Меченосцы - Генрик Сенкевич

Но Збышко не мог уехать тотчас же. Тогдашний рыцарь мог не обращать внимания ни на какие препятствия, но не мог нарушить рыцарского обычая, который повелевал, чтобы победитель провел на месте боя целый день, до полуночи следующего дня: делалось это как для того, чтобы показать, что он стал господином арены, так и для того, чтобы выказать готовность к следующему поединку, в случае если бы кто-нибудь из родственников или друзей побежденного захотел вызвать его. Обычай этот соблюдали даже целые отряды войска, теряя иногда выгоду, которую могли принести быстрые действия после победы. Збышко даже не пытался высвободиться из-под неумолимого закона, и, слегка подкрепившись, а затем надев латы, до самой полуночи простоял во дворе замка, под мрачным зимним небом, поджидая врага, который не мог прибыть ниоткуда.

Только в полночь, когда герольды при звуках труб окончательно возвестили его победу, Миколай из Длуголяса позвал его к князю на ужин и вместе с тем на совещание.

VI

На совещании князь заговорил первый и сказал так:

— Беда, что у нас нет против комтуров ни письма, ни какого-нибудь свидетеля. Хоть подозрения наши, кажется, справедливы, и я сам думаю, что дочь Юранда похитили они, а не кто-нибудь другой, да что из этого? Они отрекутся. А когда великий магистр потребует какого-нибудь доказательства, что мы ему покажем? Да еще письмо Юранда говорит в их же пользу.

Тут он обратился к Збышке:

— Ты говоришь, что они выманили от него угрозой это письмо? Возможно, и даже вероятно, что это так, потому что, если бы правда была на их стороне, Бог бы не помог тебе против Ротгера. Но если они насильно заставили написать одно письмо, то могли заставить написать и два. Может быть, и у них есть письмо Юранда, подтверждающее, что они неповинны в похищении несчастной девушки. В таком случае они покажут это письмо магистру, и что тогда будет?

— Ведь сами же они признали, милосердный государь, что отбили Данусю у разбойников и что она у них.

— Это я знаю. Но теперь они говорят, что ошиблись и что это другая девушка, и лучшее доказательство этого — то, что сам Юранд ее не признал.

— Не признал, потому что ему показали другую, чем и привели его в ярость!

— Вероятно, это так и было, но они могут сказать, что это только наши догадки.

— Их ложь — как лес, — сказал Миколай из Длуголяса. — С краю еще кое-что видно, но чем дальше вглубь, тем он чаще: человек плутает и совсем сбивается с дороги.

Потом он повторил свои слова по-немецки рыцарю де Лоршу, который сказал:

— Сам великий магистр лучше их; а брат его, хоть и заносчив, но понимает рыцарскую честь.

— Это так, — отвечал Миколай. — Магистр человек с душой. Не может он обуздать комтуров и капитула и ничего не в силах сделать с тем, что весь орден держится на угнетении людей, но этим он не доволен. Поезжайте, поезжайте, рыцарь де Лорш, и расскажите ему, что здесь произошло. Они чужих больше стыдятся, чем нас, чтобы те не рассказывали при иностранных дворах об их предательствах и подлостях. Когда же магистр потребует от вас доказательств, скажите ему так: "Знать правду — дело Бога, а дело людей — искать ее; поэтому, государь, если хочешь доказательств, то поищи их: вели обыскать замки, позволь нам искать, потому что это глупость и сказка, будто сироту похитили лесные разбойники".

— Глупость и сказки, — повторил де Лорш.

— Разбойники не подняли бы руки на княжеский дворец и на дочь Юранда. А если бы они даже похитили ее, то только ради выкупа и сами дали бы знать, что она у них.

— Все это я знаю, — сказал лотарингский рыцарь, — и де Бергова я тоже разыщу. Мы из одной страны, и хотя я не знаю его, говорят, что и он родня графа Гельдернского. Он был в Щитно и пусть расскажет магистру, что видел.

Збышко кое-что понял из этих слов, а чего не понял, то перевел ему Миколай; поэтому он обнял рыцаря де Лорша и прижал его к груди с такой силой, что рыцарь даже застонал.

А князь сказал Збышке:

— А ты непременно хочешь тоже ехать?

— Непременно, милосердный государь! Что же мне еще делать? Я хотел брать приступом Щитно, хотя бы мне пришлось зубами грызть стену; но как же мне без разрешения начинать войну?

— Кто самовольно начнет войну — тот погибнет под мечом палача, — сказал князь.

— Конечно, закон есть закон, — отвечал Збышко. — Потом хотел я вызвать по очереди всех, кто был в Щитно, да люди сказывали, что Юранд перерезал их там, как волов, и я не знал, кто жив, а кто убит!.. Но клянусь Господом Богом, что я не оставлю Юранда до последнего издыхания!

— Это ты благородно говоришь! Ты мне нравишься, — сказал Миколай из Длуголяса. — А что ты не поскакал один в Щитно, это доказывает, что у тебя есть голова, потому что и дураку ясно, что они не держат там ни Юранда, ни его дочери, а обязательно увезли их в какой-нибудь другой замок. В награду за то, что ты приехал сюда, Господь послал тебе Ротгера.

— Да, — сказал князь, — Ротгер сказывал, что из тех четверых жив один Зигфрид, а прочих Господь уже покарал твоей рукой и рукой Юранда. Что же касается Зигфрида, то он не такой негодяй, как те, но сердцем, пожалуй, еще жесточе! Плохо, что Юранд и Дануся в его руках, и надо их поскорее высвободить! Но чтобы и с тобой не случилось что-нибудь дурное, я дам тебе письмо к магистру. Однако же слушай хорошенько и понимай, что едешь ты не как посол, а только как гонец, магистру же я пишу вот что: раз они в свое время посягнули на нашу особу, на потомка их благодетелей, то и возможно, что они похитили дочь Юранда, в особенности потому, что злы на него. Поэтому я прошу магистра, чтобы он приказал старательно искать ее, а если хочет жить со мной в дружбе, то чтобы тотчас отдал ее тебе.

Збышко, услышав это, бросился к ногам князя и, обхватив его колени руками, сказал:

— А Юранд, милосердный государь? А Юранд? Заступитесь и за него. Если раны его смертельны, то пусть хоть умрет он в своих владениях и возле детей.

— Есть тут и о Юранде, — ласково сказал князь. — Магистр должен выслать двух судей. Я тоже вышлю двоих, и они сообща рассмотрят поступки комтуров и Юранда согласно законам рыцарской чести. Кроме того, эти судьи выберут еще одного, чтобы он был среди них главным. И как они все порешат, так и будет.

На этом совещание кончилось. Збышко простился с князем, потому что должен был тотчас отправляться в путь. Но перед тем, как разойтись, опытный и знающий меченосцев Миколай из Длуголяса отвел Збышку в сторону и спросил:

— А этого чеха, оруженосца, ты возьмешь с собой к немцам?

— Конечно, он меня не оставит! А что?

— То, что мне его жаль. Человек он хороший, а между тем смекни-ка, что я тебе скажу: ты из Мальборга вернешься невредимым, кроме разве того случая, что станешь там драться и наскочишь на сильнейшего. Но уж он-то погибнет наверняка.

— А почему?

— Потому что эти собачьи дети обвиняли его в убийстве де Фурси. Они, конечно, писали о его смерти магистру и наверное написали, что кровь эту пролил чех. Этого ему в Мальборге не простят. Его ждет суд и месть, потому что как же ты убедишь магистра в его невинности? Да еще он же и Данфельду сломал руку, а Данфельд был родственник великого госпиталита. Жаль мне его, и повторяю тебе, что если он поедет, то только на верную смерть!

— На смерть он не поедет, потому что я оставлю его в Спыхове!

Но случилось иначе, потому что явились причины, по которым чех не остался в Спыхове. Збышко и де Лорш на другой же день со своими слугами тронулись в путь. Де Лорш, которого ксендз Вышонок разрешил от обета, данного Ульрике де Эльнер, ехал счастливый и весь ушедший в воспоминания о красоте Ягенки из Длуголяса и потому молчал; Збышко же, не будучи в состоянии говорить с ним о Данусе, между прочим, потому, что они не особенно-то понимали друг друга, разговаривал с Главой, не знавшим до сих пор ничего о предполагаемой поездке в страну меченосцев.

— Мы едем в Мальборг, — сказал Збышко, — а когда я вернусь — это одному Богу ведомо!.. Может быть, скоро, может быть — весной, может быть — через год, а может быть, и совсем не вернусь. Понимаешь?

— Понимаю. Ваша милость едете, вероятно, и для того, чтобы сразиться с тамошними рыцарями. И слава богу, потому что ведь у каждого рыцаря есть оруженосец.

— Нет, — отвечал Збышко. — Еду я туда не для того, чтобы вызывать их, и сделаю это только в том случае, если придется во что бы то ни стало; а ты вовсе не поедешь, а останешься дома, в Спыхове.

Услыхав это, чех сперва очень огорчился и стал жаловаться на свою участь, а потом принялся просить молодого рыцаря, чтобы тот не оставлял его.

— Я поклялся, что не покину вас: поклялся крестом и честью. И если с вашей милостью что-нибудь случится, как я тогда покажусь на глаза своей госпоже в Згожелицах? Я поклялся ей, господин, сжальтесь же надо мной, чтобы я не покрыл себя позором в ее глазах.