Путь к золотым дарам - Дмитрий Баринов (Дудко)

   — Тебя предал мужчина, отец твоего ребёнка. А меня — женщина, мать двоих моих сыновей. Я всегда искал подвигов, брался за самые опасные поручения царя. А она хотела, чтобы я пробился в дворцовую стражу, где сытно и ре надо рисковать. Да, я виноват перед ней! Проиграл в кости своё достояние и самого себя. А она ушла с детьми к жирному пройдохе, столичному градоначальнику. И не вернулась ко мне, даже, когда я возвратил себе свободу и прославился вместе с Ардагастом в битве у стен Таксилы.

   — Ты такой большой, сильный, отважный... Тебе, наверно, нетрудно найти себе женщину?

   — Да, женщины меня любят. Но ни одной из них я не могу верить.

   — Даже такой, как мы... нет, как Ларишка? Мыто для вас, мужчин, шлюхи. Хотя десять месяцев в году обходимся вовсе без вас.

   — Как святые подвижницы у нас в Индии, — усмехнулся он. — Там знают, что такое священный обет. Он делает человека сильнее самих богов.

   — А я оказалась слабой, как все женщины. И за это наказана: не нужна теперь ни Доко, ни сёстрам. Разве что Ардагасту.

   — Твой Доко просто дурак, если отверг дар богов. Такую жену, как ты или Ларишка... — Он вдруг умолк.

Она тоже ничего не сказала. Только склонила голову ему на грудь, рассыпав золото волос по стальным чешуйкам панциря. Амазонка чувствовала: этот большой, добрый и прямодушный воин не станет пользоваться её слабостью. Когда утром Доко, увидев их вместе, нагло хмыкнул, кшатрий взглянул на него так, что царевич поспешил убраться.

В это же утро два отряда расстались. Доко с дружиной ушёл на юго-запад, к морю. А росы и амазонки, помянув погибших мужеубийц пиром и воинскими состязаниями, двинулись на восток через Лаго-Наки, где их радушно приняли Шортан и его пастухи. И лишь одному из спутников Ардагаста пришлось в одиночестве уходить на юг. То был мобед Манучихр. Когда после тризны путники седлали коней, Серячок вдруг зарычал на перемётную суму перса. Тот возмутился поведением «Ахримановой твари», но росы хорошо знали: у волков на нечистую силу особый нюх. Выслушав волка, Шишок громко заявил:

   — Да у тебя, праведный маг, в суме целых семь чертей сидят.

Враз переменившись в лице, Вышата вывернул суму. На траву упала серебряная чаша с изображением семи демонов.

   — Так ты ещё и вор, праведнейший зороастриец? Припрятать чашу так, чтобы сама богиня не заметила — на это и я бы не решился, — покачал головой Хилиарх.

   — Ещё и сводник, — добавил Вышата. — Я же при тебе говорил первый раз с Саумарон. Ты знал, кто такая Ардагунда, а принялся сватать её за Ардагаста.

   — Я ни в чём не погрешил против истинной веры, — с достоинством возразил мобед. — Кровнородственный брак — брак богов, царей и праведных зороастрийцев. Ты, царь, стал бы в глазах венедов подобен Даждьбогу, брату и супругу Мораны.

   — Они — боги, а я — человек, хоть и Солнце-Царь. — Зореславич сгрёб в кулак бороду мобеда. — Обманом на сестре меня хотел женить, чтобы ваш срамной персидский обычай к нам перенести?

   — Умолчание с благой целью не есть обман, — невозмутимо ответил Манучихр.

Ардагаст с отвращением выпустил бороду мага:

   — Твоя праведность хуже всякого греха. Иди прочь и знай: в царстве росов тебе и таким, как ты, путь закрыт.

Перс протянул руку к серебряной чаше. Воздух над ней задрожал, и в нём начали проступать фигуры семерых четырёхкрылых когтистых демонов. Вышата взмахнул Секирой Богов и разрубил чашу надвое. Демоны, высвободившись, на миг встали в полный, выше человеческого, рост, но при виде вспыхнувших на секире знаков Солнца и Грома унеслись прочь. Манучихр с сожалением покачал головой, собрал вещи обратно в суму. Потом взобрался на лошадь, обернулся и сказал:

— Я ухожу, но истинная вера ещё придёт в царство росов, и горе будет всем, кто её не примет!

Он тронул поводья и поехал на юг, полный веры в свою праведность и правоту своего дела, и его четырёхугольная борода степенно и важно колыхалась перед ним. Хилиарху вспомнились виденные им в развалинах Ниневии каменные рельефы. На них такие же бороды столь же важно носили ассирийские цари и вельможи. Правда, они не поучали об истинной вере, а пировали и убивали.

Полный гнева и досады, Валент расхаживал по пещере и ругал последними словами толстобрюхого, клыкастого демона. Ругал, хорошо зная, что не прав. Демон всего лишь выполнил приказ: защищать зихов от чар Манучихра. И ничего сверх того делать даже не думал. Чего ещё ждать от того, кто служит из страха или корысти и ни утруждать себя, ни рисковать собой не желает? Но хотелось хоть на ком-то согнать злость за случившееся под Диоскурией. Все демоны и дракон погибли, сваны бежали, а гениохи помирились с абасгами, загнали римлян в крепость и содрали с них изрядный выкуп. Значит, колхидское гнездо Братства Солнца и дальше будет сеять смуту по всему Понту Эвксинскому.

И войну на Кавказе разжечь тоже не удалось. Ну что ему стоило не полагаться на демона-пьяницу и невежественную колдунью, заглянуть лишний раз в магическое зеркало? Кто знал, что здесь вдруг окажутся Ардагаст с Вышатой? А если бы он и узнал, то вряд ли бросил бы дела под Диоскурией. Потому что всё тащил на себе один. Учеников Симона Мага и других тёмных магов и некромантов в Империи множество, а что толку? Каждый думает лишь о своём духовном совершенствовании или о выгодах, которые можно извлечь из магии, и не желает поступиться своей свободой. Куда им против Братьев Солнца — всегда сплочённых, бескорыстных, готовых жертвовать собой ради этого бреда о свободе и равенстве для всех!

И вот теперь явиться в братство Бога Высочайшего, словно нерадивому рабу-управляющему к хозяину, смотреть на кислые рожи Спевсиппа и его шайки и знать, что теперь долго не получишь здесь и медного обола. Это всё должен терпеть от них, погрязших в материи и невежественных во всём, кроме наживы, он, великий иерофант! Да, он и сам не беден, но проклятые египтяне столько дерут за папирусы и магические предметы... Но, раз уж он будет в Пантикапее, нужно будет немедленно забрать мальчишку. Хоть бы с этим не опоздать...

Тёплая летняя ночь уже опускалась на узкие улочки Пантикапея, когда к домику под вишней подошёл человек в поношенном сером плаще и дорожной шляпе. Оглядевшись, он спрятал в сумку плащ и шляпу и надел чёрную хламиду с серебряным шитьём. В окне домика горел свет. Человек толкнул калитку, без стука открыл дверь. Молодая женщина бросилась к нему:

   — Левий! Они снова охотятся за тобой!

Он погладил её по волосам, снисходительно улыбнулся:

   — Если ты о пятерых глупцах из городской стражи, то они сейчас караулят корчму, думая, что это твой дом.