Белоснежка должна умереть - Heлe Нойхаус

— Но может, он больше подходит тебе… чем я… — Он поднял голову. — И все же — почему, Козима? Неужели тебе не хватало в жизни приключений?..

— Нет, дело не в этом. — Козима пожала плечами. — Никакого рационального объяснения тут нет. Как и оправданий. Просто Алекс в критический момент подвернулся мне под руку. Я тогда злилась на тебя, на Майорке…

— И от злости сразу же прыгнула к нему в постель… — Боденштайн покачал головой и, закрыв крышку чемодана, выпрямился. — Очень хорошо!

— Оливер! Прошу тебя, не спеши ставить точку! — Ее слова звучали почти умоляюще. — Я была очень не права, я знаю. Мне искренне жаль. Но ведь существует так много всего, что нас связывает!..

— А еще больше того, что нас разделяет, — ответил он. — Я больше никогда не смогу тебе доверять, Козима. А без доверия я не могу и не хочу жить.

Боденштайн прошел в ванную. Закрыв за собой дверь, он разделся и встал под душ. Горячая вода постепенно расслабила его мышцы, сняла напряжение. Его мысли устремились в прошедшую ночь, потом в будущее, в котором будет еще много таких ночей. Он никогда больше не будет лежать без сна и мучиться тревогой за Козиму — что она там в этот момент делает на другом конце света, все ли у нее в порядке, не грозит ли ей опасность, не попала ли она в какую-нибудь беду, не лежит ли она в постели с каким-нибудь типом? Его удивило, что при этой мысли он испытывает не боль, не грусть, а лишь облегчение. Ему больше не надо было жить по правилам, придуманным Козимой. Он вообще больше никогда не будет жить ни по чьим правилам, кроме своих собственных, — так он решил в эту минуту.

Он боялся, что они опоздали. Но не прошло и пятнадцати минут, как появился черный «мерседес» и остановился перед утыканными железными остриями воротами фирмы «Терлинден». Ворота, как по мановению волшебной палочки, отъехали в сторону, тормозные огни «мерседеса» погасли, он тронулся и через секунду исчез из вида.

— Быстро! — прошипел Тобиас.

Они выскочили из машины и в последнюю секунду успели прошмыгнуть в ворота, прежде чем они снова закрылись. Будка вахтера была пуста. Ночью территорию охраняли лишь видеокамеры. Заводской охраны, как раньше, теперь не было. Это Тобиас узнал от своего бывшего друга Михаэля, который работает у Терлиндена. Работал, поправился Тобиас, потому что сейчас Михаэль, как и Йорг, и Феликс, и Надя, сидит за решеткой.

Выпал снег. Они молча шли по следам колес, оставленным «мерседесом». Тобиас немного замедлил шаги. Рука Амели была холодной, как лед. Она здорово исхудала за эти дни и была еще слишком слаба для таких мероприятий. Но она настояла на том, чтобы отправиться вместе с ним.

Они шли вдоль огромных цехов. Повернув за угол, они увидели, что в одном из окон на верхнем этаже здания управления загорелся свет. Перед входом в оранжевом свете ночного дежурного освещения стоял черный «мерседес». Тобиас и Амели незаметно проскользнули через пустую автостоянку и подошли к входу.

— Дверь открыта! — прошептала Амели.

— Мне было бы спокойней, если бы ты ждала меня здесь, — сказал Тобиас, глядя на нее.

Ее глаза на узком бледном лице казались огромными. Она решительно покачала головой.

— Ни за что! Я с тобой.

— Ну ладно… — Он глубоко вдохнул и крепко обнял ее. — Спасибо, Амели… Спасибо тебе за все.

— Хватит болтать! — грубо буркнула она в ответ. — Пошли!

Он улыбнулся и кивнул.

Они пересекли большой холл, прошли мимо лифта и вышли на лестницу, которая тоже оказалась незапертой. Терлинден, похоже, не боялся грабителей. На четвертом этаже Амели, запыхавшись, вынуждена была на минуту остановиться и, прислонившись к перилам, передохнуть. Тяжелая стеклянная дверь открылась со щелчком. Он на секунду замер и настороженно прислушался. Темный коридор освещали лишь маленькие лампочки вдоль стен почти над самым полом. Рука в руке они на цыпочках пошли по коридору. Услышав из приоткрытой двери торцевой стены голос Терлиндена, Тобиас остановился.

— …поторапливаться. Если снег пойдет еще сильнее, то машина, чего доброго, не сможет взлететь!

Тобиас и Амели переглянулись. Терлинден, похоже, куда-то звонил. Они пришли как раз вовремя, потому что Терлинден, судя по всему, собирался смыться на самолете. Они пошли дальше. Вдруг раздался второй голос. Амели, услышав его, испуганно вздрогнула и схватила руку Тобиаса.

— Что с тобой? — Это был голос Даниэлы Лаутербах. — Чего ты стоишь как истукан?

Дверь открылась еще шире, яркий свет хлынул в коридор. Тобиас успел вовремя приоткрыть дверь в какой-то кабинет у себя за спиной и, втолкнув Амели в темноту, с бьющимся сердцем замер рядом с ней.

— Блин! А она-то что здесь делает? — прошептала Амели. — Терлинден же знает, что эта коза хотела нас с Тисом угробить!..

Тобиас кивнул. Он лихорадочно соображал, как задержать эту парочку. Он любой ценой должен был помешать им смыться и навсегда исчезнуть. Если бы он был один, он бы просто пошел и разобрался с ними. Но рисковать Амели он не мог! Его взгляд упал на письменный стол.

— Спрячься под столом! — велел он ей.

Амели попыталась протестовать, но он был непреклонен. Дождавшись, когда она заберется под стол, он снял трубку телефона. В тусклом свете, падавшем из окна, буквы и цифры на кнопках были почти не видны, он нажал на одну из них, которая показалась ему кнопкой выхода в город. Ему повезло: раздался длинный гудок. Дрожащими пальцами он набрал 110.

Терлинден стоял перед открытым сейфом, массируя все еще болевшую шею, и невидящим взором смотрел прямо перед собой. Это несчастье в холле больницы совершенно выбило его из колеи. Ему то и дело казалось, что его сердце работает как-то странно, с перебоями. Может, это было связано с кратковременным перерывом доступа кислорода? Сарториус впился ему в глотку, как волкодав, и стал душить с такой силой, что у него уже в глазах потемнело. Он даже успел подумать, что пробил его последний час. На него еще ни разу в жизни никто не нападал физически, поэтому выражение «страх смерти» было для него пустым звуком. Теперь он знал, что это такое — смотреть смерти в глаза. Он уже не мог вспомнить, как ему удалось вырваться из лап этого сумасшедшего. Помнил только следующий кадр — Сарториус лежит на полу в луже крови. Жуть! Леденящий душу кошмар! Он понимал, что все еще находится под шоком.

Его взгляд упал на Даниэлу Лаутербах, которая, стоя на коленях перед его письменным столом, сосредоточенно завинчивала обратно шурупы на корпусе компьютера. Жесткий диск, который она заменила на новый, уже лежал в одном из чемоданов. Она настояла на этом, хотя он не хранил в этом компьютере файлов, которые могли бы представлять интерес для полиции. Все его планы рухнули, все вышло по-другому, не так, как он ожидал. Задним числом он вынужден был признаться себе, что, скрыв причастность Ларса к гибели Лауры Вагнер, он совершил грубейшую, роковую ошибку. Он не до конца просчитал возможные последствия этой опасной комбинации. Одно, казалось бы, малозначащее решение повлекло за собой целый ряд других шагов; паутина лжи и фальсификаций стала такой густой и запутанной, что это привело к досадным, но неизбежным побочным эксцессам. Если бы эти деревенские болваны послушались его и не начали действовать по собственной инициативе, ничего бы не произошло! А так из тоненькой трещины, образовавшейся с возвращением Тобиаса Сарториуса, быстро выросла огромная дыра, черная зияющая бездна. И в результате вся его жизнь, все его правила, все каждодневные обыденные ритуалы — все было сметено вихрем этих чудовищных событий!

— Что с тобой? Чего ты стоишь как истукан?

Голос Даниэлы вывел его из оцепенения. Она, кряхтя, поднялась на ноги, смерила его презрительным взглядом. Терлинден заметил, что все еще держится за горло, и отвернулся. Даниэла, судя по всему, давно уже была готова к тому, что они погорят. Ее план бегства был идеален, она продумала все до мелочей. А у него от этого плана встали волосы дыбом. Новая Зеландия! Что он там потерял? Его место здесь, в Германии, в этой деревне, в этом здании, в этом кабинете! Он не хотел уезжать из Германии даже в самом крайнем случае, если ему грозила тюрьма. Мысль о том, что надо будет жить в чужой стране, под чужим именем, вселяла в него страх, даже ужас. Здесь он что-то значил, здесь его знали, уважали, и через пару лет все опять пошло бы по-старому. А в Новой Зеландии он был бы нулем без палочки, безымянным беженцем и остался бы им навсегда.

Он обвел взглядом кабинет. Неужели он видит все это в последний раз? И никогда больше не войдет в свой дом, не проведает могилы своих родителей и предков? Никогда не увидит знакомой до боли панорамы Таунуса? Эта мысль была настолько страшной, что слезы сдавили ему горло. Он столько сил вложил в борьбу за процветание дела своих предков и добился таких небывалых успехов — а теперь должен был все это бросить?..