Пробуждение - Пётр Губанов

Тяжелыми, но спорыми шагами добрался Эразмус до причала, где, дымя всеми трубами, стояли готовые выйти в море японские корабли. И надо же такому случиться! Помощник начальника управления военного порта чуть ли не столкнулся лицом к лицу с «верховным правителем» Земского собора. Генерал Дитерихс направлялся на крейсер «Асахи». Эразмус в первый момент даже не узнал его, так успел тот измениться за каких-то несколько часов. Это был уже не властитель огромного русского края, а какая-то издерганная ходячая развалина. Он так трудно переставлял ноги, словно нес гири на них. В один момент взгляды этих людей встретились. Генерал уставился на Эразмуса невидящим взглядом, словно припоминая, где он видел этого человека. Капитан второго ранга поднялся на палубу «Сазанами» и навсегда потерял из виду неудачливого правителя последнего русского Земского собора.

Через четверть часа крейсер «Асахи» отошел от причала и, сильно дымя, стал выходить из бухты Золотой Рог. За ним следом потянулись крейсер «Идзуми», миноносцы «Уранами» и «Сазанами». Замыкали кильватерную колонну японской эскадры русские суда «Кола» и «Нахичевань». А потом уже, задержавшись у причала для принятия людей и грузов, вышли в море «Защитник» и «Батарея».

В самом дальнем конце тюремного коридора, в камере, содержались к моменту падения режима Дитерихса во Владивостоке семеро узников. Эти люди, разные по возрасту, жизненному опыту, сидели все за неподчинение властям. Большинство из них не знали до заключения один другого. Но двое из них в прошлом служили на крейсере «Печенга» и были хорошо знакомы. Одного звали Яхонтов Сергей, другого — Крылов Николай.

На тюремных нарах они спали рядом и все время старались держаться вместе. Им было о чем поговорить в тягостные часы заключения.

Пришло 25 октября 1922 года. В город входили красные.

Необычная тишина наступила в тюрьме после того, как бежали оттуда надзиратели и тюремное начальство. Какое-то время узники не знали, что происходит на воле. Потом в тюрьму ворвались рабочие железнодорожных мастерских. Ломами и кувалдами они принялись вскрывать двери камер.

— Выходи на волю!

— Кончилась белая власть!

Шумно, с радостными возгласами вбегали рабочие в камеры, обнимали недоумевающих узников, жали им руки, предлагали еду, с которой отправили их самих утром на работу матери и жены.

Яхонтов мучительно зажмурил глаза, когда вышел на улицу: солнце светило по-весеннему ярко. Он испытывал непривычное чувство огромной радости: после нескольких лет пребывания в лагере и тюремной камере он оказался наконец на свободе. Даже не верилось ему, что можно идти в любую сторону и никто тебя не задержит.

— Куда вы теперь, Николай Дмитриевич? — обратился Яхонтов к шагавшему рядом с ним Крылову.

— Я на «Печенгу», — коротко ответил бывший машинист. — Куда же мне еще? Это первый корабль революции на Тихом океане! На нем мое место. Я был, если вы помните, Сергей Николаевич, членом первого ревкома на крейсере, надеюсь, меня еще помнит братва.

Еще бы не помнить! Не забыл и Яхонтов, как, выбранный командой восставшего корабля в командиры, вел крейсер из знойного Гонконга через южные моря на родину. Оба они не имели никого из родных во Владивостоке, были холосты. А разве можно двум морякам в ту пору думать о каком-то другом доме, нежели корабль, на котором служили!

— Признаться по чести, я тоже собрался на «Печенгу», — произнес Яхонтов негромко. — Но ко двору ли теперь там окажусь?

— Полно, Сергей Николаевич, вы прошли с нами такой длинный и тяжелый путь, так куда же вам теперь, кроме как на «Печенгу»?

На Светланской улице валялись обрывки газет, поломанные коляски, брошенная одежда, — все говорило о недавнем торопливом бегстве господ, которые предпочли родине жизнь на чужбине. Навстречу попадались редкие прохожие — русские люди, они еще никак не могли поверить, что наступило избавление от интервентов.

Крейсер «Печенга» стоял возле заводского причала, где ошвартовался после возвращения из Гонконга. Ремонт корабля продолжался уже несколько лет. Но что-то не ладилось в машинном и котельном отделениях. Машины оставались по-прежнему неисправными. Корабль прочно удерживали на месте два становых якоря.

Освобожденных из тюрьмы двоих военморов, некогда служивших на крейсере, приняли словно родных. А находилось на корабле всего лишь два десятка военморов, не покидавших его со времени постановки на якорь возле заводского причала. Они кое-как поддерживали еле теплившуюся жизнь на крейсере: обслуживали работу вспомогательных механизмов, подававших электроэнергию в кубрики, горячую воду на камбуз и в душевые. И как-то просто, с общего согласия Яхонтов вступил в командование неплавающим кораблем, а Крылов взвалил на свои плечи котельные и электромеханическую часть. Он быстро сколотил на крейсере судовой комитет и был избран его председателем.

В тот же день Яхонтов выстроил немногочисленную команду крейсера на кормовой верхней палубе для торжественного подъема красного флага. Под переливистые звуки нескольких боцманских дудок большое красное полотнище неторопливо поползло вверх и замерло на ноке рея фок-мачты.

Сбежавший с крейсера командир, ставленник Дитерихса, оставил корабль в беспорядке и запустении. Все надо было начинать сначала.

ИЕРОНИМ УБОРЕВИЧ ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ

Войсками Красной Армии, освободившими Владивосток, командовал Иероним Уборевич — один из талантливейших советских полководцев. Он принимал активное участие в разгроме войск генерала Деникина, врангелевских частей под Перекопом и в Крыму.

Командуя 5-й армией, Иероним Уборевич изгнал из советского Забайкалья белые банды Анненкова и барона Унгерна. После пленения Унгерна, под чьим началом находилось много бандитских формирований, Уборевича назначили военным министром Дальневосточной республики (ДВР) и главнокомандующим Народно-революционной армией.

Высокого роста, чуточку нескладный, в пенсне на железной оправе, Уборевич чем-то напоминал сельского учителя из захолустного местечка. Но у этого, казалось бы, совсем мирного человека проявились в суровые годы революции несокрушимая воля и железный характер.

В апреле 1923 года Иероним Уборевич со своим штабом располагался в бывшем особняке вице-губернатора города Читы, стоявшем на Торговой площади. В один из дней, находясь в кабинете и изучая за огромным письменным столом поступившие донесения, главком размышлял: «Вот уже полгода прошло, как разгромили мы земские рати и выбросили белых из Приморья, а ведь война на советском Дальнем Востоке, по существу, еще не закончена…» В последних донесениях, которые поступили в Читу из далекого Якутска, сообщалось, что недобитые дружинники генерал-лейтенанта Пепеляева по-прежнему находились в портах Охотск и Аян, а у командующего Якутским округом Байкалова не было наличных сил, чтобы разгромить последние остатки белогвардейцев.