Сборник фантастики. Золотой фонд - Амброз Бирс

Касс, деревенский лекарь, сгорал от любопытства. Бинты возбуждали в нем профессиональный интерес, слухи о тысяче и одном флакончике – завистливое удивление. Весь апрель и весь май он искал возможность поговорить с приезжим, а незадолго до Троицына дня окончательно потерял терпение и пустил в ход подписной лист для сбора пожертвований на сестру милосердия. Оказалось, к его удивлению, что миссис Холл не знает имени своего жильца.

– Называть-то он себя называл, – объяснила миссис Холл с полным пренебрежением к истине, – да я, правду сказать, не расслышала.

Она боялась, что не знать имени своего постояльца может показаться с ее стороны уж очень глупо.

Касс постучался в двери гостиной и вошел. Изнутри явственно послышалось ругательство.

– Простите, что вторгаюсь к вам, – сказал Касс.

Дверь затворилась, и остального разговора миссис Холл не слыхала.

В последующие десять минут до нее доносился неопределенный говор, затем крик удивления, топот, грохот упавшего стула, хохот, похожий на лай, быстрые шаги к двери, и появился Касс, совершенно бледный, с выпученными глазами и оглядывавшийся через плечо. Он не затворил за собою двери, прошел через зал, не глядя на миссис Холл, сошел с крыльца, и после она услышала его торопливо удалявшиеся по дороге шаги. Шапку он нес в руках. Миссис Холл стояла за прилавком и смотрела в отворенную дверь приемной. До нее донеслись тихий смех приезжего и его шаги через комнату. Потом дверь захлопнулась, и все смолкло.

Мистер Касс пошел вверх по деревенской улице, прямо к священнику Бантингу.

– Не сумасшедший ли я? – начал он без всяких предисловий, входя в убогий и тесный кабинет мистера Бантинга. – Не похож ли я с виду на помешанного?

– Что случилось? – спросил священник, укладывая аммонитовое пресс-папье на разрозненные листы своей будущей проповеди.

– Этот господин в гостинице…

– Ну?

– Дайте выпить чего-нибудь, – сказал Касс и сел.

Когда нервы его несколько успокоились благодаря стакану дешевенького хереса – единственного напитка, находившегося в распоряжении добрейшего священника, – Касс рассказал о своем свидании с приезжим.

– Вхожу это я, – начал он прерывающимся голосом, – и прошу подписать на сестру, а он, как я пошел, сунул руки в карманы и грохнулся в кресло. Засопел. Так и так говорю, – «слышал, что вы интересуетесь наукой». – «Да», – говорит и опять засопел. Все время сопел, должно быть, подцепил где-нибудь трудно излечимый насморк, и немудрено, коли так кутается. Я стал рассуждать насчет сестры, а сам гляжу во все глаза. Склянки разные, химические снадобья всюду, весы, пробирки, пузырьки и запах ночных фиалок. «Подпишитесь?» – спрашиваю. «Подумаю», – говорит. Тут я и брякни прямо: «Занимаетесь исследованиями?» Говорит: «Да». – «И что ж? – спрашиваю, – очень ли успешно ваше теперешнее исследование?». Насупился. «Черт его знает, насколько успешно», – говорит. «Да неужели?» – говорю. Тут как прорвет его, точно пробка из бутылки выпалила! В нем это, знаете, и так накипело, а от моих слов совсем через край пошло. И рассказал он мне свою печаль: получил он от кого-то рецепт, драгоценнейший рецепт, которого он мне не сказал. «Медицинский?» – «Убирайтесь к черту! – говорит. – К чему это вы подбираетесь?» Я извинился. Тут он опять засопел, откашлялся с достоинством и продолжал. Стал он читать рецепт. Пять ингредиентов, положил на стол, отвернулся, а тут как раз ветер из окна подхватил бумагу. Зашуршала, полетела. А работал-то он в комнате с камином. Не успел оглянуться, в рецепт-то в камине. Загорелся и вылетел в трубу. Он бросился к камину – а уж рецепта и след простыл. Вот оно что. И как раз в эту минуту для большего эффекта и махни он рукой…

– Ну так что же?

– Ничего. Руки-то не было, пустой рукав. Господи Иисусе Христе, подумал я, совсем калека! Наверное, у него есть пробковая рука, да снял он ее пока. А все-таки, думаю себе, чудно что-то. Ну как, черт возьми, мог рукав держаться открытым и подниматься, коли в нем ничего не было? А в нем ничего не было, это я вам верно говорю. Пустой до самого сгиба. Я видел его внутри до самого локтя, и в маленькую дырочку на материи проходил свет. «Господи боже мой!» – воскликнул я. Он вдруг остановился и выпучил свои огромные буркалы сначала на меня, потом на рукав.

– Ну?

– Ну и ничего. Ни слова не сказал, только поглядел и поскорее сунул опять рукав в карман. «Так вот, я говорил, что рецепт-то сгорел, не так ли?» – Он вопросительно кашлянул. «Каким образом, черт возьми, можете вы двигать пустым рукавом?» – спросил я. «Пустым рукавом?» – «Да, пустым рукавом». – «Так это, по-вашему, пустой рукав? Вы видели, что он пустой?» Он вдруг встал и отошел от меня. Я тоже встал. Он сделал ко мне шага три, очень медленно, остановился перед моим носом и засопел сердито. Я не сробел, хотя этот забинтованный его набалдашник и наглазники, тихонько на меня надвигавшиеся, могли бы хоть на кого нагнать тоску. «Вы говорите, что это пустой рукав?» – «Конечно». Он все глазел на меня и молчал. Потом тихонько вынул рукав из кармана и протянул его ко мне, как будто хотел показать еще раз. И делал он это все медленно-премедленно. Я взглянул. Казалось, прошла целая вечность. «Ну, что ж, – сказал я, наконец, прочищая горло, – пустой и есть». Что-нибудь нужно было сказать. Мне начинало становиться жутко… Я видел весь рукав внутри, во всю его длину. Он протягивал его ко мне тихо, тихо, – вот так, – пока обшлаг не очутился всего вершков на шесть от моего лица. Чудная это штука видеть, как лезет на тебя таким манером пустой рукав! И тут…

– Ну?

– Что-то такое, по ощущению точь-в-точь большой и указательный палец, – ущипнуло меня за нос.

Бантинг захохотал.

– Да ведь там не было ничего! – возопил Касс, почти до крика возвышая голос на «н-и-ч-е-г-о». – Хорошо вам смеяться, а я, по правде сказать, так был поражен, что изо всей мочи хватил его по обшлагу, да и давай Бог ноги!

Касс замолчал. В искренности его ужаса не было никакого сомнения. Он беспомощно отвернулся и выпил второй стакан плохенького хереса милейшего священника.

– Когда я хватил его по обшлагу, ощущение было точь-в-точь такое, будто я ударял по руке. А руки-то ведь не было! Ни тени никакой руки!

Мистер Бантинг задумался и подозрительно взглянул на Касса.

– История очень замечательная, – сказал он с глубокомысленным и серьезным видом и продолжал внушительно и проникновенно:

– История, действительно, в высшей степени любопытная!

Обстоятельства кражи в церковном доме известны нам главным образом через священника и его жену. Произошла эта кража перед рассветом, в Духов день, знаменуемый обыкновенно в Айпинге клубным праздником. Миссис Бантинг, как видно из ее рассказов, внезапно проснулась в предрассветной тишине: ей совершенно ясно показалось, что дверь в спальню отворилась и затворилась. Сначала она не разбудила мужа, а села на постели и прислушалась. До нее явственно донеслось шлепанье босых ног из соседней комнаты, уборной, по коридору к лестнице. Убедившись в этом, она осторожно разбудила преподобного мистера Бантинга. Не зажигая свечи, он надел свои очки, ее капот и свои купальные туфли, вышел на площадку и стал прислушиваться. Он явно услышал какую-то возню у конторки в кабинете и вслед затем отчаянное чиханье.