Достижения Лютера Транта - Эдвин Балмер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но страдания и тюрьма не смогли его напугать! В Цюрихе, прежде чем отправиться в Москву, он прошел обучение на врача. И, видя, насколько бессильным был протест студентов, он решил пойти к людям. Так он стал медиком-проповедником для самых бедных, самых угнетенных, самых несчастных и куда бы его ни призывали нести лекарство от болезней, он также нес слово надежды, мужества, протеста, призыв к свободе!
– Однажды поздно ночью, в ужасную метель, всего двадцать лет назад, крестьянин принес к нашей двери записку, неподписанную в целях безопасности, в которой говорилось отцу, что сбежавший политический заключенный умирает от холода и голода в хижине на заброшенной ферме в десяти милях от города. Мой отец поспешил к своей лошади и отправился в путь, захватив с собой еду и хворост, и к утру, по холоду и глубокому снегу, он добрался до места.
– Там он нашел человека, который, по-видимому, замерзал до смерти, накормил и согрел его. И когда парень смог рассказать свою грустную историю, отец смело подбодрил его, рассказал ему об революционной организации, которую он создавал, и попросил его присоединиться. Понемногу отец рассказал ему обо всем, что он сделал, и обо всех своих планах. С наступлением темноты отец протянул руку, чтобы попрощаться, когда тот, другой, вытащил пистолет из кармана. В последовавшей драке отец смог только ранить провокатора в грудь тупым ножом, которым они резали еду, прежде чем шпион позвал союзника с чердака, и отец был побежден.
– По информации этих полицейских шпионов, без какого-либо суда, друзья отца смогли узнать только то, что имя его предателя было Валериан Эрт, отец был приговорен к одиночному заключению в подземной камере пожизненно! А моя мать, за то, что она посылала еду и хворост предполагаемому осужденному, была сослана в Сибирь! Десять лет назад ее сестра, которая забрала меня, получила известие, что она умерла на каторжном острове Сахалин, но мой отец, – она вздохнула, – по крайней мере, выжил!
Она остановилась так же внезапно, как и начала. Трант, который быстро наклонился, чтобы более внимательно просмотреть свои записи, когда было упомянуто имя полицейского шпиона, все еще пристально смотрел на свои инструменты. Внезапно он жестом попросил девушку заканчивать свой рассказ.
– Пять лет назад, когда мне было восемнадцать, я оставила сестру моей матери и вернулась к друзьям моего отца, тем из них, которые все еще были свободны, – продолжила она. – Многие, кто работал с ним на организацию, были пойманы или преданы. Но на их место пришли другие и даже больше, и у них была работа для меня. Я могла бы передвигаться с меньшим подозрением, чем мужчина. Итак, я помогал готовиться к забастовкам 1905 года, которые в конце концов так напугали царя, что 30 октября он издал свой манифест об освобождении заключенных. Я помогла освободить моего отца вместе с остальными. Я отвезла его в Венгрию и оставила с друзьями, а сама приехал сюда. Вы все еще не понимаете, почему я возвращаюсь? – обратилась она с грустью к молодому Эдвардсу. – Это потому, что в России для меня снова есть работа! Сегодня российское правительство мстит за амнистию 1905 года, которая освободила моего отца!
Записи, сделанные прибором
Она снова одернула себя и повернулась к Транту, чтобы посмотреть, заставит ли он ее продолжать. Но он пристально, словно зачарованный, смотрел на странного "стучащего человека" и двух его таинственных спутников, при этом он совсем не следил за их лицами или фигурами. Его глаза следили за маленькими точками перьев, которые перед каждым из трех мужчин постоянно отслеживали их линии записи. Затем он быстро достал из кармана сложенную бумагу, пожелтевшую от времени, потертую, мятую и проколотую булавками. На глазах у всех он быстро развернул ее на столе перед тремя испытуемыми, снова сложил и положил обратно в карман. И хотя при виде этого лица у всех троих не изменилось, даже клиенты Транта могли увидеть, как одна строка внезапно стала плоской, с низкими выступами, неправильной формы и далеко друг от друга, поскольку кончик карандаша, казалось, почти прекратил свое движение по дымчатой бумаге человека сидящего посередине, Мейана.
– Это все, – сказал Трант тоном уверенного триумфатора, снимая сфигмографы с их запястий. – Теперь вы можете говорить, мистер Эдвардс.
– Ева! – воскликнул Уинтон Эдвардс в дикой мольбе. – Вы не замужем за этим человеком?
– Замужем? Нет! – в ужасе воскликнула девушка. – До прошлого четверга, когда он пришел в офис, я его никогда не видела! Но он пришел призвать меня к делу, которое для меня должно быть выше и святее любви! Я должна оставить свою любовь ради дела русской революции!
– Ради дела революции! Итак! – Мейан поднял со стула свое тяжелое, слегка сутулое, мускулистое тело, оставил двух своих товарищей по испытанию за столом и подошел к девушке. – Есть ли у кого-нибудь из вас еще что-нибудь, чтобы сказать ей, прежде чем она вернется со мной в Россию?
– Ей? Нет! – ответил Трант. – Но для вас и для этих джентльменов, – он указал на двоих, которые сидели за столом с Мейаном, – я должен объявить результат моего теста, которого они ждут. Этот пожилой джентльмен – Иван Муников, который был вынужден покинуть Россию восемь лет назад, потому что его брошюра о "Неотъемлемых правах" вызвала недовольство полиции. Этот молодой человек – Дмитрий Васильев, который был сослан в Сибирь за политические преступления в тринадцать лет, но сбежал в Америку. Они оба являются членами русской революционной организации в Чикаго.
– Но тест… тест! – воскликнул Васильев.
Пять линий сфигмографа.
1. Сфигмографическая запись здорового пульса в нормальных условиях. 2 и 3. Сфигмографические записи Дмитрия Василия и Ивана Муниковых, когда Ева Зильбер рассказала о предательстве своего отца; записанная таким образом более низкая и быстрая пульсация указывает на горе и ужас. 4. Запись Мейана по этому поводу; сильный и учащенный пульс указывает на радость. 5. Запись сфигмографии Мейана, когда Трант показывает желтую записку, которая предала Германа Зильбера; слабый, прерывистый пульс указывает на внезапный и непреодолимый страх.
– Тест, – психолог сурово
