Врачу: исцелись сам! - Владимир Сергеевич Митрофанов

– Ну и чего? – спросил парень с некоторой одышкой, во все глаза следя за кулаками Вострикова.

– Тебе сколько лет, малой? – спросил вдруг Женя.

– Девятнадцать.

– Почему не в армии? Больной что ли?

Парень несколько опешил. На миг ему показалось, что его пришли забирать по призыву.

– Что я дурак, что ли? – неуверенно ответил он.

– Фамилия как твоя? Где твой телефон?

– Я не знаю!

– Фамилия!

– Голубев.

– Где труба?

– Не знаю. Потерял.

Женя опять без всякого выражения на лице, долбанул его ногой по животу.

– Да ладно вам! Серега взял! – сказал парень несколько громче, чем полагалось, словно хотел, чтобы его услышали в другой комнате.

– И где этот самый Серега?

Именно в этот момент из комнаты выскочил тоже бритый наголо парнишка с реальной бейсбольной битой в руке. При всей ярости, искажавшей его лицо, был он явный замухрышка: низкорослый, худой, будто бы не докормленный с детства. Впрочем, именно такие дегенераты нередко составляют костяк городской шпаны и действуют стаями. Иногда их и в армию-то не берут именно из-за явных психических проблем и недобора веса, а если кого берут, то в первый год всех их безжалостно шпыняют, а на второй они и есть самые злобные "деды". Ходить вдоль строя "молодых" и лупить в поддых – чтоб с копыт слетел – любимая их забава. Впрочем, не увидев на лице неожиданных гостей испуга, он сам тут же испугался.

Никого из старших на виду не отмечалось, что впрочем, не исключало и того, что пьяный папаша кого-нибудь из этих ребятишек не валяется где-нибудь в соседней комнате и в самый неожиданный момент не вылезет с охотничьим ружьем или с топором.

– Ну-ка, брось биту – а не то я тебе руку сломаю! – прошипел Женя уже действительно страшным голосом. Скажи это Вахромеев, парень бы, может, и не понял бы, а тут – мгновенно просек. Наверно, даже если бы Женя по-английски сказал, просек бы. И биту послушно бросил. К счастью, он еще не был пьян и не ввел себя в состояние уголовной истерии, когда любые увещевания уже бесполезны, хотя поначалу вроде как бы и пытался, даже глаза закатил, но не успел.

– Это ты, что ли, Серега? – спросил Женя.

– Нет.

– А где этот долбанный Серега? И где твой телефон? – Женя тут снова пнул поверженного Голубева в бок.

– Его нету – гуляет! Я ему проиграл телефон. В секу. Он вообще здесь бывает редко.

– Где гуляет?

– Не знаем. В кафе, наверно, со своей "мочалкой". Мы-то тут при чем? Сами с ним разбирайтесь!

– Как фамилия этого сраного Сереги? Где живет? – Спрашивая это, Женя поднял с пола биту и любовно погладил ладонью место на ней, которым конкретно и лупят по башке.

– Чего вам надо? – тут начал выступать второй бритоголовый.

Вахромеев увидел, что у Жени на лице промелькнуло желание этому чудику хорошо приложить. И Женя не удержался – приложил, правда, кулаком – тот улетел в дальний конец коридора. Оттуда грязно ругался, угрожал, но не вставал.

По возвращении Вахромеев в офис хотел с Женей рассчитаться за работу, но тот категорически отказался:

– Вы, Иван Сергеевич, меня и так однажды здорово выручили.

Действительно, было дело. Тогда он действительно помог его освободить из СИЗО. Но за него попросили хорошие люди, сам он Женю тогда лично не знал. Женя добавил:

– А этих ублюдков я по жизни не люблю: гнусь какая-то, выродки, человеческая мокрота, – и даже сплюнул. Он, как бывший спортсмен, а сейчас глава семейства, подобных типов люто ненавидел.

Некоторое время поколебавшись, Вахромеев, стиснув зубы, позвонил бывшей жене, матери Ани. Прошло гудков пять, пока она взяла трубку. Они поздоровались. Она всегда говорила как бы с одышкой, как будто после бега, что Вахромеева страшно раздражало. Вахромеев спросил ее:

– Светка дома?

Бывшая жена тут же рассмеялась так отвратительно, что Вахромеева передернуло.

– Конечно, нет! Она так рано не бывает. А иногда вообще не приходит!

Она видно ждала, что Вахромеев начнет ее упрекать и тогда она сможет перевести на него все стрелки, типа это ты во всем виноват, потому что ушел из семьи, а теперь вот вспомнил о ребенке.

Вахромеев сдержался, сказал:

– Я ей звоню, а у нее трубка не отвечает, выключена. Ну, ладно. – И побыстрее отключился, чтобы больше не слышать этого одышливого голоса и самому не вспылить. Обычно это кончалось площадным матом.

Чертыхнулся.

Водитель, не зная сути дела, решил шефа успокоить:

– У меня жена работает медсестрой в школе, так летом всегда выезжает в загородный детский лагерь, и сын туда едет тоже. Так она рассказывала, что девочки сейчас нередко бегут, чаще, чем мальчики. Жена рассказывала, что у них там, в лагере, все лето жила одна такая девчонка, документов никаких, и никто ее не ищет. Прогонять было жалко. Кормили. И девочка, говорит, хорошая. Куда-то ее там пытались пристроить. Оказалось, что родители развелись, мать вышла замуж за мужчину моложе себя, и тот, как это бывает, стал приставать и к дочке…

Тут же и Вахромеев вспомнил, что у кого-то из знакомых ребят, кажется, у Ветра, на даче жила довольно долго такая же девчонка неизвестного роду-племени, сбежавшая от родителей или из интерната, уже вдоволь поболтавшаяся по вокзалам, и прихваченная им где-то совершенно случайно – буквально с обочины. Дома девчонка отмылась и стала очень даже ничего. Юная мастерица миньета, она была счастлива только тем, что у нее есть место, где жить. Обслуживала всех бесплатно, когда скажут. Впрочем, было такое ощущение, что выполнение сексуальных обязанностей и мытье посуды она считала равноценными занятиями. И опять же создавала некий уют, хорошо убиралась в доме. К уборке и порядку явно была приучена. Несмотря на сопливый возраст, хозяйка она оказалась замечательная. В доме у Ветра теперь царили чистота и порядок. А если чего не так – можно было дать пинка или подзатыльник, и она тут же забивалась в угол так, что ее не было ни видно, ни слышно. Ветр выдавал иногда ей тыщонку-другую – на тампоны и косметику. А верхней одежды ей собой и не требовалось, поскольку она из дома почти никуда не выходила. Ни метрики, ни паспорта у нее не было, и сколько лет ей было по-настоящему она не говорила: по внешнему виду была совсем соплячка – груди как кулачки, а по глазам, взгляду и опыту – тянула и на все двадцать пять. При всем том, что она умела и вытворяла, по сути своей натуры она вовсе не