Жизнь и приключение в тайге - Владимир Арсеньев

За все Ваши советы благодарю. Приму их к сведению. Чем больше я занимаюсь местной этнографией, тем больше убеждаюсь, что народности, населяющие Амурский край, раньше не имели собственных названий и называли себя просто на а/ни с прибавлением нарицательных имен: приморский, береговой, речной и т. д. Даже роды называются не по тотемным животным, а по месту прежнего жительства: Бизанка (от бухты Биза), Ауканка (от залива Аука), Мулинка (от реки Мули). Эх! В письме места мало. С удовольствием поделился бы с Вами своими мыслями и наблюдениями! Отложим это до Петербурга.

Орочским языком я продолжаю заниматься все время. Зимой я ездил во Владивосток и был у профессоров Восточного института. Много хороших советов дал мне П. П. Шмидт. Я показал ему составленные мною словари, он нашел их правильными, и так как я записывал их по своей транскрипции, * то профессора решили, что это только доказывает, что я овладел фонетикой, иначе не дошел бы до необходимости создания своей транскрипции, что такую работу они считают еще ценнее, чем работа человека, подходящего к инородцу уже с готовыми знаками. Профессора мне посоветовали продолжать работу по своей транскрипции и только в будущем переписать ее на общепринятую международную. Это же мне советовал и венгерский лингвист профессор Балог в 1914 г.

Думаю, что удастся собрать скелеты и черепа. Ваше письмо я возьму с собою: оно послужит мне программой. Все, что Вы пишете, большинство приемов мне знакомо. Надо иметь «нюх» и знать, на что особенно обратить внимание, что является ценным и что не имеет значения. В каждом стойбище я проведу по нескольку дней и постараюсь выяснить все, что Вы указываете.

Программу по оленеводству я не получил, не получил и листов положений. Инструменты у меня есть. Антропометрией я занимался четыре месяца у Ф. К. Волкова в Петербургском университете.

Относительно «вамука». — Их я не считаю особым народом. Хорошо знаю, что это значит «приморский» удэ(hе) намука. Иногда я слышал другое название: ламука, что тоже от слова ламу, означающее море. Последнее слово — чисто тунгусское, и почему им называют себя орочи, живущие на Уссури, остается для меня загадкой. Вероятно, отсюда получились и другие слова: ламаки, ламунки, ламанки и т. д.

Имею материал по ямкам (следы жилищ) и кекенмедингам на берегу моря. Раскопки дали только раковины, кости и каменные орудия.

Пока всего хорошего. Сердечно Ваш

В. Арсеньев.

г. Хабаровск. 3 мая 1915 г.

Глубокоуважаемый и дорогой Лев Яковлевич!

В дополнение телеграммы пишу письмо. Деньги на экспедицию мне дает Организационный комитет лесных и горных предприятий в Приморской области, управляющим делами которого состоит Осип Осипович Нови (Петроград, Пантелеймоновская, № 13/15, кв. 18). От него я получил телеграмму такого содержания: «Благоволите телеграфировать, когда можно выступить в экспедицию, какую сумму перевести Вам немедленно и назначьте сроки дальнейших переводов, указав по возможности для каждого из них место назначения теперь же. Точка. Сердечный привет. Нови». Я ответил телеграммой в 70 слов. Места назначения денежных переводов я указал: Троицкое, Нижне-Тамбовское, Марпинское и Николаевск. Теперь просил для снаряжения 300 рублей и затем первый перевод в Хабаровск 1700 руб. Всего мне ассигновано 8000 рублей.

Еще зимой я говорил с генерал-губернатором Н. Л. Гондатти об этой экспедиции. Тогда же он дал свое принципиальное согласие. Но у него есть слабость, которая часто мешает осуществлению его добрых начинаний. Он забывает то, что говорил на словах. Есть у него еще и другой недостаток: он любит, чтобы его попросили, в особенности если получит письмо от какого-нибудь очень ученого человека или от лица высокопоставленного. Тогда уже отказа не бывает, тогда он хлопочет с таким рвением, как будто дело касается его лично. К выступлению я готов. Задержка только за генерал-губернатором. Вот я и хочу просить содействия Вашего, дорогой Лев Яковлевич! Пожалуйста, попросите г-на Радлова написать Н. Л. Говдатти, чтобы он отпустил меня в эту экспедицию. Быть может Вы напишете письмо, а подписать дадите Радлову. Пока мое письмо идет до Вас и от Вас обратно в Хабаровск, что займет дней 30, я окончательно приготовлюсь — все до мелочей — и выступлю на другой день, как получу санкцию от Гондатти. Николай Львович[252] летом уезжает на Камчатку и потому прошу Вас поторопиться с письмом Радлова. Тем временем я закончу свою работу (корректура) [253] и буду хлопотать у Н. Л. Гондатти сам лично. Как я уже Вам писал, деньги Ваши лежат у меня на книжке и ждут использования по Вашей программе. Пожалуйста, помогите[254]. Если можно, пришлите мне обе Ваши инструкции (по этнографии и об оленеводстве). Те, что у меня были — кто-то их зачитал. Много обяжете.

В ожидании Вашего содействия

искренно преданный и уважающий Вас

В. Арсеньев.

P. S. Условия таковы: Комитет мне дает деньги. Я могу заниматься этнографией, а ему я должен дать сведения по физической географии, о болотах, лесах, горах, путях сообщения, реках, указать, могут ли они быть сплавными, где горелые леса и т. д. О моих занятиях по этнографии оговорено в моем официальном письме к О. О. Нови.

15 нюня 1916 г.

Дорогой Лев Яковлевич!

По моему письму (по штемпелю на конверте) Вы видите, куда меня забросила судьба, или вернее — воля Гондатти[255]. Как Вы уже знаете, меня на войну не взяли и сказали, что я могу заниматься своим делом. Тогда я стал собираться в экспедицию. Гондатти дал свое согласие. Я лолучил деньги 6000 руб. и сказал Гондатти, что приступаю к покупкам и снаряжению. Гондатти снова одобрил это и сказал: «Можете собираться — я согласен».

Но в это время немцы заняли Царство Польское и Курляндию. Это было уже после того, как Академия Наук выслала мне деньги. Как я Вам уже писал, деньги я положил на хранение в банк. Об этом я сказал тогда же Гондатти. Дня за три до выступления он вдруг вызывает меня к себе и говорит, что не может теперь отпустить меня вследствие неудач наших войск и вообще тревожного времени в России. Вместе с тем о» дал мне слово, что отпустит меня тотчас же, как только это будет возможно, или если русские перейдут в наступление. Я ему сказал, что положение мое является весьма неудобным, потому что из 6000 рублей на покупку экспедиционного имущества я уже израсходовал 1200 рублей. На это он мне посоветовал все вещи сложить в музее, а о следовавших мне средствах на экспедицию уведомить о том, что выступление экспедиции на время отложено. Это было летом прошлого года. Скверно то, что у Н. Л. Гондатти никогда нельзя добиться ясного определенного ответа, он всегда говорит уклончиво, так что из его слов выйдет и отказ и обещание. Зимой он мне спять отказал и просил подождать до весны. Весной он вдруг пригласил меня к себе и сообщил, что «по военным обстоятельствам» он посылает меня в Харбин, затем в Мукден, Дайрен, а может быть в Чифу и Инкоу. На меня возложена отправка китайцев в Европейскую Россию.