тестя престол, не ты, о Лавиния дева, —

        Им лишь победа нужна. Воюют, чтоб только оружья

        Им не сложить. Наконец увидала Венера, что в битве

        Сын одолел. Турн — пал. И Ардея пала, которой

        Турн могуществом был. Лишь только в огне беспощадном

575 Город пропал и его под теплою скрылись золою

        Кровли, из груды углей до тех пор неизвестная птица

        Вдруг вылетает и с крыл стряхает взмахами пепел.

        Голоса звук, худоба, и бледность, и все подобает

        Пленному городу в ней; сохранила она и названье[579]

580 Города, бьет себя в грудь своими же крыльями цапля.

        Но небожителей всех и даже царицу Юнону

        Старый свой гнев отложить побудила Энеева доблесть.

        А между тем, укрепив молодого державу Иула[580],

        Предуготовленным стал для Олимпа герой Кифереин.

585 Стала богов обходить всеблагая Венера и, шею

        Нежно обвив у отца, говорила: «Ко мне ты жестоким

        Не был, отец, никогда, — будь ныне, молю, подобрее!

        Дай ты Энею теперь моему, которому дедом

        Стал ты по крови моей, божественность, пусть небольшую!

590 Лишь бы ты что-нибудь дал! Довольно того, что он видел

        Раз тот мрачный предел и прошелся по берегу Стикса!»

        Боги сочувствует все; и царицы-супруги недвижным

        Не остается лицо; и она соглашается кротко.

        «Оба, — отец говорит, — вы достойны небесного дара,

595 Тот, о ком просишь, и ты, просящая. Все ты получишь», —

        Он провещал. В восторге она и отцу благодарна.

        Вот по воздушным полям, голубиной влекомая стаей,

        К брегу Лаврента спешит, где вьется, одет камышами,

        К близкому морю стремясь речною волною, Нумикий.

600 Повелевает ему, что смерти подвластно, с Энея

        Смыть и бесшумной волной все смытое вынести в море.

        Рогоноситель приказ выполняет Венеры; что было

        Смертного в сыне ее, своей очищает волною,

        Что же осталось — кропит. Так лучшая доля — сохранна.

605 Преображенную плоть натирает она благовоньем,

        Что подобает богам, и, амброзией с нектаром сладким

        Уст коснувшись его, в божество превращает. Квириты

        Бога зовут «Индигет», алтари ему строят и храмы.

        После Аксаний владел — именован двояко — и Альбой,

610 И всей латинской землей. Ему же наследовал Сильвий.

        Им порожденный Латин получил повторённое имя,

        Также и скипетр. За ним знаменитым владыкой был Альба;

        После Эпит; за ним Капет и Капид управляли,

        Раньше, однако, Капид. Потом перешла к Тиберину

615 Власть. Он в тускской земле, в волнах утонувши потока,

        Дал свое имя реке. От него же родился и Ремул

        С Акротом буйным. Из них был Ремул старше годами;

        Ремул от грома погиб, сам грома удару подобен.

        Акрот царскую власть, поступая разумнее брата,

620 Храброму передает авентинцу. Лежит он зарытый

        Там же, где царствовал он, на холме, его имя принявшем.

        Прока[581] верховную власть над народом держал палатинским.

        В те времена и Помона[582] жила. Ни одна из латинских

        Гамадриад не блюла так усердно плодового сада

625 И ни одна не заботилась так о древесном приплоде.

        Имя ее — от плодов.[583] Ни рек, ни лесов не любила;

Сёла любила она да с плодами обильными ветви.

        Правой рукою не дрот, но серп искривленный держала;

        Им подрезала она преизбыточность зелени или

630 Рост укрощала усов; подрезала кору и вставляла

        Ветку в нее, чужеродному сок доставляя питомцу.

        Не допускала она, чтобы жаждой томились деревья.

        Вьющихся жадных корней водой орошала волокна.

        Тут и занятье и страсть, — никакого к Венере влеченья!

635 Все же насилья боясь, от сельчан запирала девица

        Доступ к плодовым садам; не пускала мужчин и боялась.

        Что тут ни делали все, — мастера на скаканье, сатиры

        Юные, или сосной по рогам оплетенные Паны,[584]

        Даже Сильван[585], что всегда своих лет моложавее, боги

640 Все, что пугают воров серпом или удом торчащим, —

        Чтобы Помоной владеть? Однако же чувством любовным

        Превосходил их Вертумн. Но был он не более счастлив.

        Сколько он ей, — как у грубых жнецов полагается, — в кошах

        Спелых колосьев носил — и казался жнецом настоящим!

645 Часто в повязке бывал из травы свежескошенной, словно

        Только что сам он косил иль ряды ворошил; а нередко

        С дышлом в могучей руке, — поклясться было бы можно,

        Что утомленных волов из плуга он только что выпряг.

        То подчищателем лоз, садоводом с серпом появлялся;

650 То на стремянку влезал, как будто плоды собирая;

        Воином был он с мечом, с тростинкой бывал рыболовом.

        Так он обличья менял и был ему доступ свободный

        К деве, и вольно он мог веселиться ее созерцаньем.

        Раз, наконец, обвязав себе голову пестрой повязкой,

655 С палкой, согнувшись, покрыв себе голову волосом белым,