Мать Вода и Чёрный Владыка - Лариса Кольцова

— Дедушка! Как ты низко обо всех думаешь! Почему ты такой же бесстыдный на язык, как те пьяницы, что толкутся в распивочных, ведь ты же умный!

— Какой уж я умный, раз ум свой пропил заодно с собственным стыдом.

Девушка вышла из пещеры на ступень-площадку у входа. Каменная дверь-скала закрылась за ней. Дед остался внутри. Ему нездоровилось, хотелось полежать. Всё чаще и чаще накатывают приступы слабости и апатии. Его Кристаллы — концентраторы, Кристаллы — стабилизаторы и накопители энергии слабели, уменьшались, тускнели. Его время иссякало. Слишком много ошибок, трат, и чтобы исправить ошибки — опять траты, и вот ему и самому уже трудно таскать свое немощное временное пристанище здесь, ставшее иссохшим и слабым, жалким и гнетущим его, как смрадная ветошь, некогда прекрасное совершенное, созданное по их тут подобию, тело. Как радовался он ему первое время, ловя на себе восхищённые взгляды женщин, поражённые и завистливые — мужчин… А! Да что и думать о непотребном. Старик по виду, кем он был? В их мире не было таких категорий, как юность, зрелость и старость. Они были вечные. И об этом думать было тягостно. Он устроился в одну из самых больших ниш в стене пещеры. Это не был обычный камень. Он был мягким и тёплым, он грел, баюкал почти, вроде перины из пуха, но в него нельзя было провалиться как во что-то пуховое.

Он взял в руки один из Кристаллов и стал смотреть в него. Внутри засветилось маленькое изображение того, что было снаружи. Там было всё спокойно, тихо. И тут он ощутил ожог от большого чёрного Кристалла, вставленного в белый металл. Что был за сплав, он и не интересовался. Всё равно было. Он вставил Кристалл в дешёвую поделку, купленную у уличного ремесленника. Главным был его собственный Кристалл, что он прикрепил вместо выброшенного куска цветной смолы. Он снял кольцо и посмотрел в его глубину, ставшую объёмной. Массивный Кристалл краснел на глазах, как чей-то кровавый глаз.

— Ох! — простонал старик, вглядываясь в него, — опять зверь вышел на охоту. Когда и насытится своим бесчинством? — Хотел отбросить в сторону, но не удержался от любопытства и потёр грань Кристалла. Послышался голос того, кого он ненавидел больше, чем кого-либо в этом падшем мире.

— Ты мне за всё заплатишь, маленькая сука! Я тебя проучу, кривляка!

Старик сбросил Кристалл и наступил на него ногой. Звук исчез. Старик же лёг на прежнее место, на каменное ложе, прижав ладонь к груди.

— И всё же она попалась! От кого этот старый мерзавец её и прятал? Столько лет. Не дал ей полюбить. Всё могло бы быть иначе. Он мог стать лучше, а стал ещё хуже. Теперь он достался ей в наследство от Гелии, и как бы ей не сломаться от такого наследства.

Старик взял другой Кристалл, через который следил за внучкой.

— За что тебе это? Такой отец? Как могла твоя несчастная мать выбрать тебе такого отца? — Спросил он внучку, чьё изображение смотрело на него, не видя его и не слыша, из маленького Кристалла. — И где же их земное всевидящее око? Что следит якобы за ними денно и нощно? Да никто там ни за кем не следит!

Девушка стояла на уступе, и крылья отражали перламутровый блеск неба. Они были в развороте до полутора метров, и трепетали как крылья гигантских насекомых, лёгкость их была невероятной. Казалось, ветер гор снесёт их и саму девушку, как и впрямь бабочку, занесённую сюда на уступ горы. Но это было обманчивое впечатление. Девушка взмыла вверх.

— Летай, моя душа ангельская, — умилялся старик, — порадуйся, пока есть у тебя время. — Вспомнив о чёрном Кристалле, он посмотрел туда, где он валялся.

— Что ему твои слёзы? — спросил он, обращаясь к Кристаллу. — Если он и слёзы любимой своей не замечал. Да он ими, слезами-то, и тешится, плачь не плачь. Надо было совета у своего любящего сердце спрашивать, а не у тех, у кого была своя корысть. Могла бы узду на него любовную накинуть, а теперь сама будешь в такой узде ходить. Простишь всё, и стелиться перед ним будешь. Куда тебе деваться от своего одиночества? Высосал владыка далёких гор твою юность зазря, замуровал тебя в цветочную неволю и покинул, ни к чему не пристроенную. Всё не так! Всё здесь идет не так! А уж на кого Паук сеть накинул, тому трудно счастье найти, а жизнь потерять легко. Вот, к примеру, мать твоя, сколько лет уж прошло? Зачем и в лабиринт полезла? Её специально подставили, чтобы была она отвлекающим маневром. Её, ничего не понимающую, схватили, а те, кому надо, в горы проникли, пока мать твоя жизнь свою выкупала у того, у кого ты и плачешь сейчас. Только ничего она себе не выкупила, и смерть всё равно догнала её на хлебном поле. Счастье тебе, что не узнаешь ты об этом никогда. От кого теперь? Будешь распутника этого любить и ублажать всю свою короткую жизнь. Детей рожать ему. Дети, конечно, искупают всё. Они ваше будущее, а будущее должно быть лучше прошлого. Должно — не значит, что бывает. Кто теперь-то может знать, как события заплетутся, какой узор из мыслей и поступков людей сложится. И что всех нас ждёт в этом будущем? Если бы я мог вмешаться в нелепые петли и узлы, что вы тут вяжете, но не могу я ничего. Как ушла моя возлюбленная, звезда моя упавшая, так и ушла с нею моя сила и моя твёрдость кристаллическая. Рассыпался я в крошево, в немощь тусклую. Только и могу, что наливку пить, да слёзы лить. Всё не так. Всё не так!

Икри поднялась выше над самой горной грядой. Пронзительный ветер дул в лицо. Стылая ткань холодила тело, и девушка пошла на снижение. Ветер внизу был другой, он был тёплый и будто живой играл с нею, задирая платье, и она визжала, хотя кто и видел её? Затянутые маминой заколкой волосы не мешали ей как в прошлый раз. Она взглянула вниз и обрадовано увидела две уже знакомые фигуры в долине. Они опять были на поверхности, гуляли в горах после своей скучной и непонятной работы. Среди непонятных сооружений. Вчера она побоялась приблизиться к ним. Дедушка не разрешил ей нарядиться в мамино платье, а её туника была полудетской, некрасивой. Икри знала, что это другие люди, не