Комендантский час - Олекса Гуреев

— Я этого не знаю, — искренне призналась Лиза.

— Пустяки, так или иначе мы нападем на его след. Все подрывные элементы города уже на учете. Тебе нужны дополнительные доказательства? Пожалуйста, вот самое свежее. Ты приглашала меня в гости не по своей инициативе, а по приказу своего жениха. (Лиза вздрогнула.) Версию, что он едет на села, вы ловко сфабриковали. Дома твой Иван должен был встретить меня и убить. Только не думай, что он сознательно спровоцировал тебя на это преступление, а сам донес в гестапо, чтобы выслужиться перед нами. Нет, он хотя и бесхребетный, но более порядочный. Правда, он отлично понимает, что не вырвется из наших рук. Ставка на скорое восстание в Киеве тоже сорвалась, Красная Армия не сумела развить своего наступления. И вот вы вдвоем... Собственно, ты была против этого бандитского акта, я уверен, но не могла противиться его воле. Все-таки жалела меня и поэтому так обрадовалась, когда я сказал, что не приду. Прикинула... Как это у вас говорят? И козы сыты, и сено цело. Не правда ли?

«Я погибла, он все, все знает, даже о моем разговоре с Иваном», — в страхе думала Лиза, чувствуя себя ни живой ни мертвой. Это дьявол, а не человек. Видимо, самым правильным решением было бы взять пистолет и прикончить его здесь, в номере. Теперь они с Иваном сами попали в смертельную западню. Что же все-таки делать? Лиза дрожала, боялась пошевельнуться, поднять голову, будто чувствовала наведенное на нее дуло пистолета. Черт с ним, пусть стреляет... Боялась и того, что здесь же начнет допрашивать ее. Пораженная его осведомленностью, она во всем признается и назовет всех. К счастью, допроса не было. Возможно, ему это просто не нужно…

Новенькие сапоги скрипнули по полу.

— Не бойся, я не буду требовать, чтобы ты назвала своих сообщников, они органам безопасности уже известны, — будто разгадав ее мысли, продолжал гестаповец. — К тому же в нашем распоряжении остается мало времени, — он посмотрел на часы, — всего три минуты. Помнишь, я рассказывал тебе о парижанке Лизетт, девушке, которая мне очень нравилась, но она готовила заговор против меня, и я ее расстрелял. Этого заслуживаешь и ты, Мария, однако я решил тебя пощадить. (Лиза снова вздрогнула: он назвал ее подпольную кличку.) Я отдаю тебя в концентрационный лагерь на Сырце в условия самого сурового режима. Там ты побываешь во всех кругах ада, и если выдержишь все испытания, сделаем тебя надсмотрщицей над женскими бараками. Но и надсмотрщицей будешь работать под неусыпным контролем штурмбаннфюрера Пауля фон Радомского — железного рыцаря немецкой национал-социалистской партии. Малейшая недисциплинированность с твоей стороны, смягченное отношение к заключенным — и ты вернешься туда, где была.

Уже огласили приговор, а Лиза все еще сидела не шевелясь, словно ждала чего-то. Может, придет Иван, спасет ее. Или родители. А может, это только сон, вот проснется — и кошмарное сновидение исчезнет. Что он сказал: ее бросят в концентрационный лагерь? Значит, не расстреляют? А Иван? Что будет с ним?..

Сидела бы и дольше, но услышала властный голос:

— Надевай пальто!

Лиза вскочила, молча направилась к вешалке, натыкаясь на стулья. Долго не могла попасть в рукав. Ей помог гестаповец. Помог машинально, а она усмотрела в том поступке последний проблеск надежды. Сама не ведает, как вырвалось у нее, будто крик души:

— Ты говорил, что любишь меня, Ганс. — Невыразительный жест, словно хотела прижаться к нему, и не решилась. — Так устрой же, чтобы мы не расставались. Уедем отсюда куда-нибудь. В Индию, за океан... Мы будем счастливы вдвоем. Война продолжается, ты тоже можешь погибнуть. (Лиза не подозревала, что это случится скоро.) Поселимся в тех местах, где не воюют, не льется кровь. Навсегда сбросишь военную форму.

— Это невозможно, Лизетт. Я до конца останусь верным солдатом фюрера. Не все же такие, как ты. Из тебя героини не вышло. Хотя бы такой, как ваша фанатичка Прилуцкая. Об Иване говорить не будем. Он — подонок. А теперь иди.

Сам открыл перед нею дверь.

За порогом увидела двоих в шинелях. Они встали по бокам и повели ее по коридору. Шла, не видя под ногами пола. А в голове вертелась только одна мысль: «Не встретилась бы Рита... Не встретилась бы Рита...»

Знакомые ступеньки, вестибюль. Выход на улицу. Машина.

Риты она не встретила. А через пятнадцать минут была уже за оградой концентрационного лагеря на Сырце.

32

СТРАНИЦЫ НЕОКОНЧЕННОЙ ИСПОВЕДИ

Я нервно хожу по комнате, без надобности передвигаю стулья, переставляю с места на место разные безделушки, а Крамаренко уселся на диване и следит за каждым моим шагом. Чувствую, что следит. Мне почему-то становится не по себе. Словно он не человек, бывавший у нас, а убийца. Вот он молниеносно бросится на меня и загонит нож в спину. Жалею, что впустила его. Надо было сказать: «Георгия нет» — и захлопнуть перед ним дверь. Сейчас должна расплачиваться за свою ошибку. Я вздрагиваю от звука его голоса. Страшусь встретиться с ним взглядом. Самого присутствия его боюсь. А почему — не знаю.

— Вера, не суетись. Посиди.

По-видимому, он догадывается о моей душевной сумятице. А шнырять то туда, то сюда, если у тебя гости, действительно не в правилах хорошего тона. Сажусь у двери. Может, повернуться к нему боком? Неудобно. Чтобы не позировать, как натурщица, еще раз прошлась по комнате. Длительное молчание становится невыносимым. Крамаренко спрашивает:

— Бедствуете, наверное?

Снова сажусь на свое место. Надо что-то ответить, но язык не поворачивается, словно прилип к нёбу. Едва выдавливаю из себя:

— Как все.

— Уже недолго, — подбадривает он, передвигаясь по дивану поближе ко мне. — Уже недолго терпеть эти мучения. Летом или осенью вернутся наши и оживем. (Успеваю подумать: «Жорж говорил: через полтора-два года. Ошибся?») Немцы трубят, что весной начнут новое наступление и окончательно покончат с Красной Армией, но это только их мечты, построенные на песке. Красную Армию не победит никакая сила. Наши хорошо подготовятся за зиму и нанесут врагу еще более чувствительные удары, чем под Москвой.

Меня подмывает поддержать разговор о скором возвращении наших, однако в груди все еще остается льдинка, его слова не могут растопить ее.