Волшебный туман - Сьюзен Виггз

Весли сделал шаг назад и обвел взглядом все собрание. Его присутствие наполнило светом эту комнату.

Весли начал говорить.

Прекрасные ирландские слова текли словно мед из его горла. Каждый слог, каждая интонация звучали словно песня, издаваемая ветром в долинах Коннемары, словно крик птицы в степи, словно отдаленный звон церковных колоколов.

— Из него вышел бы хороший священник, — прошептал Том.

Все собрание сидело, очарованное его мастерством, долгими печальными взглядами, которыми он обводил комнату, волнующим тембром его голоса.

Голос Весли, говорящего по-ирландски, звучал как у древнего кельта.

— Клянусь, он оставит меня без работы, — пробормотал Том Генди.

Весли рассказывал о выигранных сражениях и потерянных судьбах, о сильных женщинах и доблестных мужчинах. О любви, яркой и глубокой, как душа Ирландии.

Когда декламация закончилась на неотразимо волнующей ноте, женщины плакали, а мужчины вздыхали и возводили глаза к небесам.

— Как, черт возьми, ты выучил наш язык? — с удивлением спросил Конн.

Блуждающий взгляд Весли остановился на слабо горящем очаге, как будто он смотрел в далекое прошлое.

— Я воспитывался вместе с ирландскими монахами в Лувейне. Они заставляли меня работать в типографии, где печатались на ирландском произведения, запрещенные здесь, — его плечи опустились. — Я должен покинуть вас, друзья. Этот день вынул из меня всю душу. — Он вышел из зала, сопровождаемый изумленными перешептываниями.

Не помня себя, Кэтлин поднялась из-за стола. Том что-то сказал ей, но она не услышала. Огромное обаяние Весли неумолимо тянуло ее из зала.

Не стыдясь, очарованная мужчиной, она открыла дверь их комнаты и вошла. Он стоял, отогревая руки над жаровней, и не повернулся, не показал, что чувствует ее приближение. Голова его поникла, лицо было мрачным и замкнутым. Тем не менее, он был окружен прекрасным сиянием, которое подсвечивало золотисто-красные волны его волос и спокойную величавость его фигуры.

Полная благоговейного трепета, страстного желания и страха, Кэтлин встала рядом с ним. Он не среагировал; было похоже, что испытания этого дня истощили его энергию, а постоянные отказы Кэтлин иссушили его душу.

Она молилась, чтобы не оказалось, что она пришла слишком поздно.

Молча она пошла и наполнила таз водой с лечебными травами, затем поставила его на пол перед ним.

— Тебе необходимо вымыть ноги, — пробормотала она.

Он поднял бровь в искреннем удивлении, затем опустился на стул и потянулся к завязкам на сапогах.

Она положила руку на его запястье.

— Нет. Позволь мне.

Удивление еще больше возросло, но он только пожал плечами и откинулся назад, пока она развязывала его сапоги и опускала ноги в воду. Ее руки осторожно прикасались к пораненным местам. Она вздрогнула, вспомнив его дикую гонку через лес.

— Скажи, Кэт, — спросил он тихо. — Ты тоже прошла это суровое испытание?

— Конечно. — Она не смотрела на него. — Но для меня… для всех нас… оно было совсем другим. У нас были скидки, которых тебе не делалось.

— Потому что я англичанин?

— Да.

Он встал, вытер ноги о полотенце и, подойдя к окну, выглянул в ночь. Кэтлин смотрела на его широкую спину, красноватые волосы, вьющиеся на концах, на руку, напряженно ухватившуюся за» проем окна.

«О, Весли, неужели я опоздала?» Она мягко подошла к нему, надеясь, что он обернется и улыбнется. Затем, впервые с тех пор, как ею овладело необузданное желание его близости, Кэтлин первая потянулась к нему.

Ее руки обняли его сзади. Прижавшись щекой к его спине, она услышала участившееся дыхание и сильное биение сердца.

Сто раз он умолял позволить любить ее.

Сто раз она отказывала ему.

Сейчас просьба исходила от нее.

Она не знала, с чего начать. Затем вспомнила его декламацию в зале, простоту слов, возникших в глубине тысячелетнего тоскующего сердца.

— Его прикосновение покорило мою душу и наполнило мое сердце благородством.

Он медленно повернулся и обхватил руками ее плечи.

— Кэтлин?..

Робкая улыбка появилась на ее губах.

— Приди, моя любовь, — продолжала она декламировать, — и пойди со мной туда, куда зовут нас пугливые птицы…

—…и земля приближается к морю, чтобы поцеловать его, — закончил он удивленно тихим и глубоким голосом.

Кэтлин обвила руками его шею и притянула к себе голову.

— Ах, ты — для меня море, мой Весли, — прошептала она. — Такое же ужасное, глубокое и прекрасное, как то, что создал Бог собственными руками. И вот я здесь, пришла и прошу тебя…

— Что просишь, Кэтлин? — У него в глазах мелькнул гнев. — Бог мой, женщина, что еще я могу дать тебе?

Она поднялась на цыпочки и прижала губы к его щеке.

— Я только надеюсь, что не слишком поздно.

— Поздно для чего?

— Сказать, что я люблю тебя.

Звук радости, боли и тоски вырвался из него. Он схватил ее в объятия и прикоснулся губами к ее губам. Их поцелуй был обоюдным, глубоким и открытым, он наполнил ее нежностью, ласково дотронулся до ее души.

Кэтлин хотела прошептать слова, рвущиеся из сердца, но это чудесное мгновение не требовало разговоров. Это был момент вечности, в котором сошлись свет и тьма; момент, бесконечный во времени, когда все становится ясным и понятным.

Желание окатывало ее, словно теплый летний дождик. Ответная страсть пылала в Весли, она чувствовала жар, исходящий от его кожи.

Слившись в одно сердце, одну душу, одно созвучие, они сняли одежду и стояли, освещенные золотистым светом жаровни.

Весли наслаждался ее видом; его нежный взгляд перенес ее в королевство, где прошлое было забыто, а будущее манило золотыми обещаниями.

— Ты заставляешь меня почувствовать себя диким человеком, обретшим дом, — прошептал он.

Он накрыл рукой ее грудь, и плоть бурно ответила на это движение; она отдалась его ласкам, слова мольбы слетали с ее губ, яркие вспышки восторга пронзали ее.

— Весли. — Она прошептала его имя между соприкосновениями их губ, их рук, их плеч. — Однажды ты сказал, что создашь поэзию на моей коже.

Его улыбающиеся губы коснулись ее виска.

— Кэтлин, ты просишь меня об этом?

Она задержала ладони на его стройных, твердых бедрах.

— Нет, я умоляю тебя.

Он притянул ее к себе. Она наслаждалась его крепким объятием, голодными, настойчивыми поцелуями, которые он обрушил на ее рот, горло, грудь. Ей нравилась грубоватость его прикосновений, откровенное вожделение, смягченное нежностью. Ее прежние мечты о чопорном, изысканном любовнике исчезли под напором его страсти. Это было то, что она хотела, то, чего страстно желала женщина внутри нее, быть унесенной на крыльях урагана.