Граф Никита Панин - Зинаида Чиркова

Вдали показалась медленно бредущая кляча с возком, и Никита Иванович кинулся бежать, чтобы догнать извозчика. Он кричал во все горло, останавливая Ваньку, но тот все не слышал, и Никита Иванович, запыхавшись, подбежал уже к самому экипажу. Извозчик сидел с понурой головой: он уже отчаялся найти седоков в такую глухую полночь, но, увидев Никиту Ивановича, закутанного в темный плащ, остановился, бережно подсадил его и шагом повез ко дворцу.

Никита Иванович дрожал от холода в продуваемом возке, но радостно хохотал, и извозчик, лохматый мужик в нагольном тулупе и шапке-треухе, все оглядывался и оглядывался на странного седока. Как будто и барин, в плаще темном, да в парике, а ноги вон в каких тонких башмаках, да и чулочки не по погоде. И подозрение закрадывалось в душу бородатого мужика, привыкшего возить пьяных бар и ловких проходимцев.

Доехав до Зимнего, извозчик соскочил с козел и, прижимая Панина к сиденью, сказал грубым голосом:

— Двугривенный подавай, барин…

Никита Иванович схватился за карманы, но вспомнил, что весь кошель с монетами бросил извозчику, доставившему его к дому Анны, и опять захохотал — экая нелепость, даже дать извозчику нечего.

Лохматый мужик глядел на странного барина, хохочущего в его возке, и думал только об одном — надует барин, не заплатит.

— Погоди тут, — сказал Никита Иванович, отдышавшись от хохота, — вышлю тебе двугривенный…

Но мужик не выпускал Панина из возка, требовал сурово и презрительно:

— Знаю я вас, бескошельных. Тут ходов-выходов видимо-невидимо. Сколь раз возил уже тут всяких — нырнет в дверь, а потом ищи-свищи.

Положение, хоть и комическое, стало надоедать Панину:

— Говорю ж тебе, вышлю, погоди тут…

Но извозчик не унимался и все не выпускал Панина из возка.

— Ладно, — решил Панин, — бери мой плащ, небось, не двугривенный стоит. Да гляди, подожди, вышлю тебе деньги…

Извозчик угрюмо забрал плащ Никиты Ивановича, а тот, в промокших башмаках, в тончайшем белье, роскошном камзоле, скользнул в темные передние дворца.

Федота пришлось разбудить, он давно спал, притулившись на ларе в прихожей панинских покоев.

— Чего, чего? — затараторил он спросонок, не понимая, чего от него хочет Никита Иванович.

Мелких денег в бюро не оказалось, и Никита Иванович дал Федоту четвертной билет. Федот вытаращил глаза.

— Иди, отдай извозчику, ждет у крыльца, — приказал Никита Иванович.

— Помилосердствуйте, Никита Иванович, — взмолился Федот, — и так-то у нас денег нет, а тут четвертной, да извозчику. Ванька, как есть двугривенный стоит…

— Иди, иди, коли говорят, — опять захохотал Никита Иванович.

Он так легко и свободно чувствовал себя, как будто спала пудовая давившая тяжесть.

— Да скажи, за всех, кто не уплатил, я расплачиваюсь, — громко закричал он вслед Федоту.

Тот выскочил по лестнице, дивясь на Панина. Ишь ты, думал он, знать, хорошо приняли его в том доме, куда поехал, раз такой благодетель стал для Ваньки, которому красная цена — двугривенный.

Вытаращил глаза и лохматый извозчик — он уже хотел было отъехать и с горечью думал о том, что господа все норовят проехать бесплатно, а у него семья, и дети, и все дни на морозе…

Федот выскочил с крыльца:

— Ты, что ль, барина вез? — спросил он.

Извозчик встрепенулся — не обманул, однако, барин.

Но когда Федот подал ему четвертной, в ужасе закатил глаза: нет же сдачи с такого билета.

— Бери, бери, все тебе, — заворчал Федот.

От счастья было умчал, но тут же вернулся:

— Плащ барский вот, — кинул он Федоту.

А Никита Иванович упал перед образами:

— Господи, прости ты меня, старого дуралея…

Глава двенадцатая

Сколь много ни говорила и ни писала Екатерина о величии русского народа, Никита Иванович понимал, что далеко еще России до других европейских наций. Трезво и с пониманием дела он относился и к самому русскому народу. Екатерине, нужно было, чтобы прославляли ее, а без России, без восхваления ее нельзя было этого сделать, Никита Иванович с большой долей иронии смотрел на переписку императрицы со своими западноевропейскими корреспондентами, но это шло на пользу поднимающемуся государству, и он одобрительно кивал головой, когда она пересказывала ему те места из писем Вольтера или Гримма, которые считала особенно лестными для себя. Однако в разговорах с великим князем Панин придерживался другой тактики и направлял мысли своего воспитанника на то, чтобы благоустраивать внутреннюю жизнь, буде он воспримет престол.

Он по-прежнему приглашал к обедам у Павла самых лучших людей, мысливших неординарно, прекрасно понимая, что такие разговоры за столом лучше западают в мысли и память молодого великого князя.

Барон Ассебург за столом рассказывал о путешествии в Швецию и упомянул город Торнео.

Павел всегда обращался к Панину, помня, что тот Швецию знает как свои пять пальцев — двенадцать лет жизни там заставили Никиту Ивановича глубоко и основательно изучить жизнь этого государства.

— Каков этот город? — спросил великий князь.

— Дурен, — коротко ответил Никита Иванович.

— Хуже нашего Клину или лучше? — снова спросил Павел. Он побывал в Клину, и его грязь, нечистота и сама крестьянская архитектура произвели на него самое плохое впечатление.

— Уж нашего-то Клину, конечно, лучше, — улыбнулся Никита Иванович, — нам, батюшка, нельзя еще о чем бы то ни было рассуждать в сравнении с собою. Можно рассуждать так, что это там дурно, а это хорошо, отнюдь к тому не применяя, что у нас есть. В таком отношении мы верно всегда потеряем…

Знакомил он Павла и с основами русской политики. В политике Никита Иванович придерживался точки зрения барона Корфа, умнейшего дипломата и дельного человека, хоть и изгнанного когда-то из Швеции за слишком уж грубые и давящие шаги по отношению к шведскому правительству и его королю. А барон Корф не уставал повторять, что главнейшее дело для России — такая тактика организации взаимодействия северных стран, чтобы интересы всех этих государств соблюдались в равновесии. Только тогда и Россия бы получила передышку от непрестанных войн в своем районе Балтийского моря и могла бы развивать внутреннюю экономику без борьбы с соседями.

Для Панина это положение стало главным, и все свои силы он направил на укрепление и создание такой северной системы. Никакого плана у него не было, но в своих каждодневных занятиях у него всегда идея эта была в уме, и с этой точки зрения он и решал все сиюминутные проблемы.

Главным было «поддержание дружбы и согласия» с соседями. А для этого необходимо обеспечить на севере Европы равновесие сил. Профранцузской коалиции требовалось противопоставить союз северных держав, и вовсе не обязательно скреплять его каким-либо единым связующим документом, а достаточно разработать взаимодополняющие друг друга соглашения по различным вопросам. Но и Екатерина, и Панин добивались, чтобы Россия в таком союзе занимала господствующее положение, давая своим союзникам минимум выгод, а получая максимальную пользу. Надо было «вывести Россию из постоянной зависимости и поставить ее способом общего Северного союза на такой степени, чтоб она как в общих делах знатную часть руководства иметь, так особливо на севере тишину и покой ненарушимо сохранять могла»…

Покончив с романом с Анной Строгановой, Никита Иванович вернулся к делам, в несколько дней разгреб все бумажные завалы, накопившиеся за несколько месяцев, и принялся с рвением наблюдать за политикой всех стран Европы. Ему нужно было, чтобы Пруссия помогала России в польских и турецких делах в обмен на помощь против Австрии. Англия должна была содействовать России в Швеции и Турции, получая за это поддержку в случае столкновения с Францией или Испанией.

Война с Австрией была далека — Пруссия уже не хотела ее, зная, во что выльется столкновение, Фридрих боялся теперь войны, как огня.

С Данией Панин уже почти договорился путем взаимных уступок. Эта страна была важна для России и сама по себе, поскольку в ее руках находились проливы — ключ к Балтийскому морю, да еще могла и помочь в шведских делах. Недаром он так дружил с датским посланником Ассебургом.

Польша была бы полезна, если бы в ней укрепилась прорусская партия. В случае столкновений с Портой она могла бы оказать России большую помощь.

От Швеции Панин ждал только одного — чтобы не лезли стокгольмские политики в Россию, не смотрели жадными глазами на завоеванные соседкой в Северной войне земли. И там нужен был лисий хвост и волчий рот.

Такая последовательная и дальновидная политика требовала умных и знающих, ловких и пронырливых дипломатов, способных отстаивать интересы России. И Никита Иванович постоянно искал и привлекал в свою коллегию именно таких людей. Россия в царствование Екатерины отошла от обычая ставить на такие должности взяточников, лихоимцев, родственников влиятельных вельмож.