Анж Питу - Александр Дюма

– В таком случае, сударь, – перебила королева, бросая на него испепеляющий взгляд, – берите кирку и идите разрушать Бастилию.

– Вы хотите посмеяться надо мной, – отвечал король. – А между тем я пошел бы, даю слово! Пошел бы, если бы не понимал, что смешно королю браться за кирку, вместо того, чтобы разрешить вопрос одним росчерком пера. Да, я взял бы в руки кирку и мне рукоплескали бы, как я рукоплещу тем, кто берет на себя этот тяжкий труд. Те, кто разрушают Бастилию, оказывают неоценимую услугу мне, а вам и подавно, да-да, вам тоже, – теперь вы уже не можете в угоду своим друзьям бросать честных людей в тюрьму.

– Честных людей в Бастилию! Вы обвиняете меня в том, что я заточила в Бастилию честных людей! Кого же это – уж не господина ли де Рогана?

– О, не напоминайте мне об этом человеке, – давайте не будем о нем говорить. Нам не удалось засадить его в Бастилию, ибо суд его оправдал. Впрочем, князю Церкви было не место в Бастилии, ведь нынче туда сажают фальшивомонетчиков. Право, зачем сажать туда фальшивомонетчиков и воров, если у меня в Париже есть для них довольно других тюрем, обходящихся мне очень недешево?

Но фальшивомонетчики и воры – еще куда ни шло; ужаснее всего то, что в Бастилию сажали честных людей.

– Честных людей?

– Точно так! Сегодня я видел одного из них, честного человека, который был заключен в Бастилию и только что оттуда вышел.

– Когда же он вышел?

– Сегодня утром.

– Вы виделись с человеком, который только сегодня утром вышел из Бастилии?

– Да, прямо перед тем, как прийти к вам.

– Кто же это?

– Некто вам известный.

– Известный?

– Да.

– И как зовется этот некто?

– Доктор Жильбер.

– Жильбер! Жильбер! – вскричала королева. – Как! Тот, чье имя назвала Андре, приходя в себя?

– Он самый. Наверняка это он и есть; я готов за это поручиться.

– Этот человек был заключен в Бастилию?

– Право, можно подумать, будто это вам неизвестно.

– Мне и в самом деле ничего об этом неизвестно. И, заметив удивление короля, королева добавила:

– Наверно, была какая-то причина, я просто не могу вспомнить…

– Вот-вот! – воскликнул король. – Когда творят несправедливости, почему-то всегда забывают причину. Но если вы забыли и причину и доктора, то госпожа де Шарни не забыла ни того, ни другого, ручаюсь вам.

– Ваше величество! Ваше величество! – вскричала Мария-Антуанетта.

– Должно быть, между ними что-то произошло… – продолжал король.

– Ваше величество, пощадите! – сказала королева, с тревогой оглядываясь на дверь будуара, где схоронилась Андре и где был слышен весь их разговор.

– Ах, да, – сказал король со смешком, – вы боитесь, как бы не появился Шарни и не проведал об этом. Бедняга Шарни!

– Ваше величество, умоляю вас; госпожа де Шарни – дама в высшей степени добродетельная, и признаюсь вам, я предпочитаю думать, что этот господин Жильбер…

– Вот как! – перебил король. – Вы обвиняете этого честного малого? Он ни в чем не виноват, это я знаю доподлинно, но что досадно, так это то, что я знаю хотя и многое, но не все.

– Право, ваша уверенность меня пугает, – сказала королева, по-прежнему глядя в сторону будуара.

– Впрочем, мне не к спеху, – продолжал Людовик XVI, – я могу и подождать. Я предвижу в этой истории счастливый конец, и теперь, когда Жильбер мой врач, я узнаю этот конец от него самого.

– Ваш врач? Этот человек ваш врач! Вы доверяете жизнь короля первому встречному?

– Я доверяю своим глазам, – холодно возразил король, – а в душе этого человека я могу читать, как в раскрытой книге, ручаюсь вам.

Королева невольно содрогнулась от гнева и презрения.

– Вы можете сколько угодно пожимать плечами, – сказал король, – вы не отнимете у Жильбера его учености.

– В вас говорит минутное ослепление!

– Хотел бы я посмотреть, как бы вы себя повели на моем месте. Хотел бы я знать, произвел ли впечатление на вас и на госпожу де Ламбаль господин Месмер?

– Господин Месмер? – переспросила королева, заливаясь краской.

– Да, когда четыре года тому вы, переодевшись в чужое платье, отправились на один из его сеансов. Как видите, моя полиция хорошо работает: я знаю все.

При этих словах король нежно улыбнулся Марии-Антуанетте.

– Вы все знаете, ваше величество? – спросила королева. – Какой вы скрытный, никогда ни словом не обмолвились об этом.

– Зачем? Голоса сплетников и перья газетчиков довольно упрекали вас в неосторожности. Но вернемся к Жильберу и Месмеру. Господин Месмер усадил вас у чана, коснулся вас стальным прутом, окружил себя тысячей призраков, как всякий шарлатан. Жильбер, напротив того, не гаерствует; он протягивает руку к женщине – она тут же засыпает и говорит во сне.

– Говорит! – прошептала королева в ужасе.

– Да, – подтвердил король, не преминув еще немного помучить жену, – да, усыпленная Жильбером, она говорит и, можете мне поверить, рассказывает весьма странные вещи.

Королева побледнела.

– Госпожа де Шарни рассказала весьма странные вещи, – пробормотала она.

– Чрезвычайно, – подтвердил король. – Ей повезло…

– Тише! Тише! – перебила Мария-Антуанетта.

– Почему тише? Я говорю: ей повезло, что никто, кроме меня, не слышал, что она говорила во сне.

– Смилуйтесь, ваше величество, ни слова более, – Охотно, ибо я падаю с ног от усталости, а я не привык себе отказывать: когда я голоден, я ем, когда хочу спать – ложусь в постель. До свидания, сударыня) надеюсь, наша беседа излечила вас от заблуждения.

– Какого, сударь?

– Народ был прав, разрушая то, что создали мы и наши друзья, и свидетельство тому – мой бедный доктор Жильбер. Прощайте, сударыня; поверьте, что, обнаружив зло, я найду в себе силы ему воспрепятствовать. Покойной ночи, Антуанетта!

Король направился было в свою опочивальню, но вернулся.

– Кстати, предупредите госпожу де Шарни, чтобы она помирилась с доктором, если еще не поздно. Прощайте.

И он медленно удалился, сам закрыв за собой двери с удовлетворением мастера, который чувствует под рукой крепкие запоры.

Не успел король пройти по коридору и десяти шагов, как графиня вышла из своего укрытия, бросилась к дверям, заперла их на замок, потом подбежала к окну и задернула занавеси.

Безумие и ярость сообщили ей ловкость, силу, энергию.

Убедившись, что никто ее не видит и не слышит, она подошла к королеве и с душераздирающим рыданьем упала на колени:

– Спасите меня, государыня, во имя неба, спасите меня! – Потом помолчала, вздохнула и прибавила: