Банкир дьявола - Кристофер Райх

Безопаснее вернуться и провести ее наверх по обычной лестнице. Он лучше проверит ее сам.

— Вы не возражаете, если я позвоню, чтобы узнать, выехал ли адмирал? — спросил он.

— Пожалуйста. — И она продиктовала номер служебного телефона Гленденнинга в ЦРУ. — Если проблема в этом, я не возражаю против того, чтобы побыть с вами, пока он не появится. По правде сказать, я не большая любительница великосветских приемов. Это Глен настоял. Можно, я присяду, пока вы звоните?

— Конечно, мэм. — Фицджеральд поймал себя на том, что чуть было не назвал ее «мадам», и подвел гостью к ведущей на второй этаж пустынной главной лестнице, к группе стульев в стиле эпохи Людовика XV, стоящих на нижней площадке. — Пожалуйста, прошу вас… Будьте осторожней, не оступитесь. Здесь ковер немного сбился…

Но было уже поздно. Едва он произнес эти слова, как ее высокий каблук зацепился за складку ковра. Фицджеральд на какой-то миг опоздал ее поддержать и оказался практически безучастным свидетелем того, как ее нога подвернулась и она упала на одно колено, испустив жалобный крик.

— Мисс Шарис, прошу вас, позвольте… — И тут он увидел то, что заставило его принять решение немедленно увести ее в какой-нибудь укромный уголок. Парик. — Простите, мэм.

Она держалась за подвернувшуюся лодыжку, и улыбка ее становилась все более напряженной, а щеки все более бледными.

— Извините меня, — проговорила она, оцепенев. — Я в последнее время что-то стала такой неуклюжей…

Боже, пронеслось в голове у Фицджеральда, ну как сказать больной даме, что ее парик вот-вот свалится?

— Мэм, простите, что я вам это говорю, но ваши волосы… они, э-э-э…

Женщина вскинула руки к голове. Потрясенный, он видел, как ее взгляд устремился в вестибюль, где толпились другие гости, перескакивая с одного лица на другое в ожидании невежливых проявлений их любопытства. Она попыталась встать, но снова упала. Он услышал сердитое сопение и подумал: Нет уж, только не в мое дежурство. Ему вовсе не хотелось, чтобы эта новоявленная миссис Херш начала громко рыдать и вопить у главной лестницы Белого дома в присутствии полусотни главных лиц страны, считающих этот вечер венцом своей карьеры.

Он осторожно взял ее под руку, помог подняться на ноги, затем провел мимо цепочки преграждающих вход охранников, за красный бархатный канат ограждения, натянутый позади них, и сопроводил наверх, в туалет, расположенный рядом с Голубой комнатой, которым обычно пользовался Сам. Когда она вышла оттуда несколькими минутами позже, Фицджеральд успел совершенно забыть о том, что намеревался звонить адмиралу Гленденнингу. Теперь он считал, что цепляться к этой женщине вообще не стоило. Ведь она работает во Всемирной организации здравоохранения. Благодетель человечества. Ну а Гленденнинг? Шутка сказать, награжден медалью Почета. Как-никак, высшая награда США. Практически национальный герой.

— Отдыхайте и развлекайтесь, мэм, — проговорил Фицджеральд, подводя ее к группе гостей, наслаждающихся коктейлями и музыкой играющего в Голубой комнате военно-морского оркестра в ожидании того, когда все усядутся за стол. — Если вам что-то понадобится, просто спросите меня. Майкл Фицджеральд, к вашим услугам. Здешние ребята все меня знают.

— Вы очень добры, мистер Фицджеральд.

Фицджеральд продолжал наблюдать за ней, пока она не смешалась с толпой. Быстро оправилась, подумалось ему. Даже не прихрамывает.

61

Белый дом сиял светлым нарядным пятном на фоне темно-оранжевых сумерек. Огни подсветки освещали пространство под массивным портиком, а установленные на лужайке прожекторы освещали, сверх того, и весь его главный фасад. Здание имело вид настолько представительный, насколько могла позволить себе американская демократия.

— И давно? — спросил Чапел, когда они с Сарой проходили мимо расположенной напротив Белого дома церкви Святого Иоанна, или «церкви президентов».

На другой стороне улицы непрерывный поток элегантно одетых мужчин и женщин вливался со стороны Пенсильвания-авеню в кованые железные ворота и двигался вдоль по широкой изогнутой подъездной аллее по направлению к скромным дверям, служащим входом в президентскую резиденцию.

— Какая разница? — спросила Сара, но, увидев, как он поджал губы, а в его глазах сверкнула обида, добавила: — С самого начала. Я не имею привычки менять коней на переправе.

— Но ведь они же наши союзники.

— Союзники существуют на случай войны. А в мирное время каждый сам за себя. Национальные интересы превыше всего. Никуда от этого не денешься. Каждая страна должна сама о себе заботиться. В частности, Америка следует этой политике больше, чем кто-либо другой. Почему вы всегда так уверены, что все, что хорошо для вас, хорошо и для всех остальных? Франция в наше время — единственная страна, которая пытается жить своим умом. Боже мой, ты только взгляни на Британию. Сто лет назад мы правили морями. А сейчас даже не можем осмелиться послать за пределы наших границ ни одного солдата без особого разрешения США. У нас-де с ними «особые отношения», и ради них мы готовы на все. Адмирал Нельсон, должно быть, переворачивается в гробу.

— Неужели ты и вправду так думаешь?

— А почему нет? Я, если можно так выразиться, проголосовала ногами.

— Но что тебя заставило?

Сара остановилась и ответила ему с высокомерной усмешкой:

— Ты считаешь, что-то должно было меня подтолкнуть?

Но Чапела оказалось нелегко сбить с толку. С него было довольно. Ему надоело, что она никогда не отвечает прямо, а вечно ходит вокруг да около. Ему надоели ее вежливое молчание и стремление умело уйти от ответа.

— Да, считаю, — с горячностью ответил он. — Дочь британского генерала не переметнется на другую сторону лишь оттого, что там вкуснее кормят.

Сара пожала плечами, но не оставила своего вызывающе дерзкого тона:

— Ты и сам мог бы догадаться. Все дело в папе.

— Что с ним случилось?

— Они его бросили. Оставили умирать. Почти как солдата на поле боя. Знаешь, я сидела у его постели, наблюдая, как его съедает рак, держала за руку и видела, как он с каждым днем становится все слабее и слабее. И что для него сделала армия? Его положили в палате с десятком таких же, как он, и не захотели использовать никаких экспериментальных лекарств, на которые я указывала, в том числе гливек, который, как выяснилось лет через пять, помогает в восьмидесяти случаях из ста… просто потому, что лекарства были слишком дороги либо не прошли всех необходимых клинических испытаний. — Сара уперла руки в бока, щеки от злости пошли пятнами. — Они так ничего и не сделали для человека, который отдал своей стране сорок пять лет жизни. Это сильно испортило мне настроение, и как раз в нужное время.

— И в нужном месте? Кажется, ты тогда была студенткой в Сорбонне?

— Оказывается, ты слушал меня достаточно внимательно.

Еще б он ее не слушал! Из всего сказанного ею он не забыл ни единого слова.

— Меня нашел Гадбуа. Спросил, не захочу ли я помочь. Я спросила — чем? Он ответил, что, по его мнению, МИ-шесть может пожелать познакомиться со мной поближе. Предложил мне принять их предложение. А потом смотреть во все глаза и слушать, навострив уши. Я согласилась… Вообще-то, все французское мне всегда нравилось, — добавила она легким, игривым тоном.

Но Чапел находился не в том настроении, чтобы одобрить подобную непредсказуемость ее настроения.

— Но ты же шпионила, — сказал он, имея в виду традиционное значение этого слова. — Предавала. Шла против нас, хороших парней. Была одной из тех, кого на рассвете ставят к стене и расстреливают.

— Я всего лишь двойной агент, Адам, — произнесла она холодным тоном. — Просто двойной агент. Я не причиняю вреда моей старушке Англии. Я всего-навсего помогаю Франции чем могу. И если в один прекрасный день выяснится, что я еще кому-то смогу помочь, то сделаю это. Не бойся, у меня хватит на это мужества.

Чапел не нашел что ответить.

— Думаешь, я смогла бы заявиться со всем этим к моему начальнику в МИ-шесть? — проговорила Сара уверенным голосом, и его покоробило то, что ей пришло в голову еще что-то ему объяснять. — Да он тут же бросился бы названивать Гленденнингу: «Эй, Глен, как там насчет того, что ты сливаешь секретную информацию французским полицейским? Я говорил Саре, что это чушь, но ты же ведь знаешь эту девчонку: если она вобьет себе в голову какую-нибудь ерунду, с ней ничего не поделаешь. И да, вот еще что: она тут упомянула, будто ты велел арестовать одного из твоих агентов и даже не захотел его выслушать. И еще позаботился, чтобы французы его как следует отколошматили…» Единственное, к чему бы это привело, так это к тому, что мы оказались бы лежащими на полу вместо самого Гленденнинга и бедного мистера Спенсера. Так что сейчас ты должен благодарить Бога, что французы не доверяют американцам безоглядно.