Чудо десяти дней. Две возможности. - Эллери Куин

— Разумеется. — Внезапно он добавил: — Знаете, Рима, Додд очень больной человек.

— Вы имеете в виду его нервозность?

— Его фобию.

— Фобию?

— Это не просто беспокойство, Рима. Это страх. И не обычный, а патологический, навязчивый. Полагаю, именно это и удерживает меня в Райтсвилле. Чего так страшно боится Додд? И каким образом это связано со смертью Мак-Кэби и Харта? Что произошло с вашим отцом? И с Жакаром?

— С Жакаром?

— Да.

— Но смерть Жакара… — Она не договорила.

— Вот именно. Сначала смерть Мак-Кэби, затем смерть Харта, потом, предположительно, смерть вашего отца, а теперь смерть Жакара. Связаны они между собой или нет? Помните, Рима, всегда существуют две возможности.

— Но… это же была его собственная вина!

— Господи, Рима, я не собираюсь обвинять вашего возлюбленного! Бедняга Кен в любом случае явился орудием судьбы. Я имею в виду — теоретически — две стороны монеты. Одна возможность: Жакар, мелкий воришка, залез в дом недавно разбогатевшего жителя Райтсвилла. Было уже после полуночи и почти совсем темно. Зачем он это сделал? Очевидно, с целью что-нибудь украсть. Что? Все, что попадется под руку. Место, время, обстоятельства, намеченная жертва, личность преступника — все соответствует простейшей интерпретации. Как, впрочем, и в предыдущих случаях.

Но есть и другая сторона монеты: Додд — злодей в тисках постоянного страха. Это может связывать его с Жакаром…

— Не понимаю…

— Предположим, Додд убил Мак-Кэби ради его состояния, довел Харта до самоубийства, чтобы приобрести единоличный контроль над предприятием по производству красителей, убил Тома Эндерсона, чтобы избежать платы шантажисту. Если это правда, то у вашего отца было какое-то доказательство, изобличающее Додда, — коробка с таблетками, которые Додд дал Мак-Кэби, или что-то еще. Не важно, что именно.

Том Эндерсон — умный человек. Он знает, что Додд убийца и что тот, кто убивал дважды, убьет и в третий раз. Шантажируя Додда, он предвидит грозящую ему опасность и поэтому прячет доказательство.

Эндерсон оставляет у Холдерфилда запечатанный конверт с указанием передать его Нику Жакару, если с ним что-нибудь случится. И в этот конверт он помещает не только пять тысяч долларов, полученные от Додда, но и письмо с инструкциями Жакару, где сообщает о вине Додда, о том, что собой представляет доказательство и где оно спрятано. Поэтому, если бы Додд задумал решить свои проблемы, убив Эндерсона, Жакар разочаровал бы его, продолжив шантаж. Он ведь дружил с вашим отцом, не так ли? А Том Эндерсон проделал долгий путь от своей поэзии и профессорской кафедры.

Рима молчала, но ее презрение было очевидным. Тем не менее Эллери продолжал:

— Где же Том Эндерсон спрятал доказательство вины Додда? Что сделал прошлой ночью Жакар — «наследник» Эндерсона? Вломился в кабинет Додда. Тогда предположим, что в письме Эндерсона Жакару говорилось: «Я спрятал доказательство в последнем месте, где Додду придет в голову его искать, — в его собственном кабинете». По словам самого Додда, Эндерсон бывал у него дома по меньшей мере дважды. Допустим, их беседа о пяти тысячах долларов имела место не в приемной, как говорил Додд, а в его кабинете. И предположим, что Додд был вызван оттуда на несколько минут и оставил там Эндерсона одного. Видите, Рима, куда приводит нас вторая возможность? К Жакару, проникающему в кабинет Додда, чтобы добыть доказательство, с помощью которого Эндерсон шантажировал Додда и из-за которого Додд убил Эндерсона. Додд, Додд и еще раз Додд. Все замыкается на этом испуганном старике. Вот почему я так хочу пробраться в этот дом, Рима. Это всего лишь одна из двух возможностей, но находка доказательства, которое Жакар не обнаружил, заблокирует одну дорогу и приведет нас по другой к цели.

Рима улыбнулась:

— Простите, мистер Квин, но я этому не верю. Все это сплошные фантазии. Вам следовало бы жить во времена Колриджа.[82] Или курить опиум с де Куинси.[83] Я возвращаюсь к Кену и доктору Додду — доброму, славному человеку, возможно страдающему от усталости и нервного истощения, но никак не убийце богача, глупца, нищего и вора…

— Эллери, в чем дело?

Ибо Эллери застыл, наблюдая, как сигарета обжигает ему указательный палец, словно йог.

— Эллери! — Рима шлепнула его по руке, и окурок с шипением упал ему в чашку. — Что с вами?

Вздрогнув, Эллери вернулся к реальности и вскочил, едва не опрокинув стол.

— Эллери! Что происходит?

— Додд!.. Счет, пожалуйста. Проклятие, я не могу ждать сдачу!.. Вы сказали, Рима, он еще спит? Пошли скорее!

— О чем вы, Эллери?

Но он уже останавливал такси.

— Доктор Додд, — заговорил Эллери. — Я собираюсь рассказать вам сказку.

Они нашли Додда в его кабинете, в пижаме и потертом черном шелковом халате, за письменным столом, в котором прошлой ночью рылся Ник Жакар. Он потягивал кофе, сжимая чашку двумя руками и глядя в окно на свой сад, где Гарри Тойфел рыхлил землю вокруг ряда нарциссов. Кен докладывал доктору о пациенте, которого осматривал в больнице, но старик, казалось, не слушал его.

Этим утром Додд дрожал, словно от землетрясения, ощущаемого им одним.

Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась испуганной и жалкой. Его как будто завораживали движения Тойфела, взлеты и падения комьев земли.

Кен выглядел измученным. Рима ласково поглаживала его веки.

— Эллери, — начала она, — едва ли сейчас подходящее время…

«Самое подходящее», — подумал Эллери.

— Сказку, — повторил он. — Но такую, в которую придется поверить. И поэтому, доктор Додд, я прошу вас не упускать ни единого слова.

Ему удалось завоевать внимание Додда, но это была безрадостная победа, так как старик буквально разваливался на куски.

— Но я… — заговорил Кен.

— Слушай Эллери, дорогой, — сказала ему Рима.

— Начну с самого начала. Я приехал в Райтсвилл с версией, что смерть Тома Эндерсона была лишь звеном в цепи. Третьим звеном — двумя первыми были смерти Люка Мак-Кэби и Джона Харта. Прошлой ночью умер Ник Жакар. Согласно моей теории, его гибель — четвертое звено.

— Что за чушь вы болтаете, Эллери?

— Не мешай, Кен.

— Этим утром, доктор Додд, теория стала фактом. Смерти Мак-Кэби, Харта, Эндерсона и Жакара, безусловно, связаны друг с другом. Причем связаны именно в таком порядке! Если вы спросите, что их связывает…

— Что? — проскрипел доктор Додд.

— Я хочу, чтобы вы дошли до этого, как дошел я, доктор, — сказал Эллери. — Первым умер Мак-Кэби. Как бы вы его описали?

Додд вцепился в край стола.

— В каком смысле?

— Не физически. Как личность.

— Чудак.

— Нет. В смысле социального положения. Что больше всего обсуждал Райтсвилл после его смерти? — Эллери сделал паузу. — Все думали, что он…

— Бедняк? — Додд прищурил глаза.

— Хотя в действительности он был…

— Богач.

— Теперь вторая смерть — Харт. Как бы вы его описали, доктор, в том же самом смысле?

— Он оказался растратчиком.

— Да, но как насчет того факта, который низвел Харта до уровня самого никчемного жителя Лоу-Виллидж?

— Все думали, что он миллионер, хотя на самом деле у него не осталось ни единого цента.

— Вот именно Имущий оказался неимущим. В нашем обществе, где накоплением состояния занято большинство людей, потеря его является одним из самых трагических оборотов событий. Итак, согласно шкале наших социальных ценностей, самым значительным в Люке Мак-Кэби было то, что он, считаясь бедняком, оказался богачом, а в Джоне Спенсере Харте — что он, считаясь богачом, оказался бедняком. А теперь, — продолжал Эллери, — опишите Тома Эндерсона.

— Можете не стесняться, доктор… — начала Рима.

— Дело не в пьянстве, — прервал Эллери. — Очевидно, речь идет о классификации по имущественному принципу, не так ли? Богатые и бедные… Кем был в этом смысле Том Эндерсон, доктор Додд?

— Бедняком.

— Более чем бедняком. Вернее, менее. Бедность — понятие относительное, вроде пустоты. Но экономическое положение Тома Эндерсона было — абсолютная бедность. В Нью-Йорке, Рима, вы говорили мне, как в Райтсвилле именовали вашего отца, когда его не называли городским пьяницей.

— Городской нищий.

— Совершенно верно, городской нищий. А Жакар, последовавший за городским нищим в этой таинственной цепочке смертей? Чем он был знаменит?

— Мелкими кражами. Его прозвали городским вором.

— Мак-Кэби — богач. Харт — бедняк. Эндерсон — нищий. Жакар — вор. Богач, бедняк, нищий, вор. — Эллери умолк, но все только недоуменно смотрели на него. Тогда он расстегнул пиджак, перебросил галстук через плечо и ткнул указательным пальцем в верхнюю пуговицу на рубашке. — Богач… — Он ткнул в пуговицу пониже. — Бедняк… — Потом в пуговицу под ней. — Нищий… — И наконец, в четвертую пуговицу. — Вор!