Прорыв. Боевое задание - Михаил Аношкин

Нет, что-то молчит сержант, настроения нет слушать мои побывальщины. Ладно, другой раз как-нибудь расскажу. Должен же я отплатить ему добром. Книжки читает, а я ему побывальщины расскажу. Побывальщины есть позаковыристее, чем в книжках. Эка невидаль — лежит человек целыми днями на диване, Обломов-то, и жиром оплывает. Хоть это интересно и написано складно, душевно так, а ничего веселого в том нет. Вот бы того лежебоку сюда, поварился бы он в нашем горячем котле, ему бы мигом бока пообтесали, жирок бы, небось, быстренько стаял.

Рягузов, как и обещал, привел гвардейцев к месту перед самым рассветом. В лесу цеплялись ночные сумерки, но небо порозовело, на открытых местах развиднялось.

Место Алексей Васильевич выбрал удобное. Лес кондовый, и что особенно хорошо — с густым подлеском и подходил к обрыву на берегу речушки. Спуск к воде крутой, метров десять, не меньше. Речушка неширокая и неглубокая, вброд перейти свободно можно.

Противоположный берег пологий, переходил в ярко-зеленый пойменный луг. Затем местность чуть повышалась, но отлого. Там кучерявились кустики, а за ними, по горизонту, легла пыльная дорога, большак, как ее зовут здесь.

Большак оказался двусторонним, движение ничто не сдерживало, и оно было оживленным. На восток, утробно гудя, неуклюже двигались тупорылые автомобили, то под брезентом, то с солдатами в открытых кузовах. Иногда, покачиваясь на выбоинах, проезжали легковые машины, поблескивали черным лаком, либо ослепительно отражали смотровыми стеклами солнце. Однажды промчалась колонна автомашин с солдатами, в смешных, одинаковых касках. У некоторых автомобилей на буксире легкие пушки. Пятнадцать грузовиков.

На запад двигались, нарушив строй, пехотные части, малочисленные и потрепанные в боях. Солдаты брели, понуро опустив головы. Протарахтел обоз с беженцами. На телегах всевозможный скарб — самовары, табуретки, сундуки, на каждой — дети. За телегами, привязанные поводками, плетутся коровы, козы, овцы. Взрослые идут пешком, держась за грядки телег.

— Побежали, — усмехнулся Алексей Васильевич. — Старосты всякие да отпетые полицаи. Заметет ураганом, не уйдут.

На телегах сидят дети. Русские дети, несмышленыши, несчастные. Что их ждет, какую долю готовит жизнь, и без того к ним немилостивая? Отцы их попрали совесть и честь, изменили Родине, превратились в фашистских холуев, предали все святое и обагрили руки кровью соотечественников. Дети ничего этого не знают, но им придется расплачиваться за грехи отцов сполна потом, когда подрастут, ибо они вырастут на чужбине и не будут знать, что такое ласка и забота Родины.

Как-то, обгоняя всех, по обочине проскакали три всадника. У двух лошади карей масти, а у третьего серой, с крупными черными яблоками по крупу. Куда их несет? Что за кавалерия?

— Полицаи резвятся, — пояснил Рягузов, — из той деревни. На мушку бы их — как миленьких продырявил бы.

— На всем скаку? — спросил Ишакин.

— А что? Запросто, даже с левого плеча.

— Промажешь.

— А вот я их сейчас, — разохотился Рягузов, прилаживая удобнее карабин, но Андреев возразил:

— Не надо, Алексей Васильевич.

— Не надо, так не надо, в чем же дело.

— А ты, Ишакин, брось подзуживать. Нам нельзя выдавать себя, ночью минировать придется.

Ишакин приметил справа, ближе к деревне, на лугу женщину с козой. Женщина появилась утром. Привязала к колу на длинной веревке козу. Сама за кустик, и принялась не то вязать, не то шить. Когда солнышко поднялось в зенит, женщина легла ничком на землю и пролежала довольно долго. Коза ходила вокруг кола, щипала траву, изредка поднимала бородатую голову и смотрела на хозяйку, словно хотела убедиться — на месте она или нет. Не коза, а скорее рослый козленок, белой масти.

К вечеру прибежала босоногая девчушка, и женщина ушла с ней в деревню. Коза недоуменно глядела вслед, а потом опять принялась щипать траву. Скоро вернулась хозяйка и, увидев ее, коза, как показалось Ишакину, радостно мемекнула.

Партизаны наблюдали за большаком до сумерек. Андреев на клочке бумаги занес вкратце все, что увидел за день.

Когда смеркалось, из вещевых мешков извлекли взрывчатку, соорудили две связки по четыре килограмма, проверили взрыватели. На этот раз взяли взрыватели полевых фугасов. Они удобны и безотказны. Из-под земли торчит неприметная палочка, мало ли таких валяется на дороге. Но стоит запнуться за нее или наехать, она падает, освобождает боек от зацепа — и взрыв. Как говорят саперы, тогда отправишься прямым сообщением к богу в рай сушить сапоги.

Партизаны осторожно спустились с обрыва к реке, разулись и полезли в воду. Пожалели, что не сняли и брюки. До кустов добрались перебежками, потому что на большаке движение пока не прекращалось, хотя заметно утихло.

Пока бежали по лугу — ничего. Земля твердая, схваченная корнями трав. От кустиков начался песок, он налип на мокрые брюки и стало неприятно. Ладно, догадались спрятать спички и махру в нагрудные кармашки гимнастерок, а Рягузов — во внутренний карман пиджака.

За кустами отлежались и поползли к дороге. У обочины поднималась густая поросль дубняка. В дубняке притихли. Рягузов прошептал на ухо Андрееву:

— Сроду не думал, что буду по родимой земле ходить крадучись и по ночам.

Машины мигали узенькими полосками света. Полоски падали на землю, судорожно щупая ее. В сорок первом летели с открытыми фарами. Бывало, глянешь на дорогу — зарево колышется. Теперь боятся, забились в норки. Лучик падает на дорогу махонький, еле-еле видный. Машина движется осторожно, однако торопится поскорее добраться до ночлега. Опасно ездить по дорогам ночами, даже летними.

Лежат трое в дубняке, ждут своего часа, глотают пыль и противную горечь автомобильных выхлопов. Дубняк покрыт толстым слоем пыли. Ишакин то и дело отплевывается и про себя матерится.

Движение становилось слабее и слабее. В полночь оно прекратилось. Затихло до рассвета.

Рягузова оставили наблюдателем. Андреев побежал на дальнее полотно, Ишакин остался на ближнем. Поначалу Григорий волновался, но постепенно обрел уверенность. Орудовал финкой основательно и не торопясь — накатанный грунт плохо поддавался. Иногда отрывался от работы, стирал со лба рукавом гимнастерки пот и прислушивался. Тишина, даже самолетов не слышно. Наконец, ямка готова, в нее заложен фугас, установлен взрыватель. Григорий руками разровнял землю, боясь ненароком смахнуть палочку со взрывателя. Тщательно замел следы. Теперь только самый наблюдательный и понимающий человек мог обнаружить ловушку. На Большой земле учебных мин поставлено сотни, навык был. А сколько пришлось обезвредить своих и немецких на бывших передних краях!

Ишакин с работой справился раньше Григория, почва оказалась легче — песок.

Без происшествий вернулись на обрывистый берег, под тот же куст жимолости. Речку одолели в брюках — смыли, с них песок. На берегу основательно их выжали.

Остаток ночи решили переждать здесь, чтоб посмотреть, что подорвется на фугасах.

Медленно и лениво после сна поднималось солнце. Было прохладно. Андреева била дрожь. Шинель оставил в лагере, хотел сходить налегке. Сейчас она была бы кстати. У Ишакина зуб не попадал на зуб. Только Рягузов никак не реагировал на прохладу. Показалась первая машина: неуклюжий тупорылый автобус. Двигался на восток. Трое замерли. Сейчас накатится на роковую палочку и будет гром. Считанные метры остались... Автобус благополучно миновал заминированный участок и, таща за собой хвост пыли, приближался к деревне.

Ишакин обалдел. Тупо следил за удалявшимся автобусом и ничего не мог понять. Почему же не сработал фугас? Автобус скрылся за увалом. Ишакин увидел женщину, которая вела на веревке безрогую козу к тому же колышку.

— Взрыватель не забыл поставить? — спросил Андреев, который тоже был обескуражен неудачей.

— Я ж не без головы! — обиделся Ишакин.

— Странно! Не могли же его снять, мы ж глаз не спускали с дороги.

Со стороны деревни появилась легковушка, ехала быстро — горбатая, похожая на черного головастика. Фугас заложен вон у той одинокой березки, чуть левее ее. Легковушка, доехав до этого места, исправно взлетела на воздух. Даже забавно получилось. Вроде бы сначала поднялась на дыбы, потом бойко подпрыгнула, и тут красное пламя с огромной силой швырнуло ее вверх, попутно разламывая на части. Через минуту все улеглось, и только одинокая железка долго свистела в высоте и шлепнулась на пойменный луг. Женщина от страха присела на землю и глядела туда, где только что прогромыхал взрыв.

— Не богато, — подытожил сержант.

— Что говорить, — согласился Рягузов. — Мог бы, ясное дело, попасть и зверь покрупнее. Но и это ладно. Небось, генерал какой-нибудь богу душу отдал, а это поважнее автобуса, генерал-то.