Тезей (другой вариант перевода) - Мэри Рено

Молодежь разглядывала меня во все глаза. Раньше, занимаясь борьбой, я обрезал себе волосы на лбу по брови, чтоб нельзя было схватить меня за чуб, - они подхватили это (стрижка и по сей день называется "под Тезея"). Теперь, я видел, переймут и одежду... Но мое внимание было посвящено гостям: надо было разобраться, кого не хватает, подошло время сосчитать моих врагов. Оказалось, что все сильнейшие вожди были здесь - кроме одного, самого сильного. Я много слышал об этом человеке. Это было скверно.

На другое утро я пригласил их всех в Палату Совета. Впервые сидел я на троне Эрехтея; вдоль расписных стен, на скамьях, обитых узорчатыми коврами, расположились владыки Аттики... Я постарался забыть, что многие из них имели сыновей старше меня, и сразу перешел к делу. Минос мертв, его наследник Минотавр - тоже; на Крите смута: двадцать разных хозяев, а точнее - ни одного. Эта весть должна птицей облететь царства Ахейцев. "Если мы хотим быть хозяевами островов, а не вассалами какого-нибудь нового Миноса, - нам необходимо выйти в море".

Крит - страна золота, потому меня охотно поддержали. Один из них встал и сказал, что для победы над такой большой страной нужны союзники. Это было разумно, и у меня был ответ... Но у наружных дверей послышался шум, и мои гости заерзали. На их лицах был страх пополам с ожиданием, а некоторые обменялись потаенной улыбкой, как в предвкушении забавного зрелища.

Снаружи донесся звон снятого оружия - в зал вошел человек. Это его не было на пиру; он пришел с опозданием на совет.

Его никчемные извинения звучали оскорбительно, но я их выслушал до конца, изучая его. Никогда прежде я его не видел; он редко вылезал из своего логова на Кифероне, где охотился за путниками на Фиванской дороге. Я представлял его страхолюдным, но он оказался очень мил - этакий гладкий, упитанный пончик...

- Нам пришлось ждать тебя, Прокруст, - сказал я. - Но ты пришел из горной страны, и дороги у вас наверно ужасны...

Он улыбнулся. Я стал коротко излагать ему дело. Отец не трогал его двадцать лет, не рискуя ввязаться в войну с ним, - все присутствующие это знали. С тех пор как он вошел, никто на меня не смотрел и, наверно, никто меня не слушал; было ясно, что его они боятся больше, чем меня, - и от этого стало не по себе.

Я еще говорил, когда вдруг услышал визг из-под скамьи возле него. Мой пес Актис выскочил оттуда, подхромал ко мне, держа на весу переднюю лапу, и, дрожа, лег возле меня. Как это получилось, я не заметил, но стал гладить собаке уши - и тут заметил его ухмылочку. Меня как ударило: "О Зевс! Ведь он старается запугать меня!"

Все эти подхалимские рожи вокруг вогнали было меня в тоску, но теперь я был натянут как тетива. Чтоб меня так разозлили, а я бы остался сидеть такого еще не случалось; однако на этот раз я не подал виду и ждал.

Успели высказаться несколько человек, когда он поднялся и взял ораторский жезл. Было видно, что он воспитывался в княжеском доме.

- Я голосую за войну, - сказал он. - Те, кто боится битв, - никогда не оставят своим сыновьям домов, богатых золотом и рабами. - Раскланялся во все стороны, как будто сам придумал эту затасканную формулу... Никто не осмелился улыбнуться. Мне тоже было не до шуток. - И потому, - продолжал он, - прежде чем говорить о кораблях и войске, мы должны, следуя обычаю, выбрать военного вождя, поскольку царь наш слишком молод.

Упала тишина. Тихонько перешептывались... Никто не высказался за меня. Чуть раньше это бы меня обескуражило, но теперь - нет. Уже нет.

- Мы выслушали тебя, Прокруст, - говорю. - А теперь послушай меня. Корабли на Крит поведу я, и тот кто пойдет со мной не прогадает, потому что я знаю Лабиринт не хуже, чем ты - тропы Киферона. Ты!.. Смердящий шакал, забивший логово гниющими костями!..

Его улыбка застыла. Он на самом деле думал, что я не решусь бросить ему вызов здесь, в моем собственном доме! Он пришел позабавиться моим унижением - что же сумел вытерпеть отец, чтобы довести до такого?

- Ты не был на пиру, - продолжал я, - хотя человек, оказавший гостеприимство такому множеству путников, должен бы иметь друзей повсюду!.. А еще я слышал, будто кровать твоя настолько хороша, - ни у кого не хватает мочи выбраться из нее, разве что унесут... Я приеду ее посмотреть. Только уж не уступай ее мне, слишком долго ты ее уступал гостям... Когда я тебя навещу - ты будешь лежать в ней сам, клянусь головой Посейдона!

Какой-то момент он стоял, оглядываясь на людей вокруг. Но все владыки Аттики сидели такие довольные, словно им почесали где чешется. Вдруг кто-то громко засмеялся - и все присоединились; напряжение разрядилось хохотом, таким, что крыша дрожала.

Он надулся, как змея, переполненная ядом и готовая к прыжку, открыл было рот... Но с меня было довольно.

- Ты пришел в мой дом, - говорю, - и потому можешь уйти живым. Но теперь убирайся; если я пересчитаю десять пальцев, а ты еще будешь здесь, я тебя скину со Скалы!..

Он в последний раз улыбнулся мне улыбкой висельника и вышел. Очень вовремя: на стене, у меня за спиной, были старинные дротики, и я боялся что не сдержусь.

Так получилось, что перед большой войной я повесил себе на шею эту.

Но оно было к лучшему. Вожди давно ненавидели себя за то, что терпели его. Если бы я уступил, - они перенесли бы эту ненависть на меня.

Большинство из них выступили со мной. Он знал, что я нападу, но не ждал, что так скоро. Он даже не сжег лес, облегчавший подход к стенам, когда мы пошли на штурм. Что мы нашли в его комнате для гостей - век бы никому о том не слышать, как мне бы век не вспоминать! Видели мы и его знаменитую кровать, а в тюрьме - тех, кому довелось полежать в ней, ожидавших своей дальнейшей участи. Иные валялись у нас в ногах, умоляя о быстром ударе мечом; это и впрямь было лучшее, что им оставалось. Поэтому мы завязали им глаза - тем, у кого они еще были, - и избавили их от мучений. Остальные кто мог еще двигаться - просили у нас другого подарка: они хотели заполучить хозяина, чтобы воздать ему за милости его. Мы связали его - и тут мне стало худо; я ушел от них и закрыл двери. Через несколько часов он умер. Меня спросили, не хочу ли я увидеть тело, но с меня хватило и того, что я слышал; я сказал, чтоб его сбросили в пропасть. Его сыновья уже были там: этот род надо было искоренить.

Так умер Прокруст, последний из горных бандитов, самый сильный и самый сволочной. Я знал, - прежде чем он открыл рот на совете, - знал, что плохо иметь его с собой на Крите; и еще хуже - оставить за спиной в Аттике. Он стоял на моем пути и дал мне убедиться в этом. Конечно, глупо было с его стороны озлоблять меня - но он был рабом своих удовольствий, в чем бы они ни состояли. Он не знал меня и не понял, как много я должен был выиграть, разделавшись с ним... В общем, он пришел как гриф-стервятник, приносящий удачу. Теперь все мои вассалы были преданы мне и готовы идти со мной за море.

3

Подготовка флота уже заканчивалась, когда с Крита стали приходить известия, что там появился новый Минос. Я знал его имя - Девкалион - и, судя по тому, что о нем слышал раньше, считал его марионеткой, ставленником тех вельмож, чьи замки устояли во время восстания. Но он был из царского рода; и его армия, собранная из беспризорных копейщиков павших домов, выбила восставших рабов из Лабиринта. Нечто подобное должно было случиться; но это значило, что времени терять нельзя.

При всем при том я не собирался кидаться как разъяренный бык; я знал критян и строил свои планы, учитывая их хитрость... Но не учел их дерзости. От них прибыл посол.

Он вошел в мой Зал - локоны на обнаженных плечах, золотой пояс на осиной талии... Перед ним черные пажи несли, по этикету, дары: золотое ожерелье с хрустальными подвесками, раскрашенные кувшины благовонных масел, куст редкостной розы с пятнистыми цветами - будто кровь и янтарь... О дани юношах и девушках из Аттики - на этот раз не было ни слова.

Пока мы обменивались любезностями, я думал: "Видел ли я тебя раньше, крошка-павлин? Уж ты-то меня наверняка видел... Ты успел смягчить губы маслом, с тех пор как вопил мне с трибун..." Он встретил мой взгляд и глазом не моргнув - объявил, от кого прибыл, попросил моего расположения... Я не рассмеялся: обращаться с критянами как с эллинскими вождями - это же всё равно что пойти с рогатиной на лису... Они заставили меня прожить среди них год; мне надо было бы учиться править царством - взамен я изучил за это время бычью пляску и их нравы.

Я спросил, где тело Миноса (его нельзя было найти) и где их царская печать (я сам ее увез)... Мне все эти переговоры были - как зайцу перья. Немножко времени для подготовки - единственное, что было нужно.

- Ваш корабль в Пирее? - спросил я. Там он ничего не мог увидеть: чтобы скрыть свои планы, я строил корабли в Трезене, по другую сторону залива.

- Нет, господин мой, в Марафоне, - в его вкрадчивом голосе мне послышалось ехидное нетерпение. - Я причалил в стороне от города, потому что у нас на борту есть еще один подарок вам от моего повелителя - нечто более достойное вашей славы. Его нельзя выпускать на улицы - может начаться паника... Царь Тезей, поскольку бычьи плясуны рассеялись с Крита и с плясками покончено, мой царь посылает вам, в знак своего уважения, Подарга, Царя Быков из священного стада, ведущего род свой от Солнца. Он ваш, поступайте с ним как вам будет угодно.