Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады - Александр Андреев

Умные и честные поляки в сотый раз пытались доказать орущей с удовольствием шляхте, набивавшей свои бездонные карманы результатами чужого подневольного труда, что нужно заканчивать жрать угнетенных людей в три горла, и не только из-за принятого во многих странах человеколюбия, но хотя бы и потому, что уже давно по Европе, благодаря Хмельницкому и самой шляхте, катится слава Великой Польши, как страны, в которой множество благородных по рождению людей совсем не по-христиански наслаждаются издевательствами над себе подобными:

“Мы обвиняем своих врагов, а на себя не оглянемся. Наша Польша – это ад подданных, осужденных на вечную работу владельцам. Дворяне вместо награды, платят им за труды бесчеловечным отношением, берут подати со всего: с участков земли, с сохи, с дыма, с каждой головы и, наконец, выдумывают такие поборы, какие только могут прийти на ум.

Что останется бедному человеку после панских поборов, то заберет у него жолнер. Найдет десять хоругвей в одно село, всех нужно поить, кормить, каждому дай, а если он не может, у него повернут все кверху дном, ни крохи не останется. От этого хлопы разбегаются, бунтуют, города и местечки пустеют, поля остаются незасеянными, прекращаются ремесла, останавливается торговля. Сами владельцы теряют свои доходы и в казне вечные недоимки. Жолнер, приходящий защищать жителей от неприятелей, поступает с ними хуже, чем неприятель».

На сейм пригласили казацких представителей, и сенат сквозь зубы объявил, что «забудет Батогское дело», если Хмельницкий разорвет союз с татарами и выдаст сына Тимоша заложником в Варшаву и за это лично гетману может быть когда-нибудь дадут какие-нибудь привилегии. В Чигирин с этой же чушью приехали сеймовые переговорщики. Богдан никогда не имел иллюзий по поводу умственных способностей руководителей Речи Посполитой. В присутствии всей старшины и Украины, он вытащил свою саблю и дал понюхать ее сенатским посланцам:

– Я виноват перед королем в том, что после разгрома Калиновского удержал казаков и татар от вторжения в Польшу. Это тогда, когда я мог не только вас уничтожить, но и прогнать за Рим! Не шутите со мной, я знаю, что король готовит на меня войско!

Один из варшавских переговорщиков растерялся и ответил гетману Войска Запорожского на всю расхохотавшуюся Европу:

– Посол, как осел – несет то, что на него положат. Поступай, как тебе угодно.

В Европе насмешливо заговорили, что теперь можно называть польских посланников ослами, раз они сами себя ими считают, и цитировали спокойные ответы Хмельницкого Варшаве: «С татарами я не могу разойтись, потому что ляхи ищут моей гибели. Переговоры теперь затевать нечего, когда король готовится идти на меня войной. Как ему угодно! Я готов встретить его там и тогда, где и когда он захочет. Сына я в залог не пошлю, потому что он недавно женился – нельзя же ему так скоро оставить молодую жену. Вы мне предлагаете привилегии, но тот, кого возвысила судьба, в них не нуждается. Пусть король и Речь Посполитая подпишут и утвердят Зборовский договор. Только тогда будет мир».

На тайной раде в Чигирине гетман говорил полковникам:

– Нельзя отталкивать от себя никого, пока еще не знаешь, на кого придется опереться.

Из Чигирина одно за одним уходили посольства во все стороны света и читали в Варшаве, Стамбуле и Москве хмельницкие речи: «Мы, верные слуги короля, которому на нас клевещут враги, готовы по первому его слову в поход. С райской радостью услышали мы о желании султана принять нас под свою защиту и готовы сердцем и мечом распространять его славу. Мы все, государь и великий князь, льнем к тебе душой и просим взять нас к себе под высокую руку, и за это мы обещаем воевать татар и турок».

Варшава, само собой, сама раздувала государственные проблемы с Турцией, Москвой и даже Швецией, закрывая себе будущее с юга, востока и севера. Выборный король Речи Посполитой Ян Казимир, представитель свергнутой в Скандинавии династии Ваза, от своего большого ума продолжал называть себя королем Швеции, до которой ему было как до луны, и которой это совсем не нравилось. Польше оставалось совсем немного исторического времени до того момента, как, кроме южной Турции и восточного Московского царства, сильная северная Швеция, чтобы забрать себе остатки Балтийского побережья, станет угрожать самому существованию Речи Посполитой, однако в отупевшем до уже не раз отодвинутого предела сенате почти никто уже не мог далеко подумать.

Умные поляки предлагали и предлагали и королю, и королятам договориться с Украиной и под угрозой накатывавшихся с трех сторон войн оставить, наконец, ее в покое, но Ян Казимир, вставший во главе шляхетских ястребов, обещавших ему самодержавие, дружно орал вместе с ними, что нужно обязательно, несмотря ни на что, везде и всюду и всегда отомстить Хмельницкому за Батогский позор.

Королевские послы в Чигирине потребовали у Украины в одностороннем порядке соблюдать никакой Белоцерковский договор, и этот несусветный магнатский идиотизм стал последней каплей, переполнившей чашу терпения Днепра. На тайной старшинской раде Богдан заявил, что «надо уходить от идиотов, которым уже не поумнеть никогда» и после этого просто и горестно сказал, что уже пять лет по Украине катится страшный каток войн, эпидемий и неурожаев, которым не видно конца. Народ измучен, потери населения на Волыни и Брацлавщине достигли пятидесяти процентов и люди вот-вот перестанут верить в саму возможность победы над Речью Посполитой. Или 1653 год станет годом вхождения в сильное государство, или Украины не станет вообще. Время существования казацкой державы пошло уже не на месяцы, а просто на часы, и никто из старшин возражать против очевидного не стал. Было очевидно, что далекая Швеция, в которую Кремль не пропускал послов Хмельницкого, и слабая и то же далекая Турция не смогут оказать серьезной помощи Украине в борьбе с Польшей. Оставалась только близкая православная Москва, которая совсем не торопилась вступать в союз с казачеством, и Богдан задумчиво сказал, что Кремль надо поторопить. Через несколько дней на восток из Чигирина ушло новое посольство.

Новая польская армия вторжения собиралась плохо и к осени 1652 года из тридцати тысяч жолнеров, двенадцати тысяч немецких пехотинцев и уже четырех тысяч заменивших шляхту немецких всадников-рейтар под командой Станислава Потоцкого не было и половины. Несмотря на конец лета, король приказал коронному гетману атаковать Хмельницкого, однако собираемые на оплату наемников и солдат чрезвычайные деньги радостно и дружно разворовывались в сенатной Варшаве и войско намертво встало уже в пограничном Ковеле, заявив, что без жалования дальше не пойдет. Само собой, округа была разгромлена до Люблина и Бреста, и Ян Казимир, так же как и его королята беззаветно любивший деньги, с которыми не мог расстаться, распустил итак полностью разложившееся войско под предлогом ожидавшейся морозной зимы, хотя теплых зим в Речи Посполитой не было отродясь. Вся Европа в очередной раз хохотала над Варшавой и ее геройской армией, жолнеры которой способны только воевать в корчмах со стаканами с сивухой.

Вместо холодной зимы на Польшу вдруг обрушилась эпидемия чумы. В многолюдных польских городах заполыхали пожары, «реки выходили из берегов и заливали жилища, на земле от проливных дождей погибал урожай и валялись везде человеческие трупы, как снопы по полям, и звери из дебрей легко забегали в людские дома, и плыли по Висле копны, на которых обнявшись сидели кроткие волки и бесстрашные овцы, совсем обессиленные от обрушившихся на них бед».

Даже небо, казалось, говорило очумелой шляхте: «Прекратите жрать человечину!» В ответ король Ян Казимир объявил сбор добровольцев, мародеров и грабителей на войну с этими мерзкими хлопами.

В самом начале холодного марта 1653 года рожденный для войны и убийств коронный хорунжий и нобиль Стефан Чарнецкий во главе пятнадцати тысяч добровольцев от Ковеля ринулся на Брацлавщину, призывая шляхтичей не жалеть никого и ничего. Зная, что у них всего две-три недели для грабежей, бандиты-панята в коронной форме традиционно и ни за что сожгли со всеми малыми и старыми жителями цветущие местечки Липовец, Самогородок, Борщовку, Линцы, Ягубец и Погребище. Сожгли так, что даже сами поляки с ужасом заговорили о варварстве Чарнецкого, радостно кричавшего при массовых убийствах детей, женщин и стариков, что «он не оставит украинцев и на разведение».

Юго-западнее Умани Чарнецкого встретил Богун. Четыре тысячи казаков в укрепленном Монастырище перекрыли пятнадцати тысячам польских разбойников дорогу вглубь Украины. Не награбившийся и не наубивавшийся досыта Чарнецкий приказал своим людям взять это никчемное местечко и убить Богуна, к которому Хмельницкий, конечно, уже послал подкрепление. Коронный хорунжий мечтал победить казацкого героя, даже не понимая, что уж точно не ему тягаться с винницким и уманским полковником и любимцем Украины. Великолепный организатор, талантливейший полководец, бесстрашный и хитрый воин, десятилетиями воевавший в самых опасных местах, всегда в атаке рубившийся впереди своих отчайдухов, спасший казаков и посполитых под Берестечко, руководивший с сыном гетмана Тимошем походом в Молдавию Иван Богун рассчитал военную операцию убийственно четко и, как всегда, умно.