Приют изгоев - Сергей Лифанов

Аойда поцеловала его и попросила как можно скорее возвращаться к родителям, потом, скрывая слезы, отвернулась и знаком подозвала к себе Тидея Акаманта. Они молча отошли на десяток шагов и остановились. Аойда не стала напоминать Тидею о клятве — это было бы тяжким оскорблением для рыцаря, однако просто и без околичностей посоветовала ему все же держаться в стороне от пройденного Абраксасом пути. Акамант согласился; он тоже полагал, что не стоит появляться в тех местах, где их хорошо запомнили как приближенных колдуна — кто там станет разбираться, что они также были заморочены чарами?

— Когда мы тронемся, возьмешь в моем шатре из сундука кошелек с деньгами, — сказала Аойда. — И драгоценности тоже возьми, но только не продавай их, они… — она неловко замялась, — …они почти все чужие, лучше пожертвуйте их Богам.

— Моя княжна, — проговорил Тидей, глядя на нее с печалью. — Не уходите. Сам будет проклят тот, кто посмеет осудить вас!

— Я сама себя и осужу, если не уйду с ним, — качнула головой Аойда. — Прощай, Акамант. Пусть за меня кто-нибудь помолится в тех храмах, куда вы отдадите золото.

Тидей опустился на одно колено и торжественно поцеловал ей руку.

Аойда подождала, пока его губы коснутся ладони, потом сразу же отдернула руку и, отвернувшись, поспешила к Абраксасу. Она не видела, что за ее спиной к Акаманту стремительно подошел Пройт, что-то отрывисто спросил его, получил ответ, застыл на несколько секунд, напряженно о чем-то думая, а потом, зло сплюнув, скрылся в одной из палаток.

Абраксас поджидал Аойду, стоя у границы пестрых песков; на нем был простой светло-серый костюм, какой мог надеть какой-нибудь небогатый дворянин, но плащ… Аойда не поверила глазам. Плащ Абраксаса был из королевского пурпурного шелка с вышитыми золотом северными коронами о двенадцати зубцах и соколами, древними гербами Тевиров. Плащ был старинный, с вязью заклинаний, вышитой по полам; Аойда благоговейно коснулась будто сияющей своим цветом ткани и тут же отдернула руку: это и в самом деле был прославленный в песнях Заговоренный Плащ Тевиров, плащ, который могли набрасывать на себя лишь товьярские государи.

— Ты — Тевир? — потрясение сказала Аойда. — В этом мире еще живут Тевиры?..

— Живут, — усмехнулся чему-то Абраксас. — Ну что, пойдем? — Он протянул ей руку.

Песок сейчас как будто ничем не отличался от обыкновенного, и когда они миновали невидимую границу, ничего с ними не случилось; они прошли сто ярдов, увязая по щиколотку, и вышли на зеркально отполированную поверхность, которую, собственно, и называли Жуткой Пустыней.

Через несколько сотен шагов Аойда позволила себе обернуться. Сзади за ними следовали серебристые плащи, а еще дальше, но по пескам, шел человек в простом сером плаще; он шел быстро и почти уже догнал серебристых. Абраксас заметил заминку и тоже оглянулся.

— О, — удивился он. — А этот парень настроен всерьез.

— Что? — переспросила Аойда.

— Твой дезертир Пройт, — пояснил Абраксас. — Он, кажется, решил идти за нами. Что ж, пусть, если ему так не терпится умереть…

Аойда посмотрела дальше.

У кромки песков стоял Линкей, размахивал руками и что-то кричал; но ветер относил его слова.

Аойда помахала ему рукой и пошла дальше, уже не оборачиваясь.

Впереди был длинный путь…

Абраксас прошел в спальню, он хотел повалиться на постель, отдохнуть хотя бы елом, потому что для души отдыха не предвиделось.

О Небеса!.. На постели сидела принаряженная и умело подкрашенная юная дочь наместника и смотрела на Абраксаса восторженными и влюбленными глазами.

— Государь мой! — сказала она, когда он замер на пороге, встала и тут же начала раздеваться.

Абраксас попятился. Он с треском захлопнул за собой двери и пошел искать успокоения в другом месте.

Двумя комнатами дальше он обнаружил притулившийся кожаный диван, предназначенный, видимо, для сменного телохранителя наместника. Абраксас не думая рухнул на него; в диване что-то хрупнуло, но он выдержал.

…Одиноко спящего здесь государя, накрывшегося с головой Плащом Тевиров, слуги обнаружили через несколько часов и с аккуратностью перенесли в спальню, раздели и уложили как подобает государю…

…Утром государь пробудился рядом с прекрасной дочерью наместника, так и не припомнив, как из пиршественной залы он попал сюда, вызвал прямо в спальню наместника и начальника ополчения города, отдал, не поднимаясь с постели, им необходимые распоряжения, повелел оставить его одного. Вернее — с юной девицей и не тревожить…

…А недалеко за полдень, под восторженные возгласы горожан, государь во главе ополчения и отрядов добровольцев покидал моментально покоренный город…

…Поход войска Абраксаса-колдуна на юг начался…

КНИГА ВТОРАЯ

ПРОПАВШИЙ НАСЛЕДНИК

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ

ЭЙЛИ

Эйли вдоволь намучилась с мальчиком, пока приучила его поменьше болтать. Она пробовала запугивать его россказнями о злых дядях, которые хотят его убить, и о злых тетях, которые хотят посадить его в глубокий-глубокий погреб, где никогда не бывает солнечного света и бегают крысы размером с собаку. Неизвестно, каких собак представил себе Наследник, но при их упоминании он испуганно притихал и в присутствии чужих людей прятался за юбкой Эйли. В платье девочки она рискнула водить его только первые несколько дней — мальчик просто не понимал еще разницы между «он» и «она» по отношению к себе и упрямо не желал вести себя как девочка. Помучившись, Эйли наконец сняла с него платьишко, а платок повязала другим способом — так, как на юге и юго-востоке носят даже взрослые мужчины. Мальчика еще интересовало, почему это он ходит в одной рубашке и не носит штанишек; но в этих краях надеть на ребенка штанишки значило все равно что доложить всем и каждому — он из благородных. Здесь больше, чем где-либо еще в Империи, сохранялись доимперские традиции, и — по крайней мере в одежде — Эйли находила большое сходство с обычаями таласар: как и в Таласе, тут, на Востоке, что женщины, что мужчины ходили в расшитых красным и синим белых рубахах, добавляя к ним — женщины короткие расклешенные юбки, а мужчины полосатые или клетчатые килты. Хорошо еще, что мальчик не капризничал и пешеходом оказался неутомимым: у Эйли, бывало, прямо ноги отваливаются — а он все бежит себе вприпрыжку, да еще то и дело сворачивает на обочину, поближе рассмотреть что-нибудь, чего не видал раньше. Мнимую сестру он называл Зукки, «сдобная булочка», потому что выговаривать «Сухейль» он не умел, как-то не получалось — и слава Богам! И Эйли тоже приучала его к новому имени — она звала его Нунки, «попрыгунчик».