Оседлавший Бурю - Дэвид Геммел

— Свободен?

— Да. Выходи, и хватит ныть. У меня и без тебя голова болит.

Рамус вышел. Никто не позаботился о том, чтобы накормить его или дать повозку. По пути домой он встретил отряд солдат. Двое из них оказались знакомыми, они и рассказали, как погиб Пинанс и как Мойдарт обзавелся новой армией. В Старые Холмы аптекарь дошел спустя два часа, не зная, что и думать.

Там он узнал, что все свершилось до рассвета. Его же продержали в подземелье почти до вечера. Затем Рамус лег спать, проспал четырнадцать часов и попытался вернуться к работе. Он напился отвара ромашки, чтобы хоть как-то привести нервы в порядок, и занялся настойками, мазями, пилюлями и бальзамами.

Вскоре пришел Алтерит Шаддлер с жалобой на больной зуб. Рамус осмотрел его, объяснил, что зуб придется выдернуть, и увидел, что учитель испугался.

— Я плохо переношу боль, аптекарь. Может, есть другое средство?

«Да, — подумал Рамус, — есть, если бы Пинанс остался жив, у тебя ничто бы уже не болело. Мы с тобой висели бы на соседних виселицах».

— Нет, — ответил он. — Извините. Приглушить боль можно, но она не исчезнет. Зуб придется вытащить. Это можно сделать прямо сейчас.

— Я лучше повременю, — отказался Шаддлер.

— Не тяните слишком долго.

Через три дня, когда Рамус почти пришел в себя, Мойдарт призвал его к себе.

Аптекарь сидел тихо, прижимая к себе сверток с мазями. Мимо, не обратив внимания, прошел полковник Галлиот. С тех пор когда аптекарь видел его в последний раз, он, казалось, постарел от усталости на десять лет. За ним следовал высокий белоголовый юноша, Бендегит Лоу, как слуга объявил его Мойдарту.

Шло время. Рамус остановил одного из слуг и попросил воды.

— Я кого-нибудь пришлю, — кивнул он и убежал. Никто так и не пришел.

Через три часа суета приутихла. Слуги начали зажигать лампы на стенах. Рамус остановил того же слугу и повторил свою просьбу.

— Сейчас принесу, аптекарь, — сказал тот извиняющимся тоном.

На этот раз он вернулся, и Рамусу удалось напиться.

Наконец его позвали, и он двинулся к дверям. Слуга объявил его, и Рамус вошел в кабинет.

Мойдарт сидел за столом, заваленным бумагами. Он вытянулся, сощурившись на вошедшего.

— Вы принесли мази?

— Да, милорд.

— Так не стойте там, несите их сюда. Мне некогда терять время.

Рамус развернул сверток и поставил на стол три запечатанные воском баночки. На каждой красовалась этикетка с разборчиво написанной инструкцией. Мойдарт поднял одну из баночек.

— Вы делаете эту мазь только для меня?

— Да, милорд.

— Уже не первый год.

— Да, милорд.

— Не понимаю, зачем на каждой баночке писать инструкцию. Я уже давно запомнил, как ей пользоваться.

— Да, милорд.

— Хватит прикидываться попугаем, — скривился Мойдарт. — Сядьте, Рамус, успокойтесь. Никто не собирается вас вешать.

— Скоро будет война, милорд? — спросил аптекарь, опускаясь на стул.

— Боюсь, что да, причем глупейшая и самая разорительная из всех. Поля не засеют, начнется голод, приток налогов оскудеет. Разбогатеют только торговцы оружием.

— Многие погибнут.

— Да. Многие перестанут приносить пользу. Как вы поживаете после свидания со смертью?

— Все в порядке, милорд. Как поживаете вы?

— Как всегда, все болит. На живопись не осталось времени. Признаться, мне этого недостает. В холмах, неподалеку от зимней резиденции, есть руины древней церкви. По вечерам зрелище бывает весьма впечатляющим. Я подумывал перенести его на холст.

— С удовольствием бы полюбовался, милорд.

— Мой сын возвращается домой. Ему удалось вырваться из ловушки.

— Полагаю, вы испытали несказанное облечение, узнав об этом.

— Да. Мне нужен хороший генерал. Ну, это все, аптекарь.

— Да, милорд, — ответил Рамус, с трудом поднимаясь на ноги.

— Боюсь, теперь я уже не буду писать картины, поэтому в ваших посещениях больше нет нужды. Я буду присылать за мазями гонцов.

— Мне очень жаль, милорд. Возможно, вы передумаете, когда закончится война.

Мойдарт не ответил и снова погрузился в бумаги.

Хансекер не любил ездить верхом, но сейчас, сидя на козлах повозки с запряженной в нее четверкой лошадей, предпочел бы оказаться в седле. Рядом сидела Мэв Ринг. В повозке, под мешками с зерном, были спрятаны восемь сундуков, по двести пятьдесят фунтов серебряными чайлинами в каждом. Прошлой ночью Жнец под руководством Мэв выкопал их и вытащил из земли. На это потребовалась вся его сила. Каждый сундук весил больше взрослого мужчины.

Хансекер никогда не жаловался на слабость, но к тому моменту когда перенес все сундуки из леса на ферму, а потом загрузил в повозку, едва дышал от усталости. Вернувшись в дом, он рухнул на стул. Руки все еще дрожали от усилий.

— Сундуки могли бы быть и поменьше, — заявил Жнец.

— Мой Жэм оттащил их туда с легкостью, — отрезала она.

— Держу пари, он ругался гораздо больше меня, — возразил Хансекер. — Жэм Гримо никогда не признавал тяжелую работу, если она не касалась кражи быков.

Мэв Ринг рассмеялась, ее лицо вдруг помолодело, и Хансекера поразила мысль о том, какой красивой она была в юности. Да что там, решил он, она и сейчас хоть куда!

— Угадал, — сказала она, все еще улыбаясь. — Он ныл, не переставая, и все повторял, что надорвался.

— Зачем вообще понадобилось их закапывать?

— А на что мне тратить такие суммы, Хансекер? Я часто вкладывала немалые деньги в чужое дело, и каждый раз прибыли вдесятеро превосходили расходы. Я делаю деньги гораздо быстрее, чем могу потратить.

— Можно подумать, ты жалуешься. Каждый второй отдал бы за такой талант левую руку.

— Да, и как раз эти мысли не дают им поступать правильно. Таким способом не богатеют. Большинство людей одержимы гордыней. Она ведет к разорению. Делать деньги несложно. Будь я варлийкой, то давно жила бы во дворце, а король сделал бы меня герцогиней. Но я из ригантов, мне не позволено владеть обширными землями и класть деньги в банк. Вот я их и закапываю. Когда Жэм погиб, сундуки стали меньше.

— Значит, мы не то копали, — пробурчал Хансекер.

— Выезжаем с первым лучом солнца, — сказала она. — Можешь занять комнату Кэлина, вверх по лестнице и налево.

Хансекеру снилась Мэв Ринг и ее улыбка. Он не выспался. Теперь, на козлах повозки, до него доносился аромат ее волос.

— Ты неразговорчивый, — заметила она.

— Только когда говорить не о чем.

— Ты, кажется, был женат?

— Да, два раза. Первая жена бросила, пока я служил в армии. Вторая умерла. Шестнадцать лет уже прошло. Сельма. Хорошая была девочка.