Премьер. Проект 2017 – миф или реальность? - Николай Рыжков

Это расплывчатое название понадобилось потому, что оно не обязывает ни к точной конкретике, ни к детальной проработке путей в рынок. Основные направления — это как былинный камень на пути у Ильи Муромца: направо пойдешь, налево пойдешь… А что встретится на тех дорогах — выяснится. 19 октября 1990 года Горбачев выступил на сессии с докладом «Об основных направлениях».

Доклад был расплывчатым, как и сами «Направления», излагать их смысла нет, но мне хотелось бы отметить прозвучавшую в нем горячую приверженность Президента власти Центра. В этом он все-таки не сходился с полюбившейся ему программой «500 дней», и уж вовсе не сошелся он с Ельциным, выступлению которого посвятил довольно много времени и слов. Забавно, что Президент неожиданно оказался в столь привычном для меня положении, когда глава российской власти позволил себе безоговорочно осудить только-только подписанный Горбачевым, но еще неизвестный даже Верховному Совету документ. Так сказать, за глаза. Мне, повторяю, не привыкать к тому было, все документы Правительства принимались в штыки еще до того, как являлись миру. Горбачев, замечу, воспринимал это как должное. А тут — его самого задело…

И все же я рад был, что нашлось хоть какое-то общее решение, на основе которого можно было строить дальнейшую программу действий. Я выступил и сказал об этом, хотя больше времени посвятил оценке положения в народном хозяйстве, которое мне представлялось быстро ухудшающимся. Да и депутаты, похоже, устали разрываться между «шаталинцами» и «рыжковцами», поскольку в большинстве своем не очень-то и разбирались в деталях спора, судили о нем по далеко не всегда точным и профессиональным, а то и вовсе передергивающим смысл выступлениям и публикациям. А тут — выход. Горбачев, верный своей политике, снова нашел — на этот раз достаточно разумный — компромисс, и в тот же день, 19 октября, была принята программа действий, автором которой он и числился. Забывчивые же журналисты и не слишком склонные к точности и честности политики по сей день обвиняют Правительство Рыжкова в том, что оно навязало Верховному Совету свою «антинародную и антигуманную» программу. Остановитесь, вспомните! Если там и оставалось что от правительственной программы, так только общие слова.

Да и кто сегодня помнит, что существовали некие «Основные направления»? Разве что специалисты…

Я, кстати, в том же своем выступлении 19 октября сказал, что не 500 дней нужны будут стране, чтобы выйти на верную дорогу к рынку, а годы. Минимум 6–8 лет. В 91-м году уже прославленному своими (или все же не своими?) «500 днями» Г. Явлинскому понадобилось побывать в США, чтобы привезти оттуда американские разработки на наш счет, в которых черным по белому написано было, что на тяжкий рыночный рывок нам потребуется никак не менее 6–8 лет, и был назван намеченный нами же срок — 1997 год.

Да и заявления российских лидеров, 2 января 1992 года бросивших страну по колдобинам неизведанной дороги к неуправляемому рынку, тоже отличаются наивным популистским оптимизмом. Ну ладно молодая Л. Пияшева, обещавшая Москве рай земной сразу после двухнедельной обвальной приватизации торговой сети, — но ведь ее поддерживал умный и опытный «зубр» Г. Попов. Ну ладно молодой и вроде бы теоретически грамотный Е. Гайдар, антипод Мальчиша-Кибальчиша, уверявший россиян в скорой стабилизации экономического положения, — но ведь ему вторил уже популярный к тому времени деятель Б. Ельцин, называвший сроки вообще немыслимые по краткости… Бескомпромиссность голого теоретика плюс цинизм примитивно-прямолинейного политика… В сумме это дает, как оказалось, страшный результат!

Но вернемся к 1990 году.

Наступала бурная осень. Битва вступала в свой зенит. Изнуряющие дебаты в Верховном Совете СССР, митинги с требованием отставки «правительства нищеты», решение парламента России об отставке Совета Министров СССР (против — 1 и воздержалось — 16), шквал критики в средствах массовой информации, финансирование которых оно же и осуществляло… В ходе генерального наступления на Правительство страны и отношения республик с Центром становились все более сложными.

Что касается прибалтов, то они к осени 1990 года уже проводили линию на полную экономическую обособленность. Но наиболее агрессивными, я бы сказал, были позиции России и Украины. Их отношения с руководством страны по принципиальным экономическим вопросам обострились до крайности. Принятые Верховным Советом СССР законы, указы Президента и постановления Правительства ими не признавались. В своих претензиях российские власти делали основной упор на финансовые, украинские — на материально-технические проблемы. Серии встреч с главами их правительств результатов не давали. Над ними довлели политические установки их лидеров. Из неофициальных разговоров с руководителями правительств этих двух республик было ясно, что сами они понимали опасность такого экономического разброда в преддверии наступающего года, но сделать ничего не могли.

11 ноября 1990 года мне позвонил Горбачев и сообщил, что у него имеется договоренность о встрече во второй половине дня с руководством России. Сначала пройдет беседа один на один с Ельциным, а затем к ней подключатся и другие. Из разговора с Горбачевым можно было сделать вывод, что согласование того, как она будет организована, живо напоминало аналогичную дипломатическую процедуру при подготовке контактов руководителей двух независимых государств. Я не был против такой встречи, ибо считал необходимым использовать любую возможность найти общий язык. Еще теплилась надежда: не пойдут же эти руководители во имя политических и личных целей на разрушение экономики страны с неизбежными тяжелейшими последствиями…

Встреча намечалась в кабинете Президента страны на третьем этаже правительственного здания Кремля. Этот кабинет, зал заседаний Политбюро и несколько комнат для работников аппарата были специально оборудованы для Брежнева. Во второй половине 70-х годов, начав быстро дряхлеть и, естественно, отходить от фактического руководства партией и государством, он окончательно избрал своим рабочим местом этот кабинет. Он как бы отгородился от всех, в том числе и от секретарей ЦК, заведующих его отделами, а точнее — от практической ежедневной работы по управлению страной, передоверив это узкому кругу лиц.

В пять часов я поднялся на третий этаж. В приемной Президента уже были Хасбулатов, Силаев и Бурбулис. Последнего я практически не знал. Мне было известно, что он из Свердловска и является особо доверенным лицом у Ельцина. Видел его на съездах народных депутатов, сессиях Верховного Совета страны. Здесь же я впервые непосредственно столкнулся с этим человеком, который, на мой взгляд, сыграл одну из роковых ролей в жизни нашей страны. Не буду останавливаться на его «многогранной» деятельности в те и последующие годы. Придет время, и найдется дотошный историк, который даст его исчерпывающий портрет. Ведь не обошла же память людская Распутина и других подобных личностей. Ну а пока передо мной стоял, вернее вертелся, человек с бегающими глазами. Зачем он был в тот момент в приемной, мне не известно, но на встречу в расширенном составе его не пригласили.

Кабинет Президента и одновременно Генерального секретаря ЦК КПСС летом претерпел изменения. Вместо классической обстановки служебных кабинетов того времени появилась новая стильная мебель. На стене четко выделялся герб СССР, в углу, за письменным столом, — флаг страны. За отдельным столиком, который больше годился для чаепития, расположились с одной стороны — Ельцин, Хасбулатов, Силаев, с другой — Горбачев и я. Лукьянов не присутствовал в связи со срочными делами, не помню уж какими.

Горбачев проинформировал вновь пришедших, что они с Борисом Николаевичем рассматривали вопросы целостности страны, реформирования Центра, опасности для России действий автономных республик (пример союзных был ведь налицо!), участия союзных республик в работе центрального Правительства, а также экономические вопросы РСФСР. Такой перечень вопросов я записал по привычке в свой блокнот. Может быть, обсуждались ими и другие вопросы, но о них не говорилось на «пленарном» заседании.

Прежде чем остановиться на существе обсуждавшихся проблем, хотелось бы охарактеризовать атмосферу человеческих взаимоотношений собравшихся. Это были не единомышленники в решении государственных задач, а люди, несовместимые в своих взглядах и устремлениях. Что касается Ельцина, то тон его разговора был высокомерным, как у победителя с побежденными. Жесты, мимика, поведение руководителя России не вызывали сомнения, что эта встреча используется не для поиска общего языка во взаимоотношениях основной республики и центральной власти, а имеет целью лишь продиктовать ей свои условия. Хасбулатов занимал более нейтральную позицию, по-видимому, понимая, как ученый-экономист, абсурдность требований своего лидера. Силаев же с подобострастием ловил взгляд своего нового шефа и полностью соглашался со всем, что тот говорил.