Одиссей покидает Итаку - Василий Звягинцев

Уж эти-то ребята приняли бы безукоризненно правильные и идеологически выдержанные решения при встрече с любыми пришельцами. (При условии, что пришельцы захотели бы иметь с ними дело). Но даже и при таком условии у нас получилась бы, как говорится, совсем другая история.

Глава 9

Следующим утром, когда Шульгин и Левашов еще спали, утомленные приключениями, Новиков вышел на освещенный солнцем обрыв, сел на краю, свесив ноги в бездну, и задумался.

Мысли его обратились к событиям недавнего времени, к Ирине, которая по-прежнему, если верны расчеты Левашова, спит сейчас в ленинградской квартире Воронцова. Потом он стал думать и о самом Воронцове, который, несмотря на три прожитые бок о бок недели, оставался для него если и не загадочным, то не до конца понятым человеком. Биографию его Андрей знал практически в деталях, но интересовала его сейчас не биография.

Присутствовал во всех его словах и манерах неприятный привкус тайны, которую Новиков чувствовал, но не мог отчетливо осознать. За работой они говорили в основном о работе, в свободное время — о чем угодно, и всерьез и в шутку, планировали будущее, анализировали настоящее, спорили по мировоззренческим и нравственным проблемам.

Мыслил Воронцов четко, остро. Новиков даже употребил термин — пронзительно, очень часто цитировал Салтыкова-Щедрина, и цитаты тоже подбирал злые и резкие, но это как раз Андрея не удивляло к кому же и апеллировать в наши дни умному человеку, как не к Михаилу Евграфовичу, самое сейчас для него время. Сегодня он актуальнее даже, чем в момент публикации.

Испытанные психологические тесты тоже не давали ожидаемого результата, отвечал на них Воронцов так, что вместо выводов получалась полная ерунда. Прямо тебе не Воронцов, а Швейк с высшим военно-морским образованием.

И еще Новикова задевала позиция Левашова. Старый друг вел себя так, словно его забавляло создавшееся положение и сам он знает гораздо больше, чем говорит, но по известным ему причинам не хочет своим знанием поделиться.

Но такое положение дальше терпеть невозможно. Предстоящая жизнь на Валгалле не допускает неясности и недомолвок. Вот ведь с Берестиным отношения наладились, смешно сказать — даже особого рода внутренняя близость образовалась, и отнюдь не потому, что существует Ирина, раньше у них именно на этой почве холодок чувствовался. А сейчас выяснилось, что они с Берестиным очень хорошо друг друга дополняют. Вот и с Воронцовым пора уточнить позиции…

Позади захрустел песок, и Новиков, обернувшись, даже не удивился. Воронцов же, подойдя, улыбнулся радостно, словно бог знает сколько не виделись, сел рядом, вытащил из кармана уже набитую трубку, подчеркнуто тщательно ее раскочегарил. Табак он теперь курил совершенно немыслимый по аромату.

— Замучил я тебя, компаньеро Андрей, — сказал он, словно читая в душе Новикова. — Совсем ты извелся. Что я, кстати, Олегу и предсказывал, когда он меня собрался с вами знакомить. Только не с той стороны ты замок ковырял. Никаких тайн психики во мне не имеется. Все что есть — на виду. В одном ты прав — не все я вам говорил, и не с улицы к вам пришел. Была и у меня история, ничуть не хуже вашей, а во многом прямо-таки один к одному. Даже смешно. Послушай, а потом вместе обсудим что, как, зачем и почему…

— Ну и как ты себя после всего чувствуешь? — спросил Новиков, когда Воронцов закончил свой рассказ.

— Да в общем нормально. Сплю, по крайней мере, спокойно. Это, наверное, в молодости такие вещи обостренно воспринимаются… Если ты войну имеешь в виду. А остальное… — Воронцов пожал плечами.

— Теперь все усложняется еще на порядок, — сказал Новиков. — А в остальном наше положение становится даже выигрышнее. Союзники у нас теперь мощные… есть на что надеяться. Но вот что мне непонятно, так эти самые совпадения. Отчего они именно такой сценарий закрутили? Фантазия бедная, или как?

— Знаешь, я не удивлюсь, если у них действительно «бедная фантазия». Как говорил один мой товарищ: «Увы, это правда. Придумать можно было и поинтереснее».

— А чего ж ты так долго молчал? — спросил Новиков. — Не доверял нам?

— Об «не доверял» не может быть и речи. Просто присматривался. Ирина меня ваша смущала. Чего это она вдруг флаг сменила? Перебежчик — ему тоже причина нужна. Хоть идейная, хоть шкурная… А она же не абы кто, лицо доверенное и подготовленное. Возьми опять же военные аналогии. Кто перебегал — пехота, рядовые все больше, офицеры — редко, а чтоб кадровые разведчики — такого и не слышал. Да и то наши примеры — в пределах одной расы и близких исторических формаций…

— Ну, не скажи, — возразил Новиков. Область чистой теории его устраивала, потому что уводила разговор от личности Ирины и подлинных причин ее перехода в лагерь землян. — Были в истории еще и не такие случаи. И на нашу тему тоже. Вспомни, к индейцам европейцы жить уходили, в поисках справедливости и нравственной чистоты, к полинезийцам — Джека Лондона читай, Стивенсона и тому подобное.

— Ладно. Согласимся. Из царства необходимости в царство свободы… Следующая причина — решил я выждать и осмотреться. Чего мой друг Антон дальше делать будет. Отступиться он не должен, а раз так — его ход. А я пока развлекусь, чистым воздухом подышу, с интересным народом пообщаюсь… Вполне подходяще.

Новиков вдруг вскочил, хлопнул себя ладонью по ноге.

— Вот! А я уже измучился вконец, планы всякие строил, теории изобретал. А зачем? Только сейчас дошло — информация, которой мы располагаем, вообще ничего не стоит. По твоей же военной методике если рассуждать — попадает нам в руки «язык», но какой? Пусть даже взводный лейтенант. И что он может рассказать? Если и правду, то на своем же, взводном уровне. А без знания стратегических замыслов их верхнего командования ей грош цена. Одно дело — стоять насмерть, если за тобой Москва и враг переходит в решительное наступление, совсем другое — если он решил на километр продвинуться, потому что на старой позиции комары сильно кусают.

— И что в итоге? — спросил Воронцов с интересом.

— То самое, что ты сказал. Ждать и не брать в голову. А то воображаем о себе бог знает что, судьбы галактик мечтаем решать, а на нас, может, давно плюнули и забыли. Дел у них других нет… Раз твой Антон такой умный, пусть сам свои проблемы и распутывает. А у меня в зубах навязло. Надо будет — нас позовут. Давай лучше сегодня же организуем большой банкет по случаю добровольного присоединения Валгаллы к России. Ирину из Питера заберем, твою Н.А. пригласим, еще кого-нибудь…

— Годится. Люблю повеселиться, особенно пожрать. Тем более, я давно обещал Олегу его личной жизнью заняться, хватит ему в девках ходить.

Конечно, в один день они не уложились. Подготовка заняла гораздо больше времени. Слишком много недоделок выявилось, слишком много дополнительных идей возникло по ходу. То Шульгину захотелось реализовать свои юношеские мечты и украсить Дом коллекцией огнестрельного оружия, охотничьего и боевого, причем требовалось не что придется, а такие, к примеру, экзотические образцы, как винтовки Краг-Йоргенсона, Шмидт-Рубина или Бердана N 1, пистолет-пулемет Томсона 1921 года или какой-нибудь штуцер Снайдера для охоты на слонов, и непременно с прикладом из сандалового дерева. А это, естественно, требовало серьезных поисков.

Берестин, в свою очередь, выдвигал идею организовать не просто заурядную вечеринку, но все до мельчайших деталей стилизовать под начало шестидесятых годов: пластинки и магнитозаписи, напитки и сорта сигарет, даже характерные наборы закусок и заграничные иллюстрированные журналы. Ну и так далее.

Причем трудно сказать, в чем тут было дело — в подсознательном желании компенсировать нереализованные юношеские мечты, в очередном приступе ностальгии по прошлому, или просто это была игра, веселое соревнование в остроумии, изобретательности и памяти.

Ведь, в конце концов, все они были достаточно умны, чтобы всерьез увлечься неограниченными возможностями к стяжанию материальных благ. Скорее наоборот.

Но наконец все было готово. Осталось только привезти гостей.

…Как-то так получилось, что Левашов, перевалив за середину четвертого десятка, не обзавелся не только семьей, но и постоянной подругой тоже. В юности он создал себе идеальный образ девушки, которую готов был полюбить, но ничего подобного так и не встретил. Такое случается почти с каждым, однако у большинства безболезненно проходит годам к двадцати пяти. А вот у Олега процесс приобрел злокачественный характер, и многие вполне приличные, но не соответствующие вымышленному образу девушки, готовые составить его счастье, отступали, поняв тщету своих усилий и чар.

Морская же служба сделала перспективу устройства личной жизни Левашова совсем уже проблематичной.