Иосиф Сталин. Начало - Эдвард Радзинский

— Я не понял, — изумился Троцкий, — как же вы собираетесь сделать это?

— Очень просто… точнее, очень непросто, Лев Давыдович. Мы бальзамируем тело Ильича.

— То есть как бальзамируете? — продолжал изумляться Троцкий. — Вы что же, в двадцатом веке собираетесь превратить Ильича в нетленные мощи?

— Я думаю, мы проголосуем, — спокойно сказал Коба.

Все, кроме Троцкого, проголосовали за такое предложение.

— По-моему, это чудовищно! — заявил Троцкий.

— Это только по-твоему, — насмешливо ответил Зиновьев.

Коба промолчал…

Когда все разошлись, он сообщил мне:

— Возникла небольшая проблема. Ты был знаком с Парвусом. Последнее время он нас беспокоит. Придумал приехать к нам за благодарностью… Ильич слышать об этом не хотел. Но Парвус грозит. Неумный оказался человек. Видно, постарел…

Я молчал.

— Ильич очень беспокоился. — Коба усмехнулся. — Я хотел бы успокоить Ильича…

Но успокоить его он не успел. Пока я готовился ехать в Берлин, Ленин умер.

Коба подготовил величественную церемонию. Сначала к радости остальных вождей обманули Троцкого: ему телеграфировали в Сухуми, где он лечился, что похороны будут на следующий день, то есть он не успевал приехать. На самом деле похороны состоялись 27 января, однако ненавистный Лев не смог продемонстрировать свое красноречие над гробом.

Для Ильича построили временный склеп. Ночью в центре Красной площади промерзшую землю взорвали динамитом, образовалась трехметровая яма. Над ней в центре площади воздвигли странное сооружение — временный Мавзолей для тела Ленина. Это был уродливый грязно-серый деревянный куб с надписью, выложенной черными брусками, — «ЛЕНИН». По бокам куба стояли будки с часовыми, охранявшими вход и выход.

Я был в Колонном зале, когда в девять часов утра Коба, Зиновьев и, конечно, представители любимого Ильичем пролетариата — несколько простых рабочих — вынесли гроб с телом Ленина на улицу.

Его понесли на Красную площадь. Я последовал за процессией.

На Красной площади траурную эстафету приняли другие любимцы Ильича. Пар валил на морозе. Разожгли костры прямо на площади. Еле видные в морозном дыму Каменев, Рудзутак и Томский установили гроб на деревянном помосте перед кубом-склепом. В морозном облаке перед гробом прошли маршем, этакими призраками, красногвардейцы. После плохо слышных на морозе речей вождей глава комиссии по похоронам Дзержинский и все будущие убиенные Томский, Зиновьев, Бухарин, Каменев, Рудзутак вместе со своим будущим убийцей Кобой внесли гроб во временный склеп.

Помню, как вошел туда я…

Внутри в мерзлой яме в гробу под стеклянной крышкой лежал Ильич.

Коба велел украсить его наградой, на груди у него красовался орден Трудового Красного Знамени и значок члена ВЦИК.

Орден на Ильиче вызывал недоумение, ибо он всегда был категорически против награждений самого себя и никаких орденов не имел. Но поэт Коба нашел поэтический выход: оказалось, некий герой гражданской войны, проходя мимо Ильича, снял с себя награду и возложил на грудь любимого Вождя.

Вернувшийся в Москву обозленный Троцкий выяснил, что это был орден, которым недавно наградили Клару Цеткин. Автор идеи Международного женского дня находилась в Берлине и не успела получить его. Орден оказался свободным.

Прощание с Парвусом

Почти через год после смерти Ильича мне удалось пробиться к Парвусу.

Я приложил много трудов. Сначала сообщил Толстяку, что добрый Ильич перед смертью просил разрешить ему въезд в СССР, что у меня есть для него приглашение. Недоверчивый (точнее, хорошо нас знавший) Парвус все колебался.

Наконец согласился встретиться…

Он жил на острове на озере Ванзее.

Озеро Ванзее — райский уголок в окрестностях Берлина, место отдыха горожан. На озере — два острова. Великолепная вилла Парвуса стояла на меньшем — Лебедином острове.

Дверь мне открыл дворецкий. Он провел меня в кабинет…

У камина стояли два кресла, на одном сидел Парвус, второе было для меня. Я не видел его восемь лет. Парвус изменился. Он еще больше, безобразнее растолстел, и теперь жирное чудовище не помещалось на обычном стуле. Он сидел на специально сделанном для него двойном кресле, тяжело, со свистом дышал. Огромный подбородок висел, будто манишка, закрывая грудь.

Я еще раз сообщил Толстяку, что его просьба удовлетворена и ему дадут визу. Он поблагодарил, но предупредил, чтоб с ним не шутили. Если что-нибудь с ним случится в СССР, тотчас будут опубликованы документы о получении нами немецких денег…

Далее все было просто и скучно. Он пил чай, когда я захотел ознакомиться с документами. Он встал и отправился за бумагами.

И получил мою добавку к чаю. (В нашей лаборатории ядов создали первый бесследный яд, о котором расскажу в дальнейшем. Этот неопределимый в организме яд провоцировал «событие» уже через час.)

Он допивал чай, пока я читал его опасные документы — просьбы Парвуса о выделении денег Ленину и нашей партии, сообщение немецкого штаба о перечислении этих денег. Прочитав, вернул бумаги, тепло простился с Парвусом.

Ночью мои люди посетили виллу и документы изъяли.

Парвус, недвижный, лежал в кресле и смотрел незрячими глазами на то, как аккуратно открывали сейф, вделанный в стену в его кабинете. (Он оказался предусмотрителен. Изъятые документы оказались копиями. К сожалению, подлинники неприятных бумаг, как я уже писал, хранились в немецких архивах и будут опубликованы после войны.)

Известие о смерти Парвуса я прочитал в газетах. Газеты сообщали, что он умер от обширного инфаркта 12 декабря 1924 года.

Газеты эти я сохранил.

Я вернулся в Москву в начале 1925 года.

Коба вызвал меня в Кремль в полночь. Теперь он окончательно переключился на работу ночью, и ночная жизнь стала для него дневной.

Я уже знал, что на первом после смерти Ленина съезде Коба единогласно был переизбран Генеральным секретарем. Мне было очень интересно услышать от него, что произошло на съезде. И я все танцевал вокруг да около… Наконец он заговорил сам.

Начал насмешливо:

— Товарищ Крупская торжественно передала съезду «Завещание Ленина», где он просил убрать товарища Сталина с поста Генерального секретаря. Мижду нами говоря, все товарищи вожди были против чтения письма Ильича съезду, — (еще бы, он их там так поносил!). Догадываешься, кто настоял? Товарищ Сталин. Когда письмо прочли, в зале было большое недоумение. Почему дорогой Ильич ругает всех вождей, никого не предлагая взамен? Почему надо гнать товарища Сталина из Генсеков, если его не в чем упрекнуть, кроме грубости? И отчего это утверждение, будто «товарищ Сталин сосредоточил власть в своих руках»? Ведь все знали, что это товарищ Ленин придумал сосредоточить власть в своих руках руками товарища Сталина. Всем было неловко. Выходило, что за политическими нападками стояла простая обида жены Ильича. — Коба прыснул в усы и продолжил: — И тогда товарищ Каменев высказал то, что думали все: «Болезненное состояние дорогого Ильича не позволило ему быть справедливым. Стоит ли разбирать предложение больного Ильича?» И кто ему тотчас возразил? Товарищ Сталин ему возразил: «Нет, — сказал товарищ Сталин, — воля Ильича для меня священна. И я прошу об отставке». После чего товарищи вожди в ужасе посмотрели друг на друга. Мижду нами говоря, товарищи вожди ненавидят друг друга. Они насмерть перепугались, что кто-то из них займет место товарища Сталина. Единодушно упросили товарища Сталина остаться. Товарищу Сталину пришлось выполнить их просьбу. — Надо было слышать, с каким печальным вздохом он произнес это «пришлось». — Что касается болезненного состояния Ильича… При вскрытии одно полушарие было здоровым и полновесным, другое так сморщилось, что стало не больше грецкого ореха…