Убийство Президента Кеннеди - Уильям Манчестер

Джонсон постепенно постигал, и постигал в наитруднейших условиях, какие только можно себе вообразить, ту незыблемую истину, что глава государства практически лишен семейной тайны. Государственные и личные дела тесно переплетались, зачастую даже в рамках одной беседы. Не успевал он запросить у Маккоуна свежую информацию, поступившую в ЦРУ, как Руф Янгблад ставил Джонсона и его супругу в известность о том, что дочери их находятся в полной безопасности. Люси ничто не угрожало в стенах Национальной кафедральной школы, а Линда была в Остине. Джонсон приказал немедленно приставить к его дочерям агентов секретной службы. Янгблад заверил президента, что их уже охраняют. Руф Янгблад все еще считал, что Джонсонам надо провести эту ночь в Белом доме. Однако президент проявил мудрость и наотрез отказался это сделать. Он сказал:

— С моей стороны это было бы величайшей бестактностью. Я не пойду на это. Янгблад возражал, указывая, что Джонсону «прежде всего необходимо заботиться о своей безопасности».

— Я это понимаю, — отвечал президент, — но вы с таким же успехом можете обеспечить мою безопасность в моем особняке «Элмз». Не так ли?

Янгблад вынужден был согласиться с этим.

Приведя таким образом в порядок свои семейные дела, Джонсон снова вернулся к тусклому экрану телевизора. Кадры на экране напоминали вид, открывающийся через ветровое стекло автомобиля, заливаемое потоком дождя, звук доносился, как из подземелья.

Радио и телевизионные станции уже выработали определенный стиль передач. Он сохранялся вплоть до понедельника. До окончания похорон Кеннеди отменялись все рекламные передачи. Освободившееся в программах время было целиком заполнено траурными речами видных государственных деятелей, восхваляющих покойного президента, интервью с прохожими на улицах и документальными телевизионными кадрами, отражающими наиболее значительные моменты в личной жизни Кеннеди и в деятельности его правительства. Время от времени передавались выпуски последних известий. По телевидению были показаны фотографии церемония присяги, снятые Стафтоном. Командующий войсками США в Бонне привел свои части в боевую готовность на случай возможного вторжения с Востока.

Джонсон продолжал смотреть на изображения, мелькавшие на экране. Они могли любого свести с ума.

Скорбное паломничество в хвостовой отсек продолжалось. Обстановка была мрачной. Президент расположился в кабинете президента Кеннеди, в то время как сотрудники президента Кеннеди в забрызганной кровью одежде или со свертками окровавленной одежды в руках постоянно сновали между Джонсоном и его супругой на пути к овдовевшей первой леди. У Леди Бэрд, одиноко сидевшей на диване, на котором недавно примостился Стафтон со своими камерами, вдруг возникло невероятное ощущение, будто ее. личность раздвоилась. Конечно, все происходящее было вполне реальным, но это происходило не с ней, а с кем-то другим. Она послала за Лиз Карпентер и сказала, что хочет просмотреть с ней свои записи. Лиз показалось, что супруга Джонсона просто нуждается в чьем-то обществе. Мысль о предстоящей встрече с корреспондентами не покидала Карпентер. Она сказала новой первой леди:

— Вас, наверное, попросят сказать что-нибудь, когда мы прилетим.

Подумав минуту, Леди Бэрд сказала:

— У меня такое ощущение, словно все это было каким-то кошмарным сновидением, и сейчас нам нужно найти в себе силы, чтобы продолжить начатое дело.

— Ну что ж, — сказала Лиз, — вот ваше заявление и готово, — и записала слова супруги Джонсона.

Джонсон дал указание Янгбладу, чтобы тот обеспечил охрану у гроба. Агент доложил, что Келлерман по указанию Джерри Бена из Белого дома уже организовал такое дежурство. Келлерман, Хилл, Лэндис и О’Лири охраняли убитого президента и его вдову. Подозвав Мойерса кивком головы, Джонсон сказал ему, что сейчас он не намерен удаляться в спальню, и попросил узнать, не пожелает ли вдова воспользоваться ею, чтобы привести себя в порядок. Мойерс, деликатный вестовой, отправился в хвостовой отсек к Жаклин Кеннеди передать ей слова президента.

По словам вернувшегося Мойерса, госпожа Кеннеди «предпочла остаться возле тела покойного». По ее собственным словам, она сидела и неотрывно смотрела на «длинный-длинный гроб».

Джекки сидела в кресле у прохода около самого гроба. Рядом с ней Кен О’Доннел был погружен в горестные раздумья. После поспешного переоборудования салона в хвостовой части самолета, потребовавшегося, чтобы освободить место для гроба, там остались только эти два кресла.

Годфри, Лэрри и Дэйв простояли около гроба все время, пока самолет находился в полете. Посетители, приходившие сюда время от времени из кабины секретариата, останавливались рядом с ними, переступая с ноги на ногу, чтобы не толкнуть нечаянно друг друга.

Горе вызвало к жизни совершенно новые отношения к людям. В безвозвратное прошлое отошли дни, когда общественное мнение видело в супруге президента всего лишь блестящую светскую даму. Данная ею клятва навсегда сохранить в памяти нации невосполнимую потерю преобразила Жаклин. Она стала за эти часы совершенно другой женщиной. Она отклонила приглашение Мойерса перейти в спальню, так как ей и в голову не приходила мысль заняться своим туалетом. Она подумала о том, как несуразно выглядели ее свежевыглаженные платья, приготовленные для нее на кровати. Затем пришла мысль о том, что за три года пребывания в Белом доме она многое узнала о Линдоне Джонсоне. До сих пор они превосходно понимали друг друга. Однако будущие взаимоотношения во многом зависели от заявлений, которые им предстояло сделать для представителей прессы после приземления самолета.

Жаклин послала за Килдафом.

— Мак, — сказала она, — сделайте вес как надо: идите и скажите им, что я здесь и вес время сижу с Джеком.

Килдаф опустил голову и пробормотал:

— Сделаю.

Новая Джекки столь отличалась от прежней первой дамы государства, что даже в узком кругу приближенных Кеннеди не сразу уловили всю глубину происшедшей в ней перемены.

Тем временем все обитатели самолета ощущали необходимость что-то предпринять в отношении ее внешнего вида. Этим были озабочены не только находившиеся в салоне супруги Джонсон и Руф Янгблад. В хвостовой части самолета беспокоились об этом не в меньшей степени.

— Почему бы вам не сменить одежду? — спросил Годфри Макхью, обращаясь к Жаклин.

Она решительно покачала головой.

Увидев показавшиеся из-под браслета ржаво-красные пятна запекшейся крови на левом запястье Жаклин, Килдаф отшатнулся. Когда Мэри Галлахер пришла в хвостовой отсек самолета, ее первой мыслью было поскорее намочить теплой водой полотенце и с мылом отмыть эти ужасные пятна. Шепотом она стала советоваться об этом с Годфри Макхью, Тедом Клифтоном и Клинтом Хиллом. Но тут подошел О’Доннел и сказал:

— Ничего не надо делать. Оставьте ее такой, какая она есть.

Кен уже понял ее намерения. И она сама, нарушив, наконец, молчание, объяснила. свое поведение доктору Беркли.

Опустившись на колени, доктор указал дрожащей рукой на ее залитую кровью юбку и робко предложил: — Может быть, вы перемените платье?

— Нет, — яростно прошептала она в ответ. — Пусть они видят, что натворили.

Один только Килдаф никак не мог понять, что она задумала. После долгих размышлений над тем, как выгрузить гроб в аэропорту Эндрюс и избежать при этом газетных фотографов, он решил, что придется открыть грузовой люк, расположенный на правом борту, напротив входа. Тогда и гроб и вдова были бы скрыты громадой фюзеляжа от взоров фотографов и телеоператоров. Килдаф рассказал Жаклин о своем плане. Вдова запретила делать это.

— Мы выйдем обычным путем, — сказала она. — Я хочу, чтобы они видели, что натворили.

Через некоторое время О’Доннел порывисто поднялся с кресла.

— Знаете, Джекки, что мне хочется Сделать? — сказал он. — Я хочу выпить чего-нибудь чертовски крепкого. По-моему, и вам необходимо подкрепить свои силы.

Жаклин Кеннеди колебалась. Ей еще многое предстояло сделать, и путь ее был долог. Глоток спиртного мог ослабить ее контроль над собой, дать выход сдерживаемым слезам. Она спросила:

— Что мне выпить?

— Я сам приготовлю вам напиток. Шотландское виски.

— Но я никогда в жизни не пила шотландское виски, — возразила она.

И все же О’Доннел, вероятно, был прав. Жаклин продолжала сомневаться. Затем она поборола колебания и утвердительно кивнула головой. У виски был вкус горькой микстуры, напоминающей креозот. Она сделала глоток, затем еще один.

Однако виски не помогло. Оно вообще не оказало никакого воздействия. Именно этот поразительный иммунитет по отношению к алкоголю наиболее убедительным образом свидетельствует о том, насколько глубоко были травмированы пассажиры президентского самолета. Никто из них не мог притронуться к еде. Принесенные бутерброды остались лежать в стороне. Ирландцы принялись обсуждать проблему, выросшую на протяжении последующих двадцати четырех часов в основную тему всех разговоров, — место погребения. Все они единодушно сошлись на том, что это должен быть Бостон. У всех еще свежи были воспоминания о том, как Кеннеди стоял на кладбище у свежей могилы сына Патрика. Им казалось, что он должен покоиться вместе со своим сыном в родной земле Массачусетса, столь дорогой их сердцу. Как хорошо сказал О’Доннел, «это было чувство, похожее на привязанность к близкому другу».