Колумбарий - Александр Александрович Подольский

иди с богом! – Дед начинал сердиться. Он что-то чинил на терраске, но у него не получалось. Из-под старых одеял виднелась протекшая краска помидорового цвета. Дед набросал туда еще тряпок, почесал глаза и достал из ящика моток веревки. Посмотрел на меня:

– А ну, пулей гулять!

Я скакал по лужам и веселился, потому что вспомнил самое главное: меня ждет волшебник! На улице было тихо, даже собаки не гавкали. Люди куда-то подевались, хотя солнышко над головой так и звало прогуляться.

– Подъем, лежебоки! – кричал я и смеялся, потому что настроение было отличное. Из пустынных дворов не отзывались, только у избушки почтальона кто-то высунулся в окно. А потом оттуда высунулась какая-то труба. Туч на небе я не заметил, но гром бахнул о-го-го какой! Лужа передо мной булькнула и окатила брызгами. Я с улыбкой вспомнил, что забыл умыться. Кажется, волшебство теперь окутывало всю деревню. Когда я припустил к железной дороге, за спиной еще пару раз проворчал гром. Да такой, что аж из земли крошки выбил. Я понадеялся, что это не к дождю. Так не хотелось опять мокнуть!

Домик на дереве был похож на улей – круглый и без окон. Летом, когда на ветках растут зеленые листья, он, наверное, намного красивее. Зато он большой! Потому что и сам волшебник большой.

– Вол-шеб-ник! – позвал я.

Застучали колеса по рельсам, и я обернулся. Здоровенная зеленая гусеница ползла по железной дороге, ее было видно даже сквозь деревья. Поезд ехал в теплые края, на море… Мамка говорила, что в той стороне море. А я на море никогда не был.

Волшебник уже спустился и стоял рядом. Высоченный, в три меня. Черный, как ночь, и косматый, как медведь. Такой косматый, что глаз не разглядишь. Он протянул мохнатую руку и положил что-то мне на голову.

– Хранитель, – сказал он, и от скрипучего голоса заболели уши. В волосах шевелилось и щекоталось. Я ждал новых заданий для игры. – Поезд-призрак. Ненастоящий. Приведи детей. Рельсы. Прогоните его. Ненастоящий.

Я шел аккуратно, чтобы не уронить хранителя. Сначала он показался маленьким, но теперь уже шуршал в волосах по всей голове. Я забрался на бугорок и встал на пути к морю. Сквозь шпалы росла трава, деревяшки почти развалились. Железки около рельсов стали подпрыгивать, и я увидел поезд-призрак. Он ничем не отличался от обычного, бежал ко мне и плевался дымом. И гудел. Я присел на рельсы и стал ждать. Волшебник же сказал, что он ненастоящий. Вдруг я и один смогу его прогнать. В ухе закололо, больно-пребольно. Я ойкнул и тряхнул головой. Боль прошла, но теперь в волосах не чувствовалось возни. Ни в земле, ни в траве, ни на рельсах, ни в щебенке рядом хранителя не было. Я искал его у другого пути, когда поезд-призрак промчался мимо, все время гудя. У меня даже голова заболела. Хранитель потерялся. Хотелось плакать от обиды, ведь волшебник мне его только подарил! Я не стал ждать следующего поезда, а сразу побежал в деревню. Нужно было заслужить нового хранителя и сделать дело, как просил волшебник. Тем более другим детям тоже хочется сыграть. Кто ж от такого приключения откажется!

Детей я не встречал, как и взрослых. Шел себе по дороге и шел, пока не услышал голоса. Вдруг стало страшно. Залез на первый же участок и спрятался в будке. От собаки не осталось даже миски, не то что поводка. Наверное, она давно умерла, а новую хозяева заводить не стали. Собаку же надо кормить, поить, расчесывать. Любить еще надо, а то будет кусать и самих хозяев.

– Видел, точно тебе говорю. – Голоса были рядом. Я представил, как с лаем выскочу из будки и перепугаю всех, и еле-еле сдержал хохот.

– Чертовщина гребаная. Ладно, пойдем отсюда, в пруду еще одного нашли.

– Господи, сколько их… А тут мелкий был, – говорил колдун. – В курточке, как вчера описывали. Ну, на девчонке пропавшей. Не померещилось же?!

– Девчонки, мальчишки… Ты как хочешь, а в дом я заходить не буду. Хватит с меня. Не дай бог эта дрянь заберется.

– Типун тебе…

Голоса уходили, и дальше я ничего не слышал. Все стихло. Чуточку переждав, я прокрался к дому деда. Скрипнув половицами, вбежал на терраску, но старика не было. Только краска растекалась и растекалась.

– Де-е-ед! – звал я. – Ну дед же!

Я собирался предупредить о колдунах. Мало ли что. И тогда его увидел. Он сам стал волшебником, а мне ничего не сказал!

– Эй, дед, ты чего молчал? – тряс я его за ногу. – Научи! Ну научи-научи-научи!

Он висел под потолком и даже не размахивал руками, чтобы держаться в воздухе. Лучше птицы!

– Де-е-ед, ну не вредничай, дед!

С него сполз черный червяк. Толщиной с обычного, зато в сто раз длиннее. Ну, может, и не в сто, но полметра точно. Почти целая змея!

– Хранитель?! – удивился я.

Он обвился вокруг ноги и стал забираться вверх. По спине побежали мурашки. Я попытался его стряхнуть, но он сжал ногу, сделалось больно.

– Хранитель, ты чего?.. – всхлипнул я.

С трудом отбросив его в сторону, я почувствовал, как зашевелились мозги. В голове что-то ворочалось. Червяк снова полз ко мне, так что пришлось его перепрыгивать. Это оказался какой-то неправильный хранитель. Злой. Опять заболело ухо, на секунду стало совсем темно. На улице я добрался до бочки с дождевой водой и посмотрел на отражение. Снова потемнело, подкосились ноги. Меня зашатало, как вчерашних пьяниц. В воде был чумазый и страшный я. Такой чумазый, что никто бы на улицу не выпустил. Но меня выпускали. Я промыл больное ухо, и там что-то шевельнулось. В отражении показался черный хвостик. Он извивался и делал больно, как будто грыз. Я заплакал.

– Ма-а-а! – хныкал я. У меня точно была мама. И папа. Теперь все это вспомнилось. А вот дед с бабкой жили в другом городе…

Я ухватил червяка и дернул со всей силы. Ухо точно огнем прожарило. Этот гад крутился и обвивал пальцы, но я выкинул его за ограду. Когда я умылся, оттер грязь, отражение наконец-то улыбнулось. Теперь это был я, только… глаза почему-то окрасились черным.

Очень болела голова. Там все время шевелилось, дергало; жгло теперь в обоих ушах. По спине что-то ползало, но, когда я совал руку под свитер, ничего не было. Как будто ползало под кожей. И у меня все так сильно чесалось, что хотелось разодрать ногтями. Я больше не плакал. Терпел, потому что слезы стали красными, и я их испугался.

– Эй, внучок! –