Тайна царствия - Мика Валтари

– Он много раз рассказывал о сеятеле. Одни зерна упали на каменистую почву, другие – в тернии, которые выросли и задушили их, а третьи – на добрую землю и принесли плод. Не все, кто слышал его слова и верил в него, достойны его царства, – продолжала Мария, – О римлянин, твое сердце вовсе не жестоко, а наоборот, слишком мягко, и в этом твоя слабость. Когда ты вернешься к себе подобным, вокруг тебя встанут высокие тернии и преградят путь в царство.

Эти слова повергли меня в печаль. Я взглянул на закат солнца в Галилее, он окрашивал в красный цвет горы, склоны которых были покрыты темно-зелеными виноградниками.

– Как я смогу все это забыть? – воскликнул я. – До самой смерти я буду вспоминать Галилею, гору и Иисуса таким, как я его увидел. И пока он будет со мной в момент, когда я к нему обращусь, я никогда не буду одинок! – Подумав, я добавил: – Я недостоин быть даже его слугой! Как только истечет срок в сорок дней, он отправится в далекие места. Не знаю, доверил ли он и мне одну мину, но если это так, избранные им посланцы заставили меня закопать ее в землю, и это – причина моей печали. Однако он мне кое-что обещал, и я верю в это. Только не могу тебе сказать, что именно – ты будешь смеяться надо мной.

Я вспомнил о том, что однажды мне придется умереть во славу его имени, как мне говорил одинокий рыбак на берегу озера. В душе я обрадовался, что я гражданин Рима, и в назначенный час мою голову отрубит меч, избавив меня от ужасной казни на кресте, которую я не смог бы вынести. Это пророчество больше не казалось мне мрачным и представлялось единственным способом доказать Иисусу из Назарета мою верность ему.

На закате дня Магдалина заставила нас свернуть с дороги и направиться по горной тропинке, по которой обычно ходили мулы, в сторону Магдалы. После заката солнца мы остановились на одном постоялом дворе. Здесь было так многолюдно, что все запасы провизии уже были съедены, и лишь из уважения к Марии, а здесь ее хорошо знали, хозяин пустился на поиски места, где она могла бы отдохнуть. Сидевшие у костров люди тихо разговаривали, со стороны террасы до нас также долетали звуки оживленных бесед. Те, у кого были продукты, делились с теми, у кого ничего не было, так что нам с Мириной тоже удалось обмакнуть хлеб в общий котел.

Мне так хотелось с наступлением ночи присесть у костра и поговорить с этими галилеянами о явлении назаретянина, о его царстве, об отпущении грехов и о вечной жизни, однако никто не желал признать во мне своего брата, и я чувствовал себя чужим среди них! Хозяин завел ослов во двор и подмел в конюшне, позволив тем самым мне с Мириной не ночевать под открытым небом. Пока остальные перешептывались при огоньке единственного светильника, я обучал молитве, которую перенял у Сусанны, Мирину, и, как она сказала, эта молитва давала ей ощущение безопасности и поддержки. Она еще сказала, что ей пришлось по душе то, что при этом не приходилось наблюдать за различными фазами луны или разбираться в непонятных зигзагах, оставленных рассыпанной солью, когда весьма трудно определить, не ошибся ли ты каким-то словом или движением, из-за чего молитва может утратить всю свою действенность.

На следующее утро, едва открыв глаза, я увидел Марию из Беерота: сидя на соломе подле меня, она смотрела мне в лицо. Заметив, что я проснулся, покачивая головой и выкручивая себе пальцы, она сказала:

– Жара помешала мне дольше спать! И потом я хотела посмотреть, что ты здесь делаешь и как далеко находятся твои руки от этой чужестранки. Мне тоже больше нравится спать рядом с тобой на соломе, положив голову тебе на грудь, чем на узком ложе Магдалины, где насекомые не давали мне покоя. Во время путешествия из Иерусалима в Тивериаду вдоль главной реки Иудеи все было именно так. Забудь о моих нелицеприятных словах! Когда я увидела, что ты появился вместе с этой гречанкой на дороге, я позабыла обо всем и не ведала, что говорила. Для меня еще далеко не все ясно! Ночь напролет я промучилась из-за того, что так быстро полюбила этого юношу и пообещала ждать его друга в Магдале. Может, он передумает и никого не пришлет!

Я поспешил успокоить ее:

– Этому юноше не ведома ложь! Уверен, его посланник явится вовремя, чтобы по традициям Галилеи подвести тебя к брачному ложу, а люди в деревне в твою честь будут пить вино, плясать, играть и радостно петь!

Перестав выкручивать себе пальцы, Мария рассерженно ответила:

– Ты нарочно делаешь вид, что не понимаешь меня! Я думала об этом всю ночь и не смогла сомкнуть глаз! С покрасневшими глазами после двух бессонных ночей я, конечно кажусь тебе ужасной! Несомненно, я знаю, что грехи мне прощены и что отныне я такая же девственница, как и те, к которым никогда не приближались мужчины, и тебе это тоже хорошо известно – ты ведь знаешь Иисуса! Однако я лишь в общих чертах рассказала этому юноше о своем прошлом, чтобы не причинять ему напрасной боли, и теперь меня гложет мысль о том, что его родители и остальные жители деревни, которые на следующий день после свадьбы придут осмотреть постельное белье, не обнаружат на нем следов моей невинности, тогда они камнями и палками прогонят меня прочь и отберут у меня кольцо! Вы, римляне, не настолько щепетильны по этому поводу, однако я хорошо знаю людей своей нации, и в Галилее они точно такие же, как в Беероте!

– У Магдалины достаточно опыта, к тому же она когда-то охотилась за голубями, – напомнил я ей – Доверься ей полностью. А римляне в день свадьбы приносят пару голубей в жертву Венере, чтобы невеста не оказалась опороченной.

– Только не говори этого! – с упреком произнесла Мария – Может ты хочешь сказать, что привез меня из Иерусалима вовсе не для того, чтобы я очистилась от своих грехов и была предназначена тебе? Конечно, выйдя замуж за римлянина, я нарушила бы закон своего народа, однако во имя Иисуса я готова это сделать, для того чтобы спасти наименьшего из своих братьев.

Затем, кисло посмотрев на Мирину, она добавила:

– Я даже не могу сердиться на нее! И не стану возражать, если ты оставишь ее своей наложницей, что не считается большим грехом для мужчин, и даже фарисеи не всегда в этом безупречны! Я сумею присмотреть за ней и дать ей понять, где ее место, так что она никогда не отучится от своего смирения!

Мирина давно проснулась и наблюдала за нами сквозь полуоткрытые веки, пытаясь понять слова Марии. Вдруг она широко раскрыла глаза и села на соломе.

– Я ложилась спать с чувством, что мне ничто не угрожает, а теперь, при бледных лучах рассвета, мне стало не по себе. Может быть, час истины наступает в момент холодного рассвета, а не в теплую ночь? Я поняла не все, однако вполне достаточно для того, чтобы уяснить: эта молодая иудейка имеет на тебя определенное право. Если я являюсь хоть малейшим препятствием для нее и для всех остальных, наше приемное родство может стать для тебя непосильной ношей, и я готова идти дальше своей собственной дорогой: ведь у меня есть золото и я смогу как-то прожить. Не беспокойся и не обращай внимание на меня, а улаживай дела с этой прекрасной дочерью Израиля!

Не понимая греческого языка, Мария недоверчиво взглянула на Мирину.

– Не слушай того, что она говорит! – воскликнула она – Напрасно она с таким отрешенным видом произносит эти красивые слова – мне хорошо известна хитрость греков, тогда как ты не знаешь женщин!

Расплакавшись и закрыв лицо руками, она принялась причитать:

– О, какая у тебя жестокая душа! Неужели ты не понимаешь, что я готова всем пожертвовать и пойти за тобой, чтобы вырвать тебя из грязного мира идолопоклонничества?

Взглянув на нее, Мирина прикоснулась к моей руке.

– Чем ты ее так расстроил? – спросила она с округлившимися от страха глазами. – Разве ты не видишь, как она прекрасна и какой блеск в ее глазах? У нее такие нежные алые уста, что вчера, увидев ее, я со своим расплющенным носом и невыразительными глазами, не имея даже грудей, позавидовала ей.

Мне показалось, что мой сон сбывается, и я с испугом посмотрел на обеих девушек. Ведь до сих пор я еще не думал о свадьбе! Будучи дочерью Израиля, Мария из Беерота всю жизнь будет считать себя высшим созданием по сравнению со мной, превратит Мирину в рабыню и станет докучать мне до тех пор, пока ей, возможно, удастся заставить меня пройти обрезание. Не один римлянин пошел на это из-за слабости характера, даже если потом ему удалось все скрыть.

Неожиданно мне в голову пришла одна беспокойная мысль: а что если так и должно быть? Что если лишь при помощи безликого Бога иудеев мне дано отыскать путь в царство Иисуса? И что, если его ученики перестанут отвергать меня, когда я стану настоящим новообращенным благодаря Марии из Беерота? Разве, покинув Рим, я не был волен устраивать жизнь по собственному усмотрению? Если болезненная операция представляла собой единственное препятствие, воздвигавшее стену между мной и учениками Иисуса, то тогда это была бы наименьшая жертва, которую я мог принести, учитывая, что в жизни мне приходилось, испытывать куда худшее!