Лунная соната для бластера - Владимир Серебряков

За время моего отсутствия ситуация на Луне изменилась к худшему весьма сильно.

Попробовав безнаказанности на вкус, Дэвро перешел от слов к делу. Пентовка его трудами была формально распущена, а фактически — уничтожена; немногие уцелевшие сидели тише воды и не путались под ногами. Нейтрализовав тем же способом администрацию, колониальщик официально объявил, что «вынужден» (интересно, хоть один самозванец готов был признать, что имел все возможности сидеть дома и починять примусы?) принять всю полноту власти, и тут же издал несколько приказов, повергших Город в информационный шок. Для начала он закрыл студию; в качестве причины указывалось «большое количество тунеядцев и антиобщественных элементов, связанных с полисенсом, а также потеря экономической целесообразности указанного рода деятельности в связи с последними событиями» (клянусь, я не выдумал ни единого слова). Затем, одно за другим, в глосе появились несколько довольно расплывчатых заявлений. Кто-то пропустил их через семантический фильтр и потом долго приглаживал вставшие дыбом волосы. По сути, Дэвро извещал лунарей, что хваленой свободы больше не будет, самоуправления больше не будет (не то, чтобы мы им часто пользовались, зато гордились страшно), зато будет долбежка тоннелей до посинения — «прогнозируемый рост населения» и все такое прочее под маркой послабления: повышались квоты рождаемости. О том, что запасы льда в подполярных шапках отнюдь не безграничны, голубец то ли не догадывался, то ли предпочел забыть.

Война Домов тем временем переходила в заключительную фазу: Карел и примерно треть свободных стервятников при поддержке Дэвро — против всех остальных. Даже дом Камиля, попробовав на вкус новой власти, почел за благо переметнуться на сторону проигравших. Исход конфликта оставался сомнительным только потому, что население Города с беспрецедентной дружностью принялось ставить новой власти палки в колеса. До прямых столкновений дело не дошло — и слава всем богам лунным и земным, потому что народу за последние дни и без того израсходовалось немало — но только за отсутствием организующей силы. Питавших давнюю неприязнь к голубцам кришнаитов связывала доктрина пассивного сопротивления (и страх Господень — трусоваты они в большинства своем), алиенистов — удаленность от Города, а уикканцев Лаланда — репрограммы, поставленные им карелами.

Историю с незаконной гипнургией я, как оказалось, прояснил не до конца. Карелы действительно при установке репрограмм оборотничества выменяли общину Лаланда на подчинение. Разумеется, зомби из уикканцев делать не стали — кто-нибудь обязательно заметил бы, протез психики годен лишь на ограниченный срок, для выполнения четко сформулированных заданий. Но никакого сопротивления карелам община оказать не могла.

Так или иначе, а, кроме забаррикадировавшихся в своем реге групарей, никто не пытался вести с Дэвро и его подручными горячую войну. Однако на контроль за инакомыслящими было брошено до восьмидесяти процентов интелтронных мощностей Города, порой — в ущерб программам комфорт-обеспечения, что не прибавляло новым властям популярности. Голубец загнал себя в воронку: насилие порождало недовольство, а то, в свою очередь, приходилось подавлять насилием.

Больше всех, как это бывает, от смуты выигрывал покуда Карел из Карелов, глотавший оставленные защитниками предприятия других Домов, будто таблетки. Кроме того, его люди под шумок перехватили управление заводами по синтезу интелтроники, да так «неудачно», что производство встало, и на все требования Дэвро обеспечить мощности для тотального контроля разводили руками. Групарь, должно быть, втихаря посмеивался над наивным подельником — неужели тот всерьез надеялся, что Карел предоставит ему возможность от себя избавиться?

Мы с Элис в обмен коротко обрисовали ситуацию в Доминионе. Собственно, Доминиона как такового уже не существовало — новости с иных миров перестали поступать в Солнечную систему в момент гибели «Лагранжа-2». Но через ретрансляторы станции шла и наша радиосвязь с Землей. Сигналы прекратили поступать еще до того, как вспышка близ зенита ослепила скан-сетки немногочисленных видовых телескопов. Следовало полагать, что на материнской планете это мало кого обеспокоило, потому что ни единого направленного сигнала с Земли Луна до сих пор не получила. На дешифровку радиошума, исходящего с бывшей метрополии, не хватало вычислительных мощностей. Оставалось только смотреть, как по безмолвному голубому диску взблескивают редко-редко белые точки ядерного огня. Информационный вакуум заполняли самые невероятные слухи: от своеобычных Чужих до межзвездного терроризма.

Когда мы закончили, наступило неловкое молчание.

— Могу я воспользоваться вашим гейтом? — вежливо поинтересовалась Элис, прерывая неумеренно затянувшуюся паузу.

— Да, конечно. — Черный-Слончевски махнул рукой. — Хаб в соседней комнате.

Элис вышла.

— Так чего вы хотите от нас? — без обиняков спросил Аббасон, как только диафрагма за ее спиной сомкнулась.

— В сущности, ничего, — ответил я. — Разве что вы одолжите мне инфор. Остальное я сделаю сам. И друзья помогут.

Господин нахмурился.

— Мой брат неточно выразился, — Слончевски сосредоточенно сплетал «кошачью колыбель» из толстеньких пальцев. Я обратил внимание (какие мелочи порой задерживаются в сознании!), что глаза у него неменяные — грязно-карего цвета, с круглыми зрачками. — Конечно, мы можем предоставить вам инфор. Даже подарить. Моего брата интересовало — зачем это нам? Чего вы хотите добиться, противостоя Дэвро и его команде?

— Свободы, — ответил я.

— Свобода — понятие расплывчатое. — Госпожа Квилл улыбнулась, демонстрируя очень крупные и очень острые зубы. Я внезапно решил, что поступил исключительно мудро, игнорируя ее авансы.

— Вы полицейский, — уточнил Черный. — Вы поддерживали порядок… — На миг лицо его исказилось. — За наш в том числе счет. — Мне пришло в голову, что у руководства этой общины должен быть изрядный зуб на правоохранительные органы. — Почему вы не с ними?

Я втянул воздух сквозь сжатые зубы. Интересно, как я буду объяснять этой компании, чего хочу, когда и сам этого не знаю в точности?

— Есть такая вещь, как слишком много порядка, — ответил я. — И порядок ради порядка. Не знаю, о чем на самом деле думает Дэвро… но история показывает, что всякий, кто говорит «Государство выше человека», думает при этом «Государство — это я».

Я вздохнул.

— Наш голубчик выбрал себе в лен самый развитой из доменов, не могу отказать ему в хитрости — никто, кроме нас, не полагается так на интелтронику, на психотехнику, нейрофармакологию и протеику. — Я пристально посмотрел на Аббасона, чтобы тот с гарантией уловил намек. На меня явственно пахнуло козлом. — Мы единственная планета, на котором серьезно развивались и использовались эти технологии. Если он подомнет Луну под себя, подхлестнет рост населения, создаст оборонительный щит… Но Дэвро не учел одного. — По мере того, как я распалялся, слова соскальзывали с языка все легче. Я с изумлением обнаружил у себя ораторский дар. — Луна не только в этом уникальна. Здесь собрались социопаты, сектанты, маньяки и придурки со всей Земли, и до сих пор нам удавалось мирно уживаться друг с другом. Мы создали единственную в своем роде культуру. Культуру невмешательства. И она будет защищаться. Потому что мы предоставлены сами себе, покуда не построим первый космолет… или лифт.