Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

выступал против Закона о содействии самоуправлению банту и не собирался менять своих убеждений, однако мои посетители опасались, что К. Д. Матанзима может свергнуть его (что в конце концов и произошло). Как-то Даливонга также приехал ко мне в гости. В это время проходил судебный процесс по делу о государственной измене, и я привез его с собой в Преторию на очередное судебное заседание. В зале суда Исраэль Майзельс представил Даливонгу судьям, и они любезно предоставили ему почетное место. Однако вне зала суда, когда Даливонга оказался среди обвиняемых, с ним общались уже не так почтительно. В ответ он начал агрессивно допытываться у окружающих, считавших его предателем, почему они возражали против правительственной политики «раздельного развития». Лилиан Нгойи заметила при этом: «Tybini, uyadelela lo mntu!» («Боже милостивый, ведь этот человек – провокатор!»)

32

Говорят, что жернова Господни мелют медленно, однако даже действия Всевышнего не могут соперничать по медлительности с судебной системой Южной Африки. 3 августа 1959 года, через два года и восемь месяцев после наших арестов и целого года юридических согласований, в Старой синагоге в Претории начался настоящий судебный процесс. Нам, наконец, было предъявлено официальное обвинение, и никто из тридцати обвиняемых не признал себя виновным.

Нашу команду защиты снова возглавил Исраэль Майзельс, которому помогали Сидни Кентридж, Брэм Фишер и Вернон Берранже. На этот раз нам предстояло весьма серьезное испытание. В течение первых двух месяцев рассмотрения дела гособвинение внесло в протокол около двух тысяч документов и вызвало двести десять свидетелей, двести из которых являлись сотрудниками спецотдела полиции. Эти лица признались, что, выдавая себя за членов Африканского национального конгресса, они прятались в шкафах и под кроватями и вообще шли на всевозможные уловки, включая обман окружающих, лишь бы получить любую информацию о нашей организации. Тем не менее многие документы и стенограммы выступлений, представленные обвинением, относились к числу общедоступной информации. Как и прежде, бо́льшая часть доказательств обвинения представляла собой книги, бумаги и документы, изъятые у обвиняемых во время многочисленных полицейских рейдов, которые были проведены в период с 1952 по 1956 год, а также записи, сделанные полицией на заседаниях АНК в тот же период. Отчеты сотрудников спецотдела полиции о наших выступлениях на этих заседаниях, как правило, были достаточно путаными. Мы шутили, что из-за плохой акустики зала суда и путаных и неточных отчетов детективов спецотдела полиции нас могут оштрафовать за то, чего мы не говорили, посадить в тюрьму за то, чего мы не могли расслышать, и повесить за то, чего мы не делали.

Каждый день в обеденное время нам разрешалось сидеть в просторном саду находившегося по соседству дома приходского священника, где нас угощали блюдами, приготовленными грозной миссис Таянаги Пиллэй и ее подругами в индийских традициях – с массой пряностей. Кроме того, во время утренних и вечерних перерывов нам приносили чай и кофе с бутербродами. Эти короткие передышки были похожи на крошечные каникулы от суда. У нас также появлялась возможность обсудить друг с другом разные политические вопросы. Эти мгновенья в тени палисандровых деревьев на лужайке дома приходского священника были самыми приятными во время судебного разбирательства, поскольку во многих отношениях этот судебный процесс был скорее испытанием нашей выносливости, чем судом справедливости.

Утром 11 октября, когда мы готовились идти в суд, мы услышали по радио объявление о том, что прокурор Освальд Пироу внезапно скончался в результате инсульта. Его смерть стала серьезной неудачей для правительства: с этого момента эффективность и агрессивность команды обвинения заметно снизились. Судья Рампф произнес в зале суда эмоциональную речь в адрес Освальда Пироу, особо отметив его юридическую прозорливость, высокий профессионализм и основательность при рассмотрении дел. Хотя смерть Освальда Пироу пошла нам только на пользу, мы не радовались его кончине. У нас уже появилась некоторая привязанность к нашему оппоненту. Несмотря на одиозные политические взгляды Пироу, он на самом деле был гуманным человеком без примеси злобного личного расизма, присущего правительству, от имени которого он действовал. Его привычное вежливое обращение к нам как к африканцам (даже один из наших собственных адвокатов иногда, ошибаясь, называл нас туземцами) резко контрастировало с его политическими взглядами на превосходство белого человека. Наш маленький мирок внутри Старой синагоги казался странным образом сбалансированным, когда каждое утро перед началом заседания мы наблюдали, как Освальд Пироу за своим столом читал Nuwe Order, газету африканеров правой направленности, а Брэм Фишер за нашим столом – издание левых сил «Нью Эйдж». Следует также упомянуть его безвозмездное предоставление нам более ста томов предварительного судебного заседания. Это было щедрым жестом, который сэкономил защите много денег. Новым лидером команды обвинения стал Де Вос, который по красноречию или остроте постановки вопросов не мог сравниться со своим предшественником.

Вскоре после смерти Освальда Пироу обвинение завершило представление своих доказательств и приступило к допросу свидетелей-экспертов. Первым из них стал многострадальный профессор Мюррей, предполагаемый эксперт по коммунизму, который во время предварительного судебного заседания продемонстрировал полное отсутствие профессиональных знаний в своей области. В ходе безжалостного перекрестного допроса Исраэля Мейзелса профессор Мюррей был вынужден признать, что Хартия свободы, на самом деле, является документом гуманистической направленности, который вполне может отражать естественную реакцию и чаяния небелого населения на суровые условия своего существования в Южной Африке.

Профессор Мюррей был не единственным свидетелем обвинения, который мало помог гособвинению. Несмотря на огромное количество доказательств, представленных прокурором, и бесчисленные страницы показаний своих свидетелей-экспертов, обвинение не смогло представить никаких достоверных доказательств того, что АНК замышлял насильственные действия. Сам прокурор это прекрасно понимал. Однако в марте обвинение, заметно оживившись, продемонстрировало новый всплеск уверенности. Оно собралось обнародовать свои самые надежные доказательства. С большой помпой и громкими фанфарами в прессе власти представили суду скрытно записанную речь Роберта Реши. Это был короткий инструктаж, проведенный им в 1956 году (то есть за несколько недель до нашего ареста) в качестве руководителя группы добровольцев в провинции Трансвааль в комнате, переполненной другими «добровольцами свободы». В зале суда было очень тихо, и, несмотря на треск пленки и фоновый шум, можно было совершенно четко разобрать слова Роберта:

«Если вы дисциплинированы, а организация требует от вас не проявлять жестокости, то вы не должны быть жестокими… Но если вы настоящие добровольцы и организация призовет вас к насилию, тогда вы должны быть абсолютно жестокими, тогда вы должны убивать! Убивать! Это все, что я хотел вам сказать».

Обвинение считало, что оно достигло поставленных целей, что дело закрыто. Газеты часто публиковали слова Роберта Реши и повторяли утверждения прокурора о том, что теперь истинные намерения Африканского национального конгресса наконец-то раскрыты,