Я закрыл КПСС - Евгений Вадимович Савостьянов

угрозы, надежно и своевременно ее отследить. Нельзя сделать этого, если спецслужба лишена глаз и ушей, если она слепа и глуха.

Агентура политического сыска и средства технической разведки — глаза и уши спецслужбы. Чтобы видеть и слышать «что надо», эти глаза не должны быть выколоты, а уши — забиты ватой. Отсюда и роль специальных технических средств и негласного аппарата (агентуры).

От меня не раз требовали ликвидировать «прослушку», избавиться от «стукачей» и раскрыть их имена. Но когда случались взрывы домов, станций метро, когда преступники захватывали заложников, те же люди гневно вопрошали: «Почему просмотрели?!»

До конца 1992 года работу по политическим организациям мы практически не вели. Работа по одним (НТС, «Хельсинская группа», «Мемориал») уже стала ненужной, работа по другим (левые и националистические радикалы) еще не была нужна — к тактике насильственных действий и к формированию вооруженного подполья они еще не приступали.

Но затем стали поступать оперативные данные о формировании ряда организаций («Фронт национального спасения», «Русское национальное единство» и другие) подпольных групп и поиске ими оружия и боеприпасов. Этот поворот к политическому разбою стал результатом быстрого обострения внутриполитической обстановки. Катализатор — схватка не на жизнь, а на политическую смерть президента страны и его сторонников с руководством съезда и Верховного Совета, советами депутатов по всей стране. Противостояние с каждым днем обострялось, создавая благоприятную почву для уличных беспорядков и формирования радикальных протестных настроений — вплоть до замыслов насильственного захвата власти.

Набольшего внимания требовали бешеная уличная активность левых радикалов и затаенные подпольные приготовления правых. Демонстранты под красными флагами все чаще шли на столкновения с сотрудниками милиции — в контраст порядку, которыми отличались прежние демонстрации демократов. Менее публичные националистические организации, такие, как РНЕ («Русское национальное единство») все активнее вели подготовку к столкновениям с силами правопорядка.

Роковую черту переступили 1 мая 1993 года.

Организаторы демонстрации — «Объединенный фронт трудящихся», «Трудовая Россия», РКП и другие — заявили традиционный для себя маршрут от Калужской площади до Манежной площади. Почему-то в этот раз мэр Москвы Лужков этот маршрут решил запретить и предложил другой, короткий и непривлекательный с точки зрения вовлечения новых участников.

Смысл запрета непонятен. Получилась провокация. До этого я несколько раз встречался с Лужковым и призывал его: «Не делайте из дураков героев» (принцип, которым мы постоянно старались руководствоваться). Такую же позицию занимал и начальник московской милиции Панкратов.

Мы знали, что по мере приближения 1 мая озлобление организаторов и актива растет, что они готовятся к нападениям на сотрудников милиции и массовым беспорядкам. Их предупреждали об ответственности и, конечно, получали ответ: вы не имеете права запрещать мирную демонстрацию.

События пошли по худшему сценарию. Увидев плотные кордоны милиции при входе на улицу Большая Якиманка, ведущую к Кремлю, организаторы (Анпилов, Константинов, Зюганов, Лукьянов), развернули колонну и двинулись по Ленинскому проспекту к смотровой площадке на Воробьевых горах (маршрут обсуждался как резервный, но не был ими согласован заранее). Мы в оперативном штабе вздохнули с облегчением. Казалось, ситуация разрядилась. Но Лужков в категорической форме потребовал от Панкратова пресечь шествие, тот не смог мэру отказать, и у площади Гагарина колонну встретили шеренги сотрудников милиции, срочно переброшенные туда на автобусах. Сзади их подпирали грузовики.

Демонстранты с ходу атаковали милицию, в ход пошли палки, камни, арматура (целая куча осталась так некстати после какой-то стройки). Потом демонстранты атаковали шеренгу милиции на грузовике, удар которого буквально расплющил сержанта ОМОНа Толокнеева, умершего через несколько дней. Столкновения продолжались до вечера.

Рубеж был перейден: оппозиция начала открыто убивать представителей власти.

Обсуждая случившееся с Панкратовым, обратил внимание на необходимость изменения тактики противодействия агрессивным демонстрантам. Оперативная съемка показывала, что основная масса пассивна, на милицию нападали только бойцы из головы колонны.

— Владимир Иосифович, мы повторяем логику военных действий до нашей эры, когда армии выстраивались стенка на стенку и соревновались, кто кого продавит. Нужно вспомнить опыт Ганнибала при Каннах. Формировать фланговые группы, которые будут отсекать активистов от основной массы и задерживать их прямо на месте.

Панкратову идея понравилась, но последующие события заставили думать о совсем иных тактиках. Бессмысленная бойня повлияла на всех. Не поддержал действия московских властей Ельцин, все эти годы старавшийся с уважением относиться к правам граждан, свободе прессы и демонстраций.

А впереди было 9 мая, праздник Победы. И новые массовые акции оппозиции, пытавшейся приватизировать подвиги тех лет.

С учетом произошедшего руководство действиями органов правопорядка при проведении массовых мероприятий впервые возложили на Московское управление.

Из дневника:

06.05.93. Лужков о разговоре с Ельциным по 9 мая: пугать, но не бить.

07.05.93. В МВД обсудили вопросы взаимодействия 9-го мая… Я был жёсток в постановке задач и сроков — Управление впервые руководит штабом. У В.П. [Баранникова — Е.С.] встреча с Тереховым: выделил офицера для связи и заручился его поддержкой наших действий.

09.05.93. Всё нормально. 1,5 тысячи наших на Поклонной горе + ГУО обеспечили там порядок [там были «правильно» организованные гуляния и митинг с участием Ельцина, Черномырдина, Лужкова — Е.С.]. Терехов со товарищи прошлись бесконфликтно, но Анпилов куда-то пропал.

С одной стороны, удалось через Ельцина повлиять на Лужкова, что дало нам некоторую гибкость в принятии решений. С другой стороны, мы глаз не сводили с Терехова и других организаторов, и они знали, что спрос с них будет персональный.

Спокойно прошедший праздник на время успокоил бушевавшие страсти, на встрече руководства МБ с президентом 15 мая нас несколько раз помянули добрым словом. Однако события сентября — августа 1993 года показали: не готово было тогда государство силой предотвратить гражданскую войну, а мы — своевременно изолировать всех, для кого прямое использование насилия, кровопролитие в своих политических интересах не являются табу.

Парламент и президент, враждующие друг с другом, но вместе публично отвергающие политический сыск, Конституционный Суд, легитимизирующий «Фронт национального спасения», прокуратура и суды, отказывающиеся от последовательного преследования лиц, пропагандирующих насильственные акции и готовящих их, министерство юстиции, отказывающееся пресекать деятельность экстремистских организаций, министерство печати, не делающее того же в отношении газет, призывающих к погромам, — на этом фоне министерство безопасности с его разнородно мыслящим коллективом было не лучше и не хуже других. Можно сказать, что «все были хуже», но нам досталось больше других за грехи предшественников.

За то, что МБ не пресекло сползание страны в малую гражданскую войну сентября-октября 1993 года, нас ругали справедливо. Несправедливо, что только нас.

Конечно, если бы, работая на упреждение, мы заранее изолировали (специально использую термин, не связанный с Уголовно-процессуальным кодексом) хотя бы на месяц тех, кто перевел разногласия в убийство и террор, всех этих анпиловых, баркашовых, макашовых, тереховых, противостояние президента и Верховного Совета было бы яростным чисто политически, но не губительным. Но в 1993 году захватывать экстремистов еще до фактических правонарушений, на стадии разработки акций,