Иосиф Сталин. Начало - Эдвард Радзинский

Савинкова привели с прогулки. Его теперь ежедневно возили по городу — соблазняли волей. После чего в кабинете Пилляра он обычно пил чай, пока ждал охрану — для возвращения в камеру.

В тот день его возили, кажется, в Царицыно…

Его сопровождали несколько человек охраны, двое привели его в кабинет Пилляра и теперь ждали под дверью.

Принесли, как обычно, чай. Но чая он не пил. Стоял у окна, разговаривал с Пилляром, когда вошел я. Я ничего не успел сказать.

Он усмехнулся и, продолжая смотреть в окно (окна выходили во внутренний двор), заговорил:

— Кого я вижу… Вас поставили мне в пример. Сказали, что вы раскаялись. Я им ответил, что вы раскаялись, видимо, намного-намного раньше. К сожалению, я этого тогда не понял… — Он был в бешеном возбуждении. Меряя большими шагами кабинет, продолжал: — Значит, вы тоже! Значит, и она тоже? Конечно! И она тоже. И муж тоже! Все — тоже! — Он ходил по комнате все быстрее и быстрее и говорил, говорил: — Сегодня, дорогой князь, ваш руководитель соблазнял меня будущей работой. Я объяснил товарищу, что просто не знаю, чем мне у вас заниматься. Занять его скромную должность мне как-то маловато… — (самое смешное: Пилляр смотрел на него, выпучив глаза; он решил, что тот всерьез), — а вот другой товарищ, повыше, пришел ко мне в камеру и предложил «убрать»… он так приятно называет убийство… убрать Троцкого! — (Ягода! Так вот, чего хотел от Савинкова мой друг!) — Я говорю: зачем это делать мне? Вы скоро сами его уберете! И тогда он осмелился мне угрожать, — засмеялся. — Он — мне! Когда эта мразь фармацевтом служил, я со смертью в прятки играл!

Тут я перехватил его взгляд, направленный в окно. Я уже понял, что он хочет сделать, и… не посмел ему помешать. Кабинет находился на пятом этаже. В этом кабинете когда-то были балкон и балконная дверь. Теперь балкон снесли, дверь была наполовину заложена. Образовалось небольшое окно (чуть выше уровня стола) с низким подоконником, оставшимся от балконной двери… Думаю, он давно все рассчитал. Его ведь после прогулки всегда приводили сюда.

Он заметил, куда я смотрю.

— Да… пора на волю. — Он засмеялся и вдруг одним движением бросил свое тренированное тело в окно — головой вперед. Пробив стекло, полетел на улицу с пятого этажа… Так он оказался на воле — на асфальте в луже крови.

Пилляр в оцепенении остался стоять у стола.

…В 1937 году Коба расстреляет и верного Пилляра.

Был схвачен и мой английский коллега, знаменитый шпион Сидней Рейли. Безумная биография, достойная нашего безумного века!

Еврей Розенблюм, рожденный в Одессе, он стал агентом английской разведки. Сменил множество имен и кличек, приобрел английское имя Рейли, но оттопыренные уши и необоримый одесский акцент оставались у него до смерти. Он считался непревзойденным мастером убийств. Делал это весьма разнообразно — мог застрелить, задушить, отравить… Ни один шпион в истории английской разведки не обладал таким легендарным влиянием. Этот человек начал свою войну против нас. Он искренне нас ненавидел. После нашей революции объявил: «То, что происходит в России, страшнее и важнее всех войн, которые вело человечество. Эту войну мы должны выиграть. Мерзость, народившуюся в России, мы уничтожим любой ценой! Человечество должно объединиться против этого полночного ужаса».

В 1918–1919 годах он организовал в России несколько дерзких и, слава богу, безуспешных заговоров. В его заговоре участвовали дипломаты Англии, Франции и США. Он собирался арестовать Троцкого и Ленина, вывезти их в оккупированный англичанами Мурманск. Заговор провалился, он бежал, заочно был приговорен к расстрелу. Ленина и Троцкого он не вывез, но сумел благополучно вывезти из России Александра Керенского, с которым очень хотели расправиться и мы и белые. Я видел Рейли в Лондоне в ресторане. Не запомнить его лицо было невозможно (что опасно при нашей профессиии). Это было узкое беспощадное лицо с высоким покатым лбом и мертвыми, неподвижными глазами…

Мы попытались его убить в Париже, в отеле «Риц», но исполнителя нашли задушенным в номере. Его пистолет Рейли положил ему на лицо.

В это время он вел себя слишком шумно, писал книги о себе и вообще помешался на собственной славе. Английская разведка отстранила его от своих операций. Он успешно занялся бизнесом, женился, выходил в свет, дружил с самим Черчиллем, но, как я и предполагал, тоже сгорал от скуки и жажды действовать. Они с Савинковым были одной породы. Здесь и таилась их западня. Я сообщил о его «муках»…

«Трест» вышел на Рейли. И великий шпион клюнул на удочку «Треста».

Несмотря на провал Савинкова, Рейли верил (точнее, хотел верить) в существование «Треста».

Особое впечатление произвела на него встреча с некоей Марией З.

Дело в том, что «Трест» сумел вступить в переписку с Кутеповым. Его довереннейшее лицо — Мария З. — приехала в Союз вместе со своим мужем, белогвардейским офицером Р. Тот был моложе ее, видно, очень ее любил, она открыто помыкала им. Стройная, высокая, сухая, со следами удивительной иконописной красоты… Успела закончить столь близкий нам, большевикам, Смольный институт благородных девиц.

Она была женщина-ртуть. Горела жаждой действовать. С началом гражданской войны пылко включилась в кровавую круговерть. Как и другая смолянка, атаманша Маруся, Мария З. прославилась беспощадными расстрелами и безумной храбростью. Награждена Георгиевским крестом. Я редко видел такую ненависть. В этой ненависти к нам она была бесстрашна до безумия. Помню, на второй день после того, как перешла нашу границу, Мария начала готовить террористические акты. С трудом Якушев уговорил ее отложить взрывы во имя дела — дескать, «надо, наоборот, усыпить чекистов». Ее мы, конечно, выпустили обратно в Париж, и она сообщила Кутепову самые благоприятные сведения о мощи «Треста».

Чтобы как-то унять эту безумную активность, ей предложили стать связной между «Трестом», польской, английской разведкой и РОВС.

Теперь Мария смело ездила в Варшаву, Париж и Москву, перетаскивая к нам белогвардейских офицеров. Сначала все они жили под Москвой около станции Лосиноостровская. Но по мере появления новых офицеров, селившихся по всему Подмосковью, за ними становилось все сложнее следить. Якушев с трудом уговорил ее умерить пыл. Якушева она сильно недолюбливала, ведь он не разрешал ей начать террорную работу…

Легкость ее поездок восхитила Кутепова. Он передал сведения великому князю. Николай Николаевич было собрался, но… все-таки не поехал! Этот гигант с громовым голосом оказался столь же нерешительным, как и все последние Романовы. Он продолжал колебаться…