Киево-Печерский патерик - Сборник Сборник

Се же есть дивно чюдо, яко за два лѣта не вкуси хлѣба и воды, ни от какого же брашна, ни от овоща, ни языкомъ проглагола, но немь и глух лежа 2 лѣта.

И это было дивное чудо, что в течение двух лет не брал он в рот ни хлеба, ни воды, ни овощей и никакой пищи не ел, ничего не говорил и лежал нем и глух два года.

Феодосий же моляше Бога за нь и молитву творяше над ним день и нощь, дондеже на трѣтиелѣто проглагола и прошаше на ногу въстати, акы младенець, и нача ходити. И небрежаше въ церковь ити, и нуждею едва привлачаху его въ церковъ, и тако помалу нача ходити въ церковь.И посем нача ходити на трапезницу, и посаждахуего кромѣ братиа, полагаху пред нимъ хлѣбъ, и не хотяше взяти его, они же влагаху в руку его. Феодосий же рече: «Положите пред нимъ хлѣбъ и не влагайте в руку его, да сам ясть». И не ядяше всю недѣлю, и помалу оглядався, вкушаше хлѣба — и тако научашеся ясти. И симъ образом избави его великий Феодосие от козни диаволя и прелести его. Исакий же въсприа пакы житие жестоко.

Феодосии же молился Богу за него и молитву творил над ним день и ночь, пока больной на третий год не заговорил, и попросил поднять его на ноги, как младенец, и начал ходить. Но не стремился он в церковь пойти, и его насильно водили в церковь, и так мало-помалу стал он ходить в церковь. После этого начал он ходить в трапезную, и сажали его отдельно от братии, и клали перед ним хлеб, но он не брал его, они же вкладывали его ему в руку. Феодосии же сказал: «Положите перед ним хлеб, а в руку не вкладывайте: пусть сам ест». Он же не ел целую неделю, а потом понемногу огляделся и стал пробовать хлеб, и так выучился есть. И так избавил его великий Феодосии от козней дьявола и от прельщений его. И снова предался Исакий жестокому воздержанию.

Феодосию же преставившуся и Стефану игуменьство приимъшу, Исакий же рече: «Се уже прельстил мя еси, диаволе, сѣдяща на едином мѣсте, отселе уже не имам в печерѣ затворитися, но имамъ тя побѣдитиблагодатью Божиею, ходя в манастыри». И паки облечеся въ власяницу и на власяницю свиту тесну, и нача уродство творити. И нача помогати поваромъ и работати на братию, и на заутренюю преже всѣхъ входя и стоаше крѣпко и непоколебимо. И егда же приспѣваше зима и мрази лютии, стоаше же въ плесницах раздраных, яко многажды примерзаху нозѣ его к камени, и не подвизася ногама, дондеже отпояху утренюю. И по заутрении вхожаше в поварню и приготоваше огнь, и дрова, и воду, и тогда прочии прихождаху от братиа поварове.

Когда же преставился Феодосии и игуменом стал Стефан, Исакий сказал: «Ты, дьявол, прельстил меня, когда я сидел на одном месте, поэтому теперь не затворюсь я в пещере, а буду побеждать тебя благодатью Божиею, ходя по монастырю». И снова облекся он во власяницу, а на власяницу надел рубаху грубую и стал юродствовать. Он начал помогать поварам и трудиться на братию, и на заутреню приходил он раньше всех, и стоял твердо и непоколебимо. Когда же приспевала зима и наступали морозы лютые, то и тогда стоял он в протоптанных башмаках, так что часто ноги его примерзали к каменному полу, но он не двигал ногами, пока не отпоют заутреню. И после заутрени шел он в поварню, разводил огонь, приносил дрова и воду, после чего приходили прочие повара из братии.

Единъ же поваръ, также бѣ имянем тѣмь Исакъ, и рече, посмѣяся: «Исакие, оносѣдить вранъ чернъ, и иди, ими его». Онъ же поклонився до земля, и шед, ятъ врана, и принесе его пред всѣми повары. И ужасошася вси о бывшем, и повѣдаша игумену и братии, и начаша оттоле братиа чтити его. Онъ же, не хотя славы человѣчьскиа, нача уродство творити и пакостити нача: ово игумену, ово же братии, ово мирьским человѣкомъ, друзии же раны ему даяху. И нача по миру ходити, и тако урод ся сътвори.

Один из поваров, также по имени Исакий, как-то сказал, насмехаясь: «Исакий, вот сидит ворон черный, — поди, возьми его». Он же поклонился до земли, пошел, взял ворона и принес его на глазах у всех поваров. И ужаснулись все они, видя это, и поведали игумену и всей братии, и после этого братия стала почитать его. Он же, отвергая славу человеческую, стал юродствовать и начал глумиться то над игуменом, то над кем-нибудь из братии, то над мирянами так, что иные даже били его. И стал ходить по миру, также юродствуя.

И пакы вселися в печеру, в нейже преже был, — Антоней убо преставися, — и нача събирати к собѣ юных от мирьскиа чади, въскладываше на них порты чернеческиа. Да ово от игумена Никона раны приимаше, иногда же и от родитель детей тѣх. Блаженный же то все тръпяше и подъимаше раны, и наготу, и студень день и нощь.

И поселился он снова в пещере, в которой жил прежде, — Антоний к этому времени уже умер, — и начал собирать к себе юных мирян и одевал их в монашеские одежды. И его били за это, — то игумен Никон, то родители детей этих. Блаженный же все это терпел, перенося побои, и наготу, и холод днем и ночью.

Въ едину же нощь вжегъ пещь в кѣлии, в печерѣ, яко разгорѣся пещь, — бѣ бо утла, — и нача пламенъ исходити горѣ утлизнами, оному же нѣчим скважнии покрыти, и въступи босыми ногами на пламень, дондеже изгорѣ пещь, и сниде ничимъже вредимъ. И ина многа повѣдаху о нем, а иноесам видѣх.

Однажды ночью затопил он печь в келье, в пещере, и, когда печь разгорелась, — а она была ветхая, — пламя стало вырываться вверх через щели, а заложить их ему было нечем, и встал босыми ногами на огонь, и простоял так, пока не прогорела печь, и сошел, не причинив себе вреда. И многое другое рассказывали о нем, а иное я и сам видел.

И тако побѣду взя на бесы, яко и мухни въ что же имяустрашениа их и мѣчтаниа. Глаголаше бо к ним: «Аще бо мя бѣсте и прельстили первие, понеже не вѣдахъ козней ваших и лукавъствиа, нынѣ имамъ Господа Иисуса Христа, Бога моего, и на молитвы и отца моего Феодосиа надѣяхся, имам побѣдити вас». Многажды бо ему пакости дѣяху бѣси и глаголаху: «Нашь еси, Исакие, понеже старейшему нашему поклонился еси». Онъ же глаголаше: «Вашь старейши Антихристъ есть, а вы есте бѣси»; и знаменаваше лице свое крестнымъ знамениемь — и тако изчезаху бѣси.

И такую силу взял он над бесами, что как мухи были они ему, ни во что не ставил он их стращания и наваждения. Он говорил им: «Если вы и прельстили меня в первый раз, потому что не ведал я козней ваших и лукавства, то ныне со мною Господь Иисус Христос, Бог мой, и на молитвы отца моего Феодосия надеюсь, и одержу победу над вами». Много раз пакостили ему бесы и говорили: «Наш ты, Исакий, потому что старейшине нашему поклонился». Он же говорил: «Ваш старейшина — Антихрист, а вы — бесы»; и осенял лицо свое крестным знамением — и исчезали бесы.

Иногда же пакы прихождаху к нему, страх творяще ему в мечтѣ, яко се многъ народ с мотыками и лыскары, глаголюще: «Раскопаемь печеру сию и сего загребем здѣ»; инии же глаголаху: «Изыди, Исакие: хотят тя загрести». Онъ же глаголаше к ним: «Аще бысте человѣчи были, то во дьне ходили бысте, а вы есте тмаи въ тмѣ ходите»; и знаменався крестом, и исчезаху. Иногда же страшаху его въ образѣ медвѣжии, овъгда же лютым звѣремь, овогда львом, иногда же змиа полъзаху, ово ли жабы, и мыши, и всякъ гад — и не възмогоша ничтоже сътворити ему.

Иногда же снова приходили они к нему, пугая его видением, как будто пришло много народа с мотыгами и кирками, говоря: «Раскопаем пещеру эту и засыпем его здесь»; иные же говорили: «Выходи, Исакий: хотят тебя засыпать». Он же говорил им: «Если бы вы были люди, то днем пришли бы, а вы — тьма и во тьме ходите»; и когда осенял себя крестным знамением, то они исчезали. Иногда же стращали его то в образе медведя, то лютого зверя, то льва, то вползали к нему змеями, или жабами, и мышами, и всякими гадами, и ничего не могли сделать ему.

И рѣша: «О Исакые, побѣдил ны еси!» Он же отвѣщеваше: «Якоже бѣсте вы мене прелстили во обрзѣ Иисус Христовѣ и въ аггельстѣмь, недостойни суще таковаго сана, но се въистинну является въ образѣ звѣрином и скотиемь, и змиами и всякым гадомь, аци же и сами есте». И оттоле не бысть пакости ему никоеаже от бѣсовъ, якоже и самь повѣдаше, яко: «Се бысть ми, — рече, — за 3 лѣта брань».