Музыкальный приворот. По ту сторону отражения - Анна Джейн

– Это всего лишь набросок, – с умным видом стал пояснять папа. – Называется «СК» – «Синее – Красное». На создание вдохновил один молодой человек и немножко один французский писака Стендаль. Знаешь такого? Нет? Я так и знал. А знаешь, что эта картина значит в аллегорическом смысле?

– Что? – не знала я. Для меня это просто синее и красное. Вот и все. Красивые узоры и необычные переплетения оттенков и цветов, которые радуют глаз. Это единственная картина из всех папиных работ, которую бы я с удовольствием повесила бы в нашей с Нелли комнате.

– Люди привыкли думать так: бывает только черное и белое. Черное – плохое, белое – хорошее. И все. Но это узость мышления – это не так! – неожиданно закричал Томас так громко, что проходившие мимо женщины с малолетним ребенком вздрогнули и неодобрительно на нас уставились.

– Не так? – удивилась я, потому как и сама, наверное, принадлежала к категории этих людей. А что может быть кроме черного и белого? Ну не сине-красное все же? Я вообще на эту тему никогда не задумывалась. Просто жила и все.

– Не так! Какое, к демонам моды, черное и белое? Нет-нет-нет, и еще раз нет. Не существует четкого деления на «плохой-хороший» или «добро-зло». Это профанация, дорогая дочь! – понесло папу. – На самом деле черным и белым могли назвать желтое и фиолетовое, зеленое и серое. Я назвал красное и синее. Это противоположности. В любом человеке есть две противоположности – и они не «плохие-хорошие», они просто противоположности, свойственные именно этому, конкретно взятому, человеку. Именно их слияние, слияние двух разностей делает нас цельными личностями, Катрина! – совсем уж патетически возопил Томас. Сейчас встанет, возденет руку к небу и начнет голосом оперной дивы рассказывать о добре и зле, и тучи над ним расползутся, дав возможность солнечным лучам стукнуть Томаса по макушке.

– Вот яркий пример. День и ночь. В средневековье считали, что ночь – время темных сил, зла и насилия, когда совершаются самые кровавые ритуалы! Но на самом деле – какая, к Айвазовскому, ночь – плохая? Это всего лишь предрассудок! Пред-рас-су-док! – поднял вверх указательный палец родитель. Вот же театр одного актера мне достался. – Ночь – это время суток, которое кардинально отличается по некоторым признакам от дня. Это не зло. А день – разве днем не творилось зло, приписанное ночи? Еще как. Все смешано и перемешано. Плохое перемешано с хорошим. В каждом из нас есть доброе и злое. Вокруг противоположности: синее и красное. Их совокупность – конечный результат. Те же день и ночь дают нам полное представление о сутках. Так и якобы плохие и хорошие черты человека не плохи и не хороши – они лишь составляют личность человека. Они дают единство души. Тебе понятно, Катюша? – неожиданно спросил меня он.

– Более или менее, – уклончиво сказала я, чувствуя, как больше и больше я замерзаю.

Мне нравились его мысли – прав, наверное, он прав. Нет четкого разделения на «плохой-хороший».

А Кей и Антон – они тоже такие? Не черный – плохой и белый – хороший (кто из них кто, я до сих пор не знаю), а просто разные – разноцветные, так сказать, не похожие друг на друга мировоззрением и характерами? Если существует Кейтон, то, судя по папиной теории, его можно оправдать и сказать, что он нормальная такая личность. Надеюсь, он не существует. Скорее всего, Антон что-то задумал.

– Ой, как красиво и здорово получается! – похвалила я папу, чтобы он успокоился – ведь пока не скажешь хороших слов и не согласишься с его точкой зрения (без сомнения, самой верной в радиусе тысячи километров), Томас будет упорно просвещать тебя. – И картина выглядит такой классной. Нежной.

– Вообще-то это еще не все, – застенчиво добавил он, – на первом плане здесь появится Говорящая Кишка.

– Фу-у-у, – передернуло меня тут же. – Какая гадость. А так нельзя оставить?

– Нет! Ведь так не видно смысла! – замахал руками родитель. – Нет смысла!

– А кишка какой смысл несет? Съедобный, что ли?

– Это аллегория человека без духовности, – тут же получила я серьезный ответ. – Здесь я хочу опереться на Франсуа Рабле.

– Ты же презирал классику!

– Рабле – гиперболик! Он мой старший брат в искусстве! Почитай «Гаргантюа и Пантагрюэль» и ты все поймешь! Ах, Катя, это же ты, что я распинаюсь.

– Что значит я? – сделала вид, что обиделась, я.

– Моя любимая дочка, которая не интересуется живописью в целом, и ее бедным отцом-художником в частности, – с кроткой улыбкой развел руки в стороны Томас.

Картину в своей комнате мне больше не хотелось вешать. А про молодого человека я забыла спросить.

– Пошли домой, у меня в рюкзаке мороженое тает, – скомандовал Томас (зачем мороженое в такую холодину?) и потащил меня в квартиру, развлекая невероятно «интересным» рассказом о том, какого он недавно обнаружил «талантливого молодого творца» с «необычным видением мира». Даже предложил мне начать встречаться с таким прекрасным парнем, но вовремя вспомнил, что у меня есть Антон, и пристыжено замолчал.

Дома мне предстояло пообщаться с братиком. И сделать это я решила после ужина, когда, выиграв у Нелли сражение под названием «Кто моет посуду» и получив саркастические замечания от Леши относительно способа получения моего законного трояка. Когда я рассказывала родственникам про сдачу экзамена, они отчего-то хохотали, а Томас даже выразил желание познакомиться с Василием Петровичем, чтобы нарисовать его портрет и пополнить тем самым его коллекцию «Замечательных нелюдей».

– Эдгар, – заглянула я в комнату брата после ужина, просчитав, что после принятия вкусной пищи он будет добрым. В его личных компьютерных покоях, опутанных проводами, как паутиной, то и дело слышались звуки автоматной очереди, бессвязных выкриков и лязг оружия. Это мой старший брат. Главный паук в этом логове играл в очередную игрушку, с азартом щелкая мышкой и стуча по клавиатуре так сильно, словно она была сделана из титана.

Сам брат, ссутулившись, притаился на своем вертящемся стуле, поставив локти на гладкий стол, заваленный дисками и разными обертками. Этот грязнуля плохо представлял, что такое мусорное ведро и путь к нему в нашем доме без компаса найти не мог. Хотя, с другой стороны, в последнее время он меньше времени проводил за компом и даже ездил в универ.

– Играешь? – сказала я и уселась на диван. Эдгар кивнул мне (он кивнул, не поворачиваясь, и его кивок смотрелся, как ответ Мистеру Священному Монитору). Минут пятнадцать я наслаждалась его виртуозной игрой – воин Эда отлично справлялся с поставленными задачами и противник – мерзкие жукосвиноподобные монстры, от которых Томас точно пришел бы в восторг, был почти повержен.

– Не смотри в спину, – через какое-то время сказал брат, почувствовав, наконец, мой пристальный взгляд.

– Почему? – невинно поинтересовалась я.

– Ты не Большой Брат.

– Это ты большой брат, так что помоги своей маленькой сестричке.

– Чего? А разве не ты старшая? – не отрываясь от действия на экране, поинтересовался этот олух.

– Вырвись в реальность, бамбук! – вскричала я, оскорбившись – это же до какой степени нужно мозги компом убить, чтобы забыть о возрасте. – И помоги своей сестре, пока она не убила тебя.

С пятой попытки мне удалось заставить братика оторваться от игры. Как же тяжело он вздохнул!

– Чего тебе? – недовольно спросил он. – Из-за тебя я бонусы потерял.

– Невелика потеря, – отозвалась я. – Мне нужна твоя помощь.

– Какая? – спросил Эд, откинувшись на мягкую спинку своего трона.

– Можешь по адресу квартиры узнать, что за люди там живут? – прямо задала я вопрос, чтобы не терять времени.

– Могу, – коротко ответил брат. – Какой адрес?

Наверное, он логично решил, что ему проще выполнить мою просьбу, чем терпеть мое присутствие.

Я послушно назвала адрес квартиры Антона.

– Минута, – прошелестел Эдгар. Нет, определенно, его нужно отучать от виртуальной реальности.

Брат загрузил какой-то диск («Паленый! На рынке за двести рублей взять можно», – гордо сказал он), пощелкал клавишами и сообщил мне:

– Олег Иванович и Антон Олегович Тропинины тут живут. Телефон квартиры нужен?

Я записала домашний телефон на всякий случай (а если я смогу поговорить с отцом Антоши, вдруг он приедет со своей командировки?) и спросила:

– А можно как-нибудь узнать, есть ли у Антона этого брат Кирилл? Он тоже сын этого Олега Ивановича, только прописан вместе с матерью, скорее всего, в другом месте. Имени матери я не знаю.

– А фамилия та же у нее? – поинтересовался брат, вставляя диск и с невероятной скоростью щелкая по клавишам.

– Не знаю. Наверное, – замялась я, одновременно пытаясь навести кое-какой порядок на столе братца, сложить диски в одно место, а мусор в другое – чтобы потом его выкинуть.

– Сейчас, я попробую узнать, – начал проделывать какие-то хитрые манипуляции с компом родственник. Через пару минут он сообщил мне: