Еще один круг на карусели - Тициано Терцани

Ни моя мать, ни моя бабушка, которая жила с нами, понятия не имели о мантрах, хотя и они тоже пели молитвы. Пусть они не превращали камни в картошку, что не помешало бы, но задавали ритм новому дню. Когда я был маленьким, все пели: крестьяне в поле, ремесленники за работой, мы в классах. Когда я сравниваю звуки моего детства с теми, которые слушает мой внук, меня просто отчаяние охватывает.

Мы перестали петь. Самое большее, что мы можем, — это слушать при помощи системы «хай-фай», как поют другие. Какая в этом польза? В этом на собственном опыте убедились в шестидесятые годы бенедиктинцы из одного французского монастыря. Внезапно всех одолел какой-то странный недуг. Монахи чувствовали себя разбитыми, подавленными, рассеянными. На общем собрании постановили добавить время на сон, но это не помогло, всем стало еще хуже. Монахи совсем приуныли и вдобавок просто с ног валились от усталости. Обратились к врачам. Один из них посоветовал ввести в рацион мясо — а в монастыре его уже лет двести не пробовали. Никакого улучшения. И тут, наконец, один знаменитый парижский доктор обнаружил, что в духе новых правил, введенных Вторым Ватиканским собором, один ретивый аббат заметно урезал часы, отведенные для хорового пения, чтобы монахи больше работали по хозяйству. Это изменило привычный уклад монастырской жизни, заключил врач и посоветовал настоятелю просто-напросто вернуться к прежнему распорядку.

Несколько месяцев спустя монахи вновь пребывали в добром здравии и в прекрасном настроении. Пение подстраивало под свой ритм их дыхание, и эта гармония заряжала их энергией, жизненной силой и наполняла благодатью.

Нечто подобное происходило с нами в ашраме. Причем даже со мной, которому медведь на ухо наступил.

Однажды вечером Свами пригласил меня к ужину. Как и многие старые индийцы, он страдал диабетом, поэтому его рацион был еще проще и непритязательнее, чем у нас. Мы ели на кухне, а прислуживали нам все те же две вдовы.

Оказалось, что он не забыл обещания устроить мне встречу с врачом-аюрведистом, которому сам доверяет, чтобы тот помог мне разобраться с болезнью. Он только что договорился с ним по телефону, и меня уже там ждали.

Театр, который лечит

Больше всего по приезде в больницу меня поразил слон. Издали показалось, что он просто изображен на белой стене. Потом, видя, как он хлопает ушами, слегка покачивая своей огромной головой, я понял, что он не просто настоящий, но, пожалуй, лучше меня вписывается в обстановку. На него никто не обращал внимания, а на меня все глазели. Я же был иностранцем и не туристом, а пациентом.

Приезжая куда-нибудь впервые, надеешься встретить нечто удивительное и неожиданное. На этот раз было чему удивляться. Я приехал в Коттакал, маленький городок в штате Керала, и отправился прямиком в Институт арианской медицины, самый старый и самый известный аюрведический центр Индии. Но вместо тихого местечка, где я рассчитывал провести несколько спокойных дней, я оказался будто в цирке-шапито перед вечерним представлением. Вокруг слона суетились десятки людей, сооружая большой соломенный навес. Полуголые музыканты настраивали свои странные, пронзительно звучащие инструменты. Танцовщики в ярких костюмах, актеры с большими диадемами на головах и разрисованными, как маски, лицами бродили у деревянной сцены, которую только что соорудили и укрепили бамбуковыми шестами и канатами. Повсюду сновали люди, что-то перетаскивали с места на место. Слон, я подошел к нему поближе был прикован цепью за правую заднюю ногу к колу, вбитому в землю. На лбу у него был нарисован красивый цветистый узор.

Где же больница? Один из людей, таращившихся на меня, как на привидение, указал мне на вход. Меня там ждали. Никто не спросил документов, проверяя, тот ли я самый Анам, которого рекомендовал Свами. Никто не попросил с холодной улыбкой оплатить авансом осмотр и лечение, как это было в Онкологическом центре. Похоже, не деньги были здесь главным. Над стойкой висело объявление: с девяти до полудня проходят бесплатные консультации для всех желающих. Другой плакат вежливо призывал присутствующих «ради всеобщего блага» воздержаться от курения. На деревянном стенде был вывешен список врачей, ответственных за работу разных отделений. Фамилия почти всех врачей была Варрьер.

Для меня была забронирована комната 502 на самом верхнем этаже в новом крыле больницы. Окна выходили во двор, где продолжалась суматоха. Над крышами из гофрированной жести раскачивались роскошные кроны кокосовых пальм, похожие на фейерверки. Все здесь было устроено скромно, но добротно и разумно. Несмотря на тропический климат, здесь были не кондиционеры, а только потолочные вентиляторы. Для больных, которые не могли передвигаться по лестницам, имелся пологий внешний настил, соединяющий этажи.

Комната мне досталась простая и чистая: деревянная койка с тумбочкой, тонкий матрас, подушка и две хлопчатобумажные простыни. На стене фото основателя: господин серьезного вида в очках, черном сюртуке с галстуком, на плечах накидка, на голове — желтый берет. Когда-то в Европе были в ходу такие изображения создателей чудодейственной мази от мозолей, а в Азии до сих пор можно увидеть нечто подобное на банках с «Тигровым Бальзамом». Надпись под фотографией гласила: Вайдияратнам П. С. Варрьер (1869–1944). Я прикинул, он прожил семьдесят пять лет. Неплохая реклама для его лекарств! Под этой фотографией была другая, поменьше, это был его преемник, тоже Варрьер. Выходит, этот Институт арианской медицины, основанный в 1902 году, — семейное предприятие.

Молодой сикх зашел сказать, что комнату напротив занимает его отец, которого привезли с севера Индии в надежде на излечение. Столик его был уставлен флаконами и пузырьками. Молодой человек заверил: если что-то понадобится, можно обращаться к нему.

Я едва успел положить свой рюкзак и осмотреться, как в комнату вошел старый господин, высокий и представительный. Это управляющий больницы приветствовал меня.

— Повезло же вам! — сказал он. — Именно сегодня начинается праздничная неделя, посвященная богу Вишвамбхаре.

Он, видимо, решил, что я понял, поэтому продолжал:

— Мы приносим в поклонение нашему Господину музыку, танцы и представление в присутствии слона. Вы же знаете, у слона важная роль в нашей мифологии и это бог Ганеша помогает нам преодолеть все препятствия. Вот увидите… даже ваш рак можно победить.

Мне не хотелось смущать его, выказывая свое удивление по поводу этой неслыханной лечебно-слоно-театральной комбинации. Я пробормотал, что у меня дома тоже есть Ганеша: каменная копия знаменитой статуи из Ангкора.

— Вам будут полезны эти несколько дней, — добавил директор. — Фестиваль и для врачей и для пациентов — способ приблизиться к глубинной реальности, Конечной Реальности, к Брахману.

Я, без сомнения, очутился в прелюбопытнейшем месте, хотя в дороге мне все представлялось по-иному.

А дорога сюда была долгой, больше пяти часов на такси. Сперва через холмы штата Тамилнад, грязного и запущенного, потом по направлению к штату Керала, тоже бедному, но сохранившему достоинство. Меня заверили, что молодой водитель знает английский, но единственное, что он сумел выдавить из себя, усевшись за руль, было: «Urine… coming?», и в дальнейшем общение наше ограничилось совместными решениями все по тому же поводу, то есть, когда следует остановиться по малой нужде.

Так я и молчал, размышляя о том, что видел: все те же деревушки с низенькими хижинами вдоль дороги, все с теми же людьми и животными, работающими на земле. Бедные дома, бедные люди и роскошная природа. На лотке у каждого торговца красовались горы фруктов и овощей. Огромные гроздья бананов свисали с причудливо изогнутых стволов, красивых, как буквы санскритского алфавита, который я пытался выучить.

Тамилнад — древняя земля с древней культурой, великой литературой и театральной традицией. Это сказалось на политической жизни: с провозглашения независимости руководящие посты в штате Тамилнад чаще всего занимали известные актеры. Это очень по-индийски. Люди здесь не понимают разницы между актером и его ролью, поэтому достаточно человеку изображать царя, героя или мудреца, как публика тут же решает, что он и в жизни такой. Отныне к нему будут относиться как к Кришне, Шиве или Раме, и, если артист станет баллотироваться на пост премьер-министра штата, все проголосуют за него. В конце концов кому не хочется, особенно в наши дни, чтобы в правителях у него ходил бог, герой или мудрец?

Все это только усиливало мое растущее недоверие к так называемой демократии, которая сводит участие граждан в управлении страной к визитам на избирательные участки раз в четыре-пять лет и которая повсюду в мире приводит к власти людей посредственных, бездарных или нечистых на руку. Демократия сейчас — это система, поощряющая банальность и ложь в рекламных целях, а вовсе не мудрость и нравственную стойкость. Именно абсурдность этой системы делает сегодня из Сони Ганди, милой синьоры из Пьемонта, возможного будущего премьер-министра «самой большой демократической страны в мире», как Индия себя называет. Неужели страна более чем с миллиардным населением нуждается в том, чтобы ею руководила итальянка, даже не говорящая на национальном языке? Выходит, что это так, на рынке голосов ее кандидатура высоко котируется, потому что она — вдова Раджива Ганди. А он стал премьером (и был убит) из-за того, что был сыном Индиры Ганди, которая в свою очередь стала премьер-министром потому, что была дочерью Неру. Ну а Неру стал премьером потому, что его назначил сам Ганди, Махатма Ганди. Разве Соня Ганди родственница Махатмы? Ничего подобного, но люди так считают, потому что у них одна фамилия. При этом она у них общая оттого, что Индира, урожденная Неру, предусмотрительно заставила мужа с фамилией Gandy поменять ее на прославленную Gandhi.