Комендантский час - Олекса Гуреев

радостным волнением встречались побратимы по оружию. Один за другим прибывали Кудряшов, Левицкий, Кулик, Громыко, Пащенко, Ревуцкий, Бруз, секретарь Шевченковского запасного райкома партии Микола Ухо, секретарь Радянського райкома комсомола Георгий Синицын...

— Салют молодежи! — пожатием руки Ивкин приветствовал Синицына. — Радиоприемник работает?

— Нормально, Кузьма Петрович.

В комнате становилось тесно, некоторые выходили в коридор покурить. Оставляя гостей, Мотря Ивановна сказала: «Чувствуйте себя как дома», и пошла на дежурство. Оля уже патрулировала улицу.

Разговоры, разговоры... Как в мирное время, когда собирались на партконференции или совещания. Осведомлялись друг у друга о здоровье, повторяли трафаретное: «Что нового?», просили передавать приветы общим знакомым, поминали что-нибудь забавное из довоенного времени. Затем заговорили о событиях на фронте, о том, когда приблизительно будет освобожден Киев.

Дробный стук по столу, и разговоры мгновенно утихли.

— Товарищи, нас здесь собралось девятнадцать человек — члены подпольного горкома партии, секретари партийных и комсомольских райкомов, — начал Ивкин, оглядывая тускло освещенные керосиновой лампой знакомые, дорогие лица. — С целью большей конспирации таких многолюдных собраний в дальнейшем созывать не будем, но сегодня давайте почувствуем, что не фашисты, а мы настоящие хозяева Киева, что мы не забыли традиций своего народа торжественно отмечать революционные праздники. Сердечно поздравляю вас, друзья, с двадцать четвертой годовщиной Красной Армии!..

Эти слова были обычными: «товарищи», «революционые праздники», но как волновали они сердца собравшихся! Киев в глубоком тылу гитлеровской армии, фашисты огнем и мечом стремятся искоренить все советское, сама Украина для них не республика, а лишь один из «имперских комиссариатов», — и вот здесь, в оккупированном городе, в доме Мотри Ивановны Скрипник, вольно витает дух непокоренного народа, собрался городской комитет партии. Отношения меж людьми, обычаи, сама атмосфера собрания — все, как было недавно. Значит, гитлеровские оккупанты не всесильны.

— В годы гражданской войны наша славная Красная Армия, взлелеянная великим Лениным, — говорил далее Ивкин, — разгромила всех интервентов и внутреннюю контрреволюцию и утвердила на нашей земле первую в мире социалистическую державу — Страну Советов...

Каждый подумал, какой дорогой ценой далась советским народам победа в гражданской войне. За нее отдали жизнь легионы пламенных бойцов революции, выдающиеся полководцы Чапаев, Пархоменко, Щорс... За революцию пролил свою кровь и Ленин... Так можно ли допустить, чтобы все эти завоевания не отстояло нынешнее поколение строителей новой жизни? Нет, оно выполнит свою миссию.

Ивкин говорил далее об очередных задачах киевского подполья: создавать новые патриотические группы, вооружаться и усиливать удары по оккупантам, обезвреживать изменников, напомнил о необходимости строжайшей конспирации.

Затем присутствующие выступили с краткими отчетами. Слушая товарищей, Ивкин думал: «Мы идем словно по заминированному полю, и только самые волевые, мужественные не боятся идти этим путем. Да, их ничто не запугает, они до конца выполнят свой долг перед Родиной, перед партией, потому что они — коммунисты. Большая честь для меня быть руководителем этих людей. Сумею ли оправдать ее? Должен оправдать!»

Прощались, когда на улице была ночь. Многие остались у Мотри Ивановны до утра, кое-кто заночевал на своих временных квартирах на Зверинце, а некоторые, не обращая внимания на комендантский час, разошлись по домам; среди них был и Георгий Синицын. Подпольщики так изучили Киев, все улицы и переулки, подъезды и проходные дворы, систему патрулирования, что могли среди ночи обойти весь город, не наткнувшись на патруль.

Через две недели после собрания, 9 марта 1942 года, гестаповцы арестовали Мотрю Ивановну Скрипник и ее дочь Олю, квартиру разграбили. После победы над гитлеровской Германией арсеналец Михайло Скрипник вернулся в Киев, но его дом был пуст.

31

В седьмой раз Иван вынужден был отпустить Лизу к гестаповцу. Седьмой вторник. Об этом не хотелось думать, но каждый раз он переживал щемящее чувство ревности, жалости, обиды, взрывы бешенства, вспышки еще большей любви к своей названой жене. Теперь она была для него как рана, которая то и дело открывается и горит адским огнем. Так не может долго продолжаться.

— Лиза, — глухо начал разговор Иван, гладя ее маленькую головку. — Я хочу прекратить ваши встречи. Ты должна быть только моей.

— Что? — Она не успела настроиться на этот разговор.

Сколько можно ныть, толочь воду в ступе! И в прошлый, и в позапрошлый вторник она уже слышала: «Ты должна быть только моей», а что изменилось? Так она и будет ходить, как ходила. Если и нарушится этот распорядок, то лишь по желанию Ганса. Они с Иваном бессильны что-либо сделать.

— Ваня... — Разгладила его сбившиеся густые брови. — Я уже заметила, что больше всего ты переживаешь в тот день, когда я должна идти к нему. Потом уравновешиваешься, и мы живем спокойно до следующего вторника. Не мучь себя, Ваня. Ну, побуду я с ним один раз в неделю, то ж из этого? Разве после этого я хуже к тебе отношусь? Не давай воли своей фантазии, и все будет хорошо.

— Я положу конец вашим встречам, — мусолил свое Иван, не реагируя на ее доводы. — Но ты должна помочь не. Попытайся пригласить его к себе в гости. Скажешь, Иван поехал на села, а одной скучно.

— И что будет? — Лизина рука медленно сползла ниже, легла на грудь, как раз в том месте, где сердце.

— Я его здесь убью! — твердо ответил Иван.

Минуту, другую она молчала. Казалось, даже не дышала. Ее рука, лежащая у него на груди, будто задеревенела.

— Ваня, а мы тогда как будем?

— Мы уедем из Киева, в партизаны пойдем. Я все продумал.

Был у него еще и другой план. Приказать Лизе именем подполья, чтобы она уничтожила гестаповца в его номере. Это было бы проще. Но он пожалел ее. За это покушение она неминуемо поплатилась бы жизнью.

— Ваня, мы погибнем, — сказала она после долгой паузы. — Думаешь, он придет без охранников? Нас тут же схватят, станут допрашивать. Они все жилы вытянут из нас. Не делай этого, Ваня. Я тебе давно уже хочу предложить другое... Только не ругай меня. Может, впрямь глупость пришла на ум.

— Что именно? — насторожился Иван.

Лиза перевела дыхание.

— Я думала, Ваня, почему бы нам не выехать на запад? Пожить в Италии или во Франции. Говорят, там красивые города: Венеция, Рим, Париж... Мир огромен, а