В ночи - Кэтрин Смит

– Ваше молчание красноречивее ответа. – Отвращение, разбитые иллюзии зазвучали в ее голосе.

– Мойра, ты не понимаешь. – Он схватил ее за руку, когда она повернулась, чтобы уйти. Он должен объяснить. Надо заставить ее осознать, что вне зависимости от того, что он делал, он никогда не хотел причинить ей боль.

– Да. – Она покачала головой, прямо глядя на него. – И уверена, что не пойму. Хочу, но не могу.

– Скажи, как мне достучаться до тебя, и я это сделаю. – Опять этот пафос.

– Не получится, Уинтроп, – остановила она его, освобождая руку. Он отпустил ее, хотя мог бы принудить оставаться на месте. – Прежде всего, тебе нужно достучаться до себя. Я всегда буду сомневаться в твоей искренности, а твоя гордость вечно будет страдать.

– Ты шутишь! – Он недоверчиво смотрел на нее. Она хочет отбросить все, что было между ними, только потому, что он не в силах прочитать ход ее мыслей. Что это за логика такая?

– Наоборот. – Она выглядела немыслимо печальной. – А сейчас, я думаю, вам лучше уйти.

Да, он тоже так думал. Если он останется еще хоть чуть-чуть, он свихнется.

Когда Уинтроп ушел, Мойра в одиночестве села на скамью у окна в библиотеке. Ее тело содрогалось от тихих, безнадежных рыданий. Она плакала и не могла остановиться.

Может, она зря отправила его прочь? Ей так хотелось остановиться, прекратить эту войну, на которую ее толкали пережитые унижения и уязвленная гордость. Нужно было просто обнять его и сказать, что все в прошлом, неприятное забыто, но она не могла. Это было бы ложью. Она никогда бы не узнала, сожалеет он о том, что сделал, или нет.

О, она понимала, ему жаль, что она застигла его. Но она не знала, сожалеет ли он о том, что замыслил весь этот обман. Даже если он и не собирался причинять ей боль и рассчитывал вернуть тиару. Он должен был понимать, что она будет страдать в любом случае, рассматривая его внимание к ней всего лишь как интерес к тиаре. Он, правда, отрицает это.

Всякий раз, когда он говорил, что она кажется ему неотразимой, она не сомневалась в правдивости его слов. Она верила, что он хочет ее. Да, пострадала ее гордость. Это нешуточная помеха, чтобы простить его. Более серьезное препятствие – то, что он, судя по всему, не осознает, что должен сам попросить прощения. Он просил о многом. Например, поинтересовался, чего она хочет от него. Но она не будет облегчать ему этот путь. Он извинится в ту же минуту, как только услышит от неё об этом, а потом она всю жизнь будет сомневаться, был ли он искренен. И она понимала, что права, так как в один прекрасный день ее требование будет расценено как покушение на его самолюбие, он возмутится и будет подозревать, что она на самом деле не простила его.

Где-то в глубине сознания билась мысль, что она не в силах разобраться, чего же он хочет и как он все это представляет себе. Она еще чувствовала себя оскорбленной и злой, и если он не попросит у нее прощения так, как она этого желает, обида будет в ней нарастать и разрушит до основания все связи, которые им удалось выстроить. Да, он должен заслужить прощение, чтобы обладать ею, либо он ее не получит.

Совсем не потому, что она считала себя лучше его или заслуживающей большего доверия или понимания. Она была такой же глупой и недоверчивой, как и он, но по-другому. Она искренне считала, что он не доверяет людям, потому что так безопаснее для него. Ей тоже было трудно поверить кому-нибудь, даже если этого хотелось, потому что она не допускала, что ее действительно любят. Уинтроп первым начал менять такое ее отношение к себе. Он заставил ее понять, что она лучше, чем сама о себе думает. Когда он был рядом, она, переставала беспокоиться, что говорят о ней другие, и не потому, что его мнение было самым важным. Нет, он дал почувствовать ей, что она прекрасна и стоит чего-то. Ее собственное мнение о себе изменилось на какое-то время, иона стала считать себя доброй, сильной и прелестной.

А потом он снова все забрал, и она ощутила себя той толстой девочкой, которая никак не может угодить матери и всегда хуже, чем ее несравненные сестрицы. Она ненавидела память об этом чувстве, ей претила мысль, что она может вернуться к ней.

Возможно, все, что он говорил ей, было всего лишь поверхностным флиртом, но она относилась к сказанному вполне серьезно. Потребуется время, чтобы она вновь испытала комфорт от пребывания в своем облике. Со временем ощущение идентичности вернется, если, она, конечно, позволит это себе.

Она не может выйти из этой ситуации униженной. Когда все только начиналось, она полностью осознавала всю опасность того, что она предлагает себя Уинтропу Райленду. Она лишь не угадала, что в этом случае рискует своей уязвимостью больше, чем положением в обществе. Она по-настоящему не задумывалась, что произойдет, если он разобьет ее сердце. И к тому же не думала о том, что может влюбиться.

Возможно, ей просто так сильно хотелось любви, что она схватилась за первый попавшийся шанс, чтобы попробовать, что это такое. Подвернись случай, она вкусила бы ее давным-давно. Ее родители не принадлежали к тому сорту людей, которых ребенок может пожелать себе, но у нее были дедушка с бабушкой, дядья и тетки, которые любили ее, особенно дорогая тетя Эмили. Тони был привязан к ней, его родственники всей семьей и каждый в отдельности с радостью принимали ее. Она знала, что такое любовь. Но любовь мужчины к женщине была загадкой.

Уинтроп Райленд не любил ее, во всяком случае, так, как она это понимала. Чем сильнее сердцем она тянулась к нему, тем настойчивее разум твердил ей, что самое лучшее, если он оставит ее в покое.

Она наконец выплакалась, вытерла глаза платком. И тут запоздало сообразила, что это был его носовой платок. Вот она – ирония судьбы. Голова болела, глаза жгло огнем, а в груди – отчаянная пустота. И она поняла, что это означает. Она любит Уинтропа Райленда.

Да, он причинил ей боль, но она не в силах забыть его и любит еще больше. Он предал ее, чтобы защитить себя, ну и что? Его первой мыслью было позаботиться о брате. И разве может она не любить человека, для которого семья важнее самого себя? Если бы она удосужилась подумать, то поняла бы его логику, хотя это и не избавляло от боли, от ощущения, что существовавшее между ними исчезает, словно дым.

Господи, когда же все это кончится? Она просто сойдет с ума! Она больше никогда не осмелится полюбить, если такая мука вновь ожидает ее. Подумать только, она переживала, что вышла замуж не по любви. Теперь она была рада этому.

– Вижу, я приехал кстати.

Улыбнувшись, она закрыла глаза. Натаниэль вошел в комнату. Несмотря на угрызения совести при взгляде на то, как неестественно прямо он двигается, Натаниэль был желанным средством отвлечься. Хотя он, несомненно, захочет поговорить об Уинтропе. Он был тем, за кого можно было ухватиться. На него она постарается опереться и переждать, пока вернутся собственные силы. Он мог почувствовать ситуацию и подсказать, слишком или недостаточно она сурова к Уинтропу. Он разумно мыслил в отличие от нее, утратившей способность видеть себя со стороны.