Politics Among Nations. The Struggle for Peace and Power - Hans Morgenthau
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В восемнадцатом веке это презрение, возможно, не было совсем неоправданным ввиду чрезвычайной медлительности заряжания, неточности прицеливания и ограниченной дальности стрельбы (максимум 2 000 ярдов). Однако девятнадцатый век стал свидетелем прогресса в скорострельности и дальнобойности огнестрельного оружия, который предвосхитил революцию двадцатого. Если, например, в 1850 году количество пуль, выпущенных из гладкоствольного ружья тысячей человек за одну минуту, составляло 500, а дальность стрельбы была примерно такой же, как у мушкета XVI, XVII и XVIII веков, то есть менее 300 ярдов, то для игольчатого ружья соответствующие цифры составляют 1 000 выстрелов и 2 200 ярдов; для модели 1866 года - 2000 выстрелов и 2700 ярдов; для модели 1886 года - 6000 выстрелов и 3800 ярдов; а для револьверной винтовки с зарядным устройством 1913 года - 10000 выстрелов и 4400 ярдов. С 1850 по 1913 год скорострельность возросла в двадцать раз, а дальность стрельбы увеличилась в шестнадцать раз. И все же сегодня у нас есть пулеметы, стреляющие по 1000 патронов в минуту, делающие 1 000 000 на тысячу человек там, где в J913 году было всего 10 000, и даже полуавтоматические плечевые винтовки, такие как "Гаранд", способны делать 100 прицельных выстрелов в минуту, то есть в десять раз больше, чем самое скорострельное стрелковое оружие 1913 года.
Насколько велик был прогресс в этом отношении между 1850 и 1913 годами, и насколько ошеломляющим он был между 1913 и 1938 годами, становится очевидным из сравнения с медленным прогрессом, достигнутым между 1550 и 1850 годами. В середине XVI века дальность стрельбы из ручной пушки составляла около ста ярдов, а один выстрел в две минуты был наилучшей достижимой скорострельностью. Если в Первой мировой войне максимальная дальность стрельбы тяжелой артиллерии - при большой неточности прицеливания и чрезмерном износе орудия, которое изнашивалось максимум после тридцати выстрелов - не превышала 76 миль (достигалась только немецкими сорокадвухсантиметровыми орудиями), то на момент написания этой книги доступны ракеты, то есть контейнеры со взрывчаткой, движущиеся на собственной тяге, с дальностью 250 миль. Дальность полета полностью загруженного бомбардировщика, способного вернуться на свою базу после выполнения задания, составляла около 1500 миль в конце Второй мировой войны и с тех пор увеличилась до более чем 2000 миль. Таким образом, если на рубеже <xntury максимальное расстояние, на котором n^ion мог атаковать точку на вражеской территории, составляло несколько миль, то во время Первой мировой войны оно увеличилось до 76 миль для артиллерии и нескольких сотен миль для легкой артиллерии.
Однако если рассматривать дальность полета самолета не с точки зрения его способности возвращаться в точку отправления, а в абсолютном выражении, то дальность полета становится беспредельной. Ибо максимальная дальность полета самолета на момент написания статьи составляет 10 000 миль, т.е. нет ни одной точки, до которой нельзя было бы добраться по воздуху из любого места, откуда самолет не вернулся бы на свою базу.
Следовательно, американский или российский самолет, даже работающий в менее чем оптимальных условиях и несущий значительный груз бомб, способен сбросить свой груз на любой крупный город другой страны или, если на то пошло, любой страны. Таким образом, война в середине двадцатого века стала тотальной, поскольку практически вся Земля может стать театром военных действий любой страны, полностью оснащенной техническими инструментами века.
Расширение спектра орудий войны на всю землю может много или мало значить для характера современной войны и ее влияния на современную мировую политику в зависимости от того, идет ли увеличение разрушительности войны в ногу с увеличением спектра ее оружия. Благодаря огромному увеличению разрушительности, которое фактически произошло в течение этого столетия и, в особенности, в его пятом десятилетии, современная война превратила потенциальные возможности всего спектра своего оружия в реальность т(^ войны.
До изобретения артиллерии и за исключением морской войны, одна военная операция одного человека в принципе была способна уничтожить не более одного врага. Один удар мечом, один выпад киярой или пикой, один выстрел из мушкета в лучшем случае давали одного выбывшего из строя противника. Первый шаг к механизации, сделанный в конце Средневековья, когда в военных действиях стали использовать порох, поначалу не увеличил соотношение один к одному между военной операцией и уничтоженным противником. Скорее наоборот. Заряжание и стрельба из раннего мушкета, например, требовали до шестидесяти различных движений, выполняемых, как правило, более чем одним человеком, а прицеливание было настолько плохим, что лишь небольшой процент выстрелов попадал в цель, устраняя одного человека. Что касается пушки, то для приведения ее на позицию и заряжания требовалось огромное количество людей, а плохое прицеливание сводило на нет большую часть этих коллективных усилий. Однако, когда выстрел попадал в цель, жертвы одного выстрела в лучшем случае исчислялись едва ли большим числом людей.
Несколько человек, сбросивших одну атомную бомбу в конце Второй мировой войны, вывели из строя более ста тысяч врагов. Если атомные бомбы будут становиться все мощнее, а защита останется такой же бессильной, как и сейчас, то число потенциальных жертв одной атомной бомбы, сброшенной над густонаселенным регионом, будет исчисляться миллионами. Возможности массового уничтожения, присущие баакриологической войне, превосходят даже возможности усовершенствованной атомной бомбы, поскольку одна или несколько стратегически размещенных единиц бактериологического материала могут легко вызвать эпидемию, охватив неограниченное число людей.
Однако оружие, способное уничтожить миллионы людей в любой точке земного шара, не может сделать ничего большего и в этом смысле является лишь негативным элементом в военно-политической схеме. Они могут на время сломить волю врага к сопротивлению, но сами по себе они не могут завоевать и удержать завоеванное<5>. Чтобы воспользоваться плодами тотальной войны и превратить их в постоянные политические завоевания, необходима механизация транспорта и коммуникаций.
Действительно, нигде механический прогресс за последние десятилетия не был столь ошеломляющим, как в отношении легкости и скорости транспорта и коммуникаций. Можно с уверенностью сказать, что прогресс, достигнутый в этом отношении в первой половине двадцатого века, превосходит прогресс за всю предыдущую историю. Было замечено, что тринадцать дней, которые потребовались сэру Роберту Пилю в 1834 году, чтобы поспешить из Рима в Лондон, чтобы присутствовать на заседании кабинета министров, были практически идентичны времени, отведенному римскому чиновнику на то же путешествие семнадцатью веками ранее. Наилучшая скорость передвижения по суше и морю на протяжении всей зафиксированной истории до середины девятнадцатого века составляла десять миль в час, что редко достигалось на
