Чекисты - Сборник

Генерал вернулся к столу, раскрыл папку: «Ваупшасов Станислав Алексеевич». С фотографии прямо в глаза смело и изучающе смотрел еще молодой человек — широкие плечи, высокий лоб, густые, вздыбленные брови, крепкий подбородок с ямочкой. Григорьев не раз встречался с этим чекистом, давал ему ответственные поручения и скорее «для порядка» просмотрел тщательно составленные документы. Вот автобиография. Родился в 1899 году, в местечке Грузджяй Ковенской губернии, в семье рабочего. Литовец. Член партии. Женат, двое детей — Феликс и Марат. В детские годы работал у помещика, потом был землекопом, арматурщиком, добровольно вступил в Красную Армию. Воевал сначала на Южном фронте, потом против Дутова и корпуса белочехов, с 1920 по 1925 год был командиром партизанского отряда в Западной Белоруссии… Григорьев задумался, вспомнив, что именно отряд Ваупшасова в те годы напал на белопольский гарнизон в Столбцах, штурмом взял тюрьму и освободил томившихся там в ожидании расправы политзаключенных…Затем учеба в школе командного состава, служба в Минске и опять война, на этот раз в Испанки. И снова генерал задумался, вспомнил, как в дни падения республики, рискуя жизнью, Ваупшасов вывез архивы, которые не должны были попасть в руки франкистов, эвакуировал во Францию советских граждан…За доблесть, проявленную в боях с белофиннами, награжден именным оружием. Последний год — на загранработе. Знает языки — шведский, испанский, английский. Кратки, но емки фразы из характеристик: «Способен переносить любые трудности», «Дисциплинирован, энергичен, инициативен», «Храбр, решителен, скромен», «Пользуется авторитетом у товарищей».

Генерал еще раз взглянул на фотографию и, будто разговаривая с Ваупшасовым, сказал про себя: «Что ж, товарищ майор, учитывая твой опыт и высокие профессиональные качества…» Григорьев вызвал помощника:

— Какие новости с экспресса-три?

— Только что получена радиограмма. Вышел из Югославии в Турцию.

— Дайте знать Ваупшасову, чтобы он нигде не задерживался. По прибытии незамедлительно ко мне.

— Слушаюсь, товарищ генерал.

Григорьев прошелся раз-другой по кабинету, щелкнул выключателем и, не раздеваясь, зная, что скоро подниматься, лег на диван. Сквозь плотные шторы едва заметно пробивался рассвет,

…Поезд, в котором находились под надзором немцев советские дипломаты, внешнеторговые работники, буквально тащился по дорогам Европы. В Югославии его на целый месяц загнали в тупик и установили для пассажиров настоящий тюремный режим: из вагонов не выходить, окон не открывать. В поезде было много женщин, детей, появились больные. Ваупшасов как мог помогал людям. Вспоминая своих двух сыновей, возился с ребятишками. Изнывавшим без курева мужчинам добывал, обманув бдительность охранников, пачку-другую сигарет. В одной нашел записку: «Братья, товарищи! Югославия с вами». С этой запиской побывал во всех вагонах. У поезда стали все чаще собираться местные жители, их отгоняли, но они появлялись вновь, некоторые смельчаки держали большие плакаты: «Свободу советским дипломатам!» Наверное, это и заставило фашистов отправить наконец-то поезд дальше. Когда состав тронулся, люди как бы обрели свободу, ожили, разговорились.

Ваупшасов вышел в коридор, открыл окно. Свежий ветер ударил в лицо. Мимо проплывали горы, подкрашенные предосенним багрянцем леса, голубые, сверкающие на солнце озера, увитые плющом и виноградом домики. Мир и покой. А что на Родине? Фашисты, сопровождавшие поезд, не разрешали покупать газеты, слушать радио, временами, ухмыляясь, бросали: «Русс капут». Ваупшасову стоило большого труда, чтобы не схватить одного особо наглого молодчика за шиворот и не двинуть ему как следует. Так он поступал нередко в молодости, когда встречался с подлецом. Возраст и опыт научили сдержанности в любых обстоятельствах. И сейчас при виде самодовольных охранников он только отворачивался, скрипя зубами: «Мы вам покажем капут, сволочи!»

Ночью Ваупшасов долго не мог уснуть. Думал, как странно устроен человек. Едет он сейчас по чужой земле, где даже стук колес кажется не таким, как на Родине, и вагон будто бы качается иначе, и звуки, доносящиеся извне, не те, и арест еще не снят, в любую минуту могут ворваться гитлеровцы и учинить расправу, и завтрашний день неизвестно что принесет, а думает почему-то о том, что не вяжется с сиюминутными переживаниями и событиями. Мысль уходит в далекое прошлое, и так ясно он видит пережитое, будто это было вчера или сегодня.

…Вот он с пятью сверстниками бежит наперегонки от своего хутора к соседнему. Три версты кажутся бесконечно длинными. Слышно, как колотится сердце, грудь будто разрывается. Трое отстали. Впереди самый старший и самый быстрый. «Неужели поддамся?». Чувствует Стасик, что есть у него силы, и это толкает его вперед. Косматая ветла у пруда — финиш. «Не уйдешь, не уйдешь», — задыхается Стасик и на какой-то метр опережает товарища. Тот едва не плачет: «Споткнулся я на последнем шаге». — «Зачем врешь? — Стасик глядит на соперника и готов с ним схватиться. — Вранье — последнее дело».

Стасика в поселке считают храбрым и сильным мальчиком. Ему это приятно слышать, и хочется доказать, что люди не ошибаются в нем. Он приносит на выгон веревку: «Кто трое против одного?» Ребятишки хватаются за один конец, он за другой. Сперва не выдюживал, даже падал, но поднимался и начинал все сызнова. И сколько ж было ликования и гордости, когда однажды одолел троих. Прослышал об этом отец и сказал: «У нас на Литве были богатыри. Может, и ты будешь? Богатырь Ваупшас. Здорово, а? А если без шуток, сооруди во дворе турник, больше бегай, плавай, прыгай, а главное, не чурайся физической работы. Набирайся, каждый день набирайся сил. Сильный и за себя постоит, и слабого защитит».

Отец хороший был человек. Он многое повидал на своем веку, всю жизнь стремился к лучшему, но лучшего не нашел. Запомнился разговор. «Стас, что читаешь?» — «Про Америку. Про небоскребы. Вырасту — побываю. Прочитать — одно, увидеть — другое». Отец подсел, повертел книжку и посоветовал выкинуть ее. «Я там был. Сманили знакомые. Обещали золотые горы. И что же? А то, что хлебнул горя. Работы не нашел, жилья не имел, еле выбрался обратно. Америка хороша для богатых, для бедных и бесправных она хуже тюрьмы. Надо тут, на родной земле за что-то уцепиться».

Не нашел Стас такой зацепки. Пришел однажды домой и заявил родителям: «На панов больше работать не буду, уеду счастья искать». Мать — в слезы, а отец подумал-подумал и отпустил, спросил только, где искать в случае чего. «Сначала поеду в Ригу, — сказал Стас, — не устроюсь там, махну куда-нибудь дальше. Найдется же где-нибудь и для меня место…»

В Риге ничего подходящего Стас не нашел. Можно было устроиться разносчиком газет или посыльным, но что это за работа! Стас чувствовал себя сильным, закаленным и искал дело потяжелее и поинтереснее. С этой мыслью и подался в Москву. Пришлось помыкаться, пока не приняли землекопы. Вот где узнал, что такое настоящий труд. Тяжко, трудно. Но ведь сам хотел этого. Стас похудел, вытянулся, окреп и мало в чем в работе уступал взрослым. В минуту усталости, когда руки не держали лопату, кто-нибудь из них подходил к подростку, гладил по жестким волосам: «Отдохни, сынок. Посиди. На-ка вот, подкрепись», — протягивал французскую булочку. Стас отводил руку: «Я не голоден. И не очень устал. Так, чего-то голова немного кружится».

Осенью 1914 года, когда со всех сторон неслось «За веру, царя и отечество!», Стас решил идти на войну добровольцем и объявил об этом землекопам. Те посмеялись: «Давай, давай, без тебя там каши не сварят. Только подумай, для кого и для чего будешь воевать. За царя-батюшку? Куцый ты еще, парень. Ничего-то не понимаешь. Лучше покумекай, как паспорт получить, ныне беспаспортных гребут под гребенку». Кто-то предложил сходить к лефортовскому приставу: «Знаю его. За четвертную мать родную продаст». «Мать его нам не нужна, — сказал старшой артели, — а паспорт пускай выписывает. За деньгами, думаю, дело не станет. Скинемся, ребята».

Паспорт пристав выписал. С фамилией только напутал. Надо Ваушпас, а написал Ваупшасов. Но с этим мириться можно. Не мог тогда Стас знать, что в будущем ему придется сменить не одну фамилию…

— Разрешите, товарищ генерал! — На пороге вытянулся в струнку Ваупшасов, бодрый, чисто выбритый, одетый в новую, с иголочки форму.

— Входи, дружище, входи, — генерал поднялся, подошел, пожал руку. — Пожалуйста, без формальностей. Садись.

Ваупшасов сел в кресло у стола. Григорьев за столом, поближе к телефонам.

— Как добрался?

— С приключениями. Через пять стран.

— Приключения знаю, — перебил генерал. — Дома был?

— Нет, с вокзала прямо сюда.

— Жена эвакуирована на восток. Адрес тебе дадут. С ней младший сын, старший со школой под Рязанью. Где воевать хочешь? На Украине, в Белоруссии? Ваушнасов понял, о какой войне идет речь.