Звезды Эгера - Геза Гардони

В этих краях повсюду были разбросаны виноградники, но в ту осень венгры не собирали виноград. Зато повсюду хозяйничали турки. Куда ни глянь, везде в виноградниках мелькают тюрбаны и меховые колпаки.

Некоторые кричали молодому дэли:

— Хороша у тебя добыча! Где ты разжился?

Но дэли был занят, подгоняя своего невольника, а тот яростно погонял вола, и оба не отвечали на вопросы.

Дэли не кто иной, как Эва. Невольник — Миклош.

Караульных нет нигде. А если и есть, то все они пасутся в виноградниках. Да и к чему сейчас караульные! Противник заперт в крепости.

Эва Борнемисса безо всяких помех въехала в долину, где обжигали когда-то кирпич, а сейчас стояло скопище пестрых и грязных шатров. Сразу ее окружили галдящие цыганята и тявкающие псы. Вскоре сквозь толпу пробились купцы.

— Продай мальчика. Сколько возьмешь?

— Даю пятьдесят пиастров.

— Даю шестьдесят курушей.

— Семьдесят.

— Дам за вола двадцать пиастров.

— Дам тридцать.

— Сорок…

Но дэли и бровью не повел. Пикой защищал то вола, то юношу. В руке невольника была длинная ветка.

Они спустились со склона, засаженного виноградниками, в долину, к печам. Тут еще живописнее картина. Цыгане наспех сложили себе жилище из кирпичей, крыши соорудили из парусины и веток. Несколько цыганских семейств приютились даже в печах для обжига кирпичей. Жарят, варят, греются под лучами осеннего солнца.

Старое ореховое дерево цело и невредимо. Под ним расположился какой-то барышник. Эва отсчитала десять шагов к югу от дерева и посмотрела туда. Там как раз устроили загон для лошадей. А около загона четырехугольный шатер барышника, на котором турецкими буквами было написано изречение из Корана: «Факри — фахри»[87].

Турецкие купцы никогда не указывают свое имя на дверях лавки — они пишут несколько слов из Корана.

Эва наконец приметила камень. Некогда это был мельничный жернов. Давно он, видно, лежит здесь — так глубоко врос в землю, что только половина его высовывается наружу. Из отверстия посередине жернова тянется вверх высокая трава, а вокруг он пророс мхом.

Эва поставила своего невольника и вола у конского загона, пику вонзила в дыру жернова.

К ней, кланяясь, подошел купец.

— Почем продаешь невольника? — спросил он, поглаживая бороду.

Эва прикинулась немой: указала на губы и сделала отрицательный жест.

Немой солдат не редкость. Увидев безусого и безбородого немого ратника, турок сразу понимает, что перед ним человек, который не в военное время живет подаянием.

Грек заговорил:

— Тридцать пиастров.

Эва кивком головы дала понять, что продается только вол.

Грек оглядел вола со всех сторон, потрогал грудь, похлопал по крупу и предложил другую цену:

— Двадцать пиастров.

Эва покачала головой.

Купец предложил тридцать, потом тридцать пять пиастров.

Эва присела на камень и с горделивым видом ощупывала свою ногу. К ноге был привязан кусок сырого мяса, сок его темным пятном расплывался на синем сукне.

Когда грек посулил за вола тридцать пять пиастров, Эва, показывая руками и пикой, дала понять, что ей нужен шатер, причем поставить его надо на этом месте.

Грек видел, что дэли ранен, бледен и смертельно устал. Он понял, что дэли хочет передохнуть, пока у него не заживет рана. Очевидно, для того и нужен ему шатер. Купец велел своему слуге принести полотнища трех-четырех изодранных шатров.

— Изволь, выбирай!

Эва выбрала самый большой, хотя он был весь в заплатах, и указала на вола: можешь, купец, взять свою покупку. Купец был недоволен ценой. Эва отдала в придачу и коня, но при условии, что купец сперва разобьет над камнем шатер. Грек согласился. Вместе с двумя слугами-сарацинами он поставил палатку на указанном месте.

Что ж, пока все шло гладко.

— Господь хранит нас! — прошептала Эва, когда она осталась в шатре вдвоем с Миклошем.

Теперь весь вопрос был в жернове — когда и как приподнять камень.

Надо где-то раздобыть шест, чтобы засунуть его в дыру и сдвинуть жернов.

Достать шест не так уж трудно — взять и вытащить жердь из загородки конского загона. Ночью они с этим делом справятся.

За холмом непрерывно грохотала пушка, а в перерывах между выстрелами слышались частые выхлопы крепостных пищалей. Иногда до Эвы и Миклоша доносился зловонный запах порохового дыма. Сквозь ветви деревьев видна даже одна из башен замка. Она похожа на большую свечу, изгрызенную мышами. Но наши путники смотрят на нее с восторгом. Башня эта — приметная веха, указывающая, куда они должны проникнуть сегодня ночью.

Кругом снует разношерстный люд. Иногда появляются и солдаты. Чаще всего они покупают коней или разыскивают какого-нибудь целителя, знахаря. Велик спрос и на цыганские талисманы. В них, правда, не очень верят, но все же покупают. На волосатой груди одного асаба венком нанизаны на шнурок маленькие талисманы.

Эва растянулась на плаще.

— Миклош, не отправиться ли мне на розыски сына? Если я сюда дошла, могу и дальше пробраться.

— Ваша милость, вы опять о том же думаете?

— В этой одежде меня никто не задержит. Я могу найти его среди войска. Разыщу Юмурджака, встану перед ним и скажу: «Вот тебе кольцо, верни мне сына!»

— Кольцо он возьмет, а мальчика не отдаст.

— О, жестокий, дикий зверь!

— Да ведь если бы он был другим… Но допустим даже, что он честный человек. А что, если кто-либо из офицеров отдаст вашей милости какой-нибудь военный приказ? И потом, ведь могут быть и такие отряды, куда дэли не пускают. Около пушек наверняка посторонним нет прохода. Вот сразу и распознают, что вы, ваша милость, чужая и зачем-то затесались к ним в лагерь.

— И схватят…

— Ну, положим, даже не схватят. Но Юмурджак все равно не выпустит вас из своих рук.

Эва вздохнула. Она развязала суму, достала хлеб и холодную курицу, выложила все на жернов.

— Поедим, Миклош.

Наконец смерклось. Смолк пушечный грохот. В темноте все постепенно улеглись спать.

Эва вытащила из сумы пачку свечей, высекла огонь, зажгла свечу горящим трутом.

В полночь Миклош крадучись вылез из шатра и несколько минут спустя вернулся обратно с жердью толщиной в руку.

Жердь засунули в дыру жернова и сдвинули его с места.

Под камнем не оказалось ничего, кроме сырой темной глины и нескольких черных жуков.

Эва с силой топнула ногой в том месте, где лежал жернов.

Это был вопрос, обращенный к земле: «А может быть, тут пустота?»

Земля глухо отозвалась: пустота.

Эва вынула из сумы лопату без рукоятки, прикрепила ее к древку пики и принялась копать. Миклош разрывал землю руками.

На глубине двух пядей лопата стукнулась обо что-то твердое. Это была дубовая доска, очень толстая, но уже сгнившая.

Ее откопали и вынули. Под доской зияла темная яма, в которую мог пролезть человек.

Сначала пришлось спуститься на десять ступенек, а там уже яма расширялась. Она оказалась выложенной камнем, точно погреб. Идти можно было не сгибаясь.

Воздух был спертый. Темнота. Кое-где на стенах белел налет селитры. Веяло сыростью и холодом.

Впереди шел Миклош со свечой. Местами пробирались по щиколотку в воде, спотыкаясь иногда о камни, упавшие со свода подземелья. Тогда Миклош оборачивался и предостерегал:

— Осторожнее, тут камень!

Кое-где шаги их гулко отдавались под сводом. Значит, тут наверняка есть и другой потайной ход. Что за народ их проложил? Когда строился замок Эгер, историю еще не писали. Кто знает, какие племена жили до нас в этих краях!

— Осторожнее, нагнитесь!

Ход некоторое время спускался под уклон, потом пошел в гору, а свод стал нависать все ниже и ниже. Миклош пробирался уже на четвереньках. Эва остановилась.

— Миклош, пройдите вперед, — сказала она. — Если этот ход заложен, нам надо вернуться за лопатой.

Миклош пополз дальше со свечой. Луч света все сужался и наконец исчез. Эва осталась одна в темноте.

Она опустилась на колени и начала молиться:

— Господи, помилуй меня, бедную скиталицу!.. Видишь ли ты меня в этой тьме кромешной?.. От моего Гергея отделяют меня всего лишь несколько шагов… Неужто ты соединил нас для того, чтобы страдали мы сейчас в горькой разлуке? Услышь меня, отец милосердный, тебе открываю я свое трепещущее сердце… Господи, здесь, под пятой врага, в черной глуби земной, молю тебя: дай мне проникнуть к Гергею!

Вдали заалел огонек, потом показался Миклош. Он полз на животе, затем поднялся, сгорбившись, и выступил из тьмы.

— На расстоянии двадцати шагов проход все сужается, потом на расстоянии десяти шагов подземелье становится просторным и там разветвляется на две стороны. Но оба хода завалены.

— Миклош, ступайте обратно за лопатой. Будем копать до утра. Но вы, Миклош, должны каждый час показываться перед шатром, чтобы нам не возбудить подозрений.