Диссидент-3: Дайте собакам мяса - Игорь Черемис

– Ты говори-говори, но не заговаривайся! – прикрикнул Денисов.

Он вскочил со стула, но не стал перемещаться на своё кресло, а оперся о спинку и смотрел на меня сверху – видимо, обозначал разницу в наших должностях.

– Это правда, Юрий Владимирович, – устало сказал я. – Знаете, что будет дальше?

– Что?

– Мы выпотрошим Якира полностью, арестуем по его наводке нескольких человек, это будет болезненно для антисоветского движения, но не слишком, они быстро оправятся. И нам надо будет начинать всё заново, только без такого источника информации, каким сейчас является Якир.

– Почему это?

– Его запишут в предатели, – пояснил я. – Даже его дочь запишет отца в предатели. А с предателями они поступают... Помните, я вам говорил, что диссиденты хотят быть похожими на большевиков царского времени? Я тогда был не прав. Они берут пример с нелегальных революционеров девятнадцатого века... даже не с «Земли и воли», а с «Народной воли». До убийств, надеюсь, дело не дойдет, но, думаю, историю со студентом Иваном Ивановым, которого Нечаев заподозрил в предательстве и убил, они знают. Они же все историки, изучали, наверное, – я усмехнулся. – В общем, если Якир проделает всё, что от него требуют, он сразу выпадет из их системы.

– Так ты всё равно хотел его посадить, – напомнил Денисов. – Что совой о пень, что пнём о сову... На мой взгляд, одно и то же.

– Не совсем, – сказал я. – Если мы его посадим, он останется одним из них. Будет получать и писать письма из тюрьмы и ссылки, с кем-то общаться... В общем, мы будем в курсе, что происходит, даже если Якир откажется от дальнейшего сотрудничества. Да и фактор времени играет роль – если десяток самых активных антисоветчиков окажется вне игры, это даст нам возможность, не торопясь, разобраться со всякой мелочью. Тот же Якир выйдет на выжженное поле, это я вам гарантирую. Но только в том случае, если не будет вот этих игр, которые нужны непонятно кому... что хоть хотят доказать этими пресс-конференциями? Что мы белые и пушистые? Всё равно нам никто не поверит. Не хотел напоминать... но процессы тридцатых над троцкистами были очень открытыми, в газетах про них писали много, а чем всё закончилось? Иностранцы посмотрели, покивали, а потом начали раскручивать эту тему, как большевицкое беззаконие. И наши диссиденты им в этом активно помогают. Баловство всё это, не даст оно нужного результата, а навредить может сильно.

Денисов молчал несколько минут. Я видел, что он о чем-то напряженно думал, и не мешал ему собираться с мыслями.

– А ты заматерел, Виктор, – наконец сказал он. – Украина тебя так поменяла, что ли? Раньше ты попроще был, на приказы правильно реагировал. А сейчас что?

– Что, Юрий Владимирович? – с готовностью спросил я.

– А сейчас тебе приказ с самого высокого верха спускают, а ты тут весь извертелся – и придумали это идиоты, и сам приказ дурацкий, и вред будет... И говоришь так гладко, с экскурсами в историю, с примерами... Нет, изменился, изменился...

Плохо, что Денисов знал «моего» Орехова, как облупленного. Но хорошо, что теперь все изменения можно было списать на командировку в Сумы. Правда, я почему-то был уверен, что оправдываться мне не придется – изменения в моем характере и подходе к делу помогали самому полковнику доказать, что он находится на своем месте и достоин большего, раз умудрился воспитать такого классного подчиненного. Ну а большее – оно всегда враг истины. Перспектива генеральских погон вполне может заменить шоры.

– Юрий Владимирович, мне нужно знать, есть ли шанс на то, что это решение будет отменено? – жестко спросил я.

И снова заработал долгий, тяжелый взгляд своего начальника.

– Нет, – сказал он. – Ни единого шанса. Там, – он сделал глубокомысленную паузу, но пальцем в потолок тыкать не стал, – не любят признавать свои ошибки. Поэтому исходим из того, что после суда Якир выйдет на свободу.

– Понимаю, Юрий Владимирович, – я кивнул. – Но я такие приказы выполнять не могу. Разрешите быть свободным?

Я не стал ждать, пока он ответит. Поднялся, встал по стойке «смирно», достал из кармана удостоверение, положил его на стол, развернулся кругом и почти строевым