Скандинавский детектив - Стиг Трентер

Золоченые цифры под куполом Густавианума сверкали на солнце. Погода была ясная, но не слишком холодная, чуть ниже нуля. Снега той зимой почти не было, газоны только слегка подернулись инеем. Такими и должны быть зимы. Я не любитель снега и морозов.

Когда на часах было без пяти двенадцать, я не выдержал, накинул пальто и скатился по лестнице. Потом поспешно перешел улицу, направляясь к университету. Идти было недалеко. Вдруг я увидел, что мне навстречу несется на мопеде рассыльный в кожаной куртке — типичный представитель моторизованной шведской молодежи. В седле он сидел боком, отвернув голову, чтобы ветер не дул в лицо, и на пешеходов — ноль внимания. Летел он прямо на меня, так что я едва успел отскочить в сторону — прямо в лужу, затянутую тонкой корочкой льда.

Видимо, я не сдержался и выругался, не помню, но услышал громкий смех. На лестнице, ведущей к университету, стояли двое мужчин, ставших свидетелями моего приключения. Один — рослый, крупный, с некрасивым костлявым лицом и седыми волосами, торчавшими из-под шапки. Другой, поменьше ростом напоминал процветающего торговца. У него было румяное лицо и острый взгляд. Смеялся рослый — профессор гражданского права Юхан Рамселиус, мой почтенный шеф. Другим был профессор Отто Левинсон, самый строгий экзаменатор факультета.

Я поздоровался, не имея ни малейшего желания вступать в разговор. Левинсон ответил столь же сдержанно, но это была его обычная манера. Зато шеф мой был в наилучшем расположении духа и явно хотел поговорить. К счастью, я уже добрался до дверей и взялся за ручку.

— Что, любопытство одолело? — ехидно спросил Рамселиус и снова расхохотался.

Я попытался, было, его разубедить, но он только добавил:

— Вас ждет сюрприз!

Я быстро поднялся по лестнице в вестибюль. У самых дверей навстречу мне попался высокий сутуловатый студент. Щеки его покрывала рыжая щетина, одно плечо было выше другого. Казалось, его одолевают мрачные мысли. Потом я миновал несколько дверей. Почти у самой лестницы внизу, в кафе «Альма», стояла вешалка. Я разделся, свернул направо и пошел в канцелярию. Часы пробили сначала четыре четверти, потом двенадцать раз. С последним ударом я вошел и сразу повернул направо.

Там были две комнаты с окнами по фасаду, то есть на юг. В дальней комнате сидел секретарь деканата юрфака Хилдинг Улин. У коренастого крепыша лет тридцати пяти были мощные челюсти и крупный массивный лоб. Темные волнистые волосы он зачесывал назад. Виски его местами белели сединой. Вид у Хилдинга был довольно измученный. Впрочем, это было в порядке вещей. Такие не спешат приниматься за дело — ведь всегда кажется, что времени еще полно. А потом все наваливаются сразу. Не знаю почему, но так получается всегда.

Он устало посмотрел на меня и виновато улыбнулся.

— Полагаю, вы — доцент Бруберг?

— Полагаю, что вы знаете, зачем я пришел?

— К сожалению, копии решения ученого совета еще не готовы. А оригинал у машинисток. Но если вы спуститесь в «Альму» и подождете немного, я все принесу туда.

Хилдинг никогда и ничего не успевал вовремя. Так что пришлось отправиться в кафе в подвале.

Я взял чаю с бутербродом и поискал глазами, где бы присесть. За ближайшим столом пил кофе студент Урбан Турин. Этого молодого человека я знал только в лицо. Ответив на его поклон, я направился к большому столу, за которым уже восседали супруги Хофштедтер. Они заметили меня, и отступать было поздно. Нет, они мне нравились, но сегодня я предпочел бы побыть один.

Доцент Герман Хофштедтер преподавал гражданское право и тоже претендовал на место профессора. Ни ростом, ни телосложением он не выделялся, но был жилистым и крепким — в юности ему пришлось немало поработать. Темная грива волос все время падала на низкий лоб. Прежде всего, бросались в глаза крепко сжатые челюсти. Рот был маленький, с немного растянутыми уголками губ. Левый уголок заслуживал самого пристального внимания собеседника. Именно он красноречиво говорил, о чем думает в данный момент Герман, правда, лишь до тех пор, пока его темперамент не брал верх над рассудком. Улыбка его очень красила, но улыбался он редко, предпочитая агрессивно поглядывать на окружающий мир из-под густых насупленных бровей. Герман Хофштедтер действовал по принципу: наступление — лучшая оборона.

Зато Марта Хофштедтер была очаровательна. Может быть, и не красавица, хотя с правильным мягким округлым лицом. Но покоряло шедшее откуда-то изнутри сияние, и, прежде всего, сияли ее глаза. Марта любила смеяться. Но даже когда она не смеялась, ее зеленые глаза лучились улыбкой. Нетрудно было понять, почему Герман в нее влюбился. Я и сам мог бы в нее влюбиться. Она была ассистентом кафедры на факультете филологии.

Брак их не был особо счастливым — они оказались слишком разными людьми. Герман укрощал жизнь своей железной волей, стараясь переделать ее на свой лад. А Марта наслаждалась всем, чего нельзя было заранее предвидеть или предугадать, любила экспромты и неожиданности, ей казалось, что это делает жизнь ярче и интереснее. Герман не верил в будущее и вечно был настороже, готовый отразить атаку неведомых врагов. Марта, напротив, смотрела в будущее с радостным ожиданием. Когда я сел рядом, она мило улыбнулась. Герман только кивнул, хотя настроение у него было неплохое. В голубых глазах и в левом уголке губ затаилась улыбка.

— Ну, как, прочел? — спросил Герман.

Он имел в виду решение ученого совета. Я объяснил ему обстановку.

— Ничего другого от Хилдинга не дождешься, — буркнул он.

Потом появился Манфред Лундберг, который тоже читал гражданское право. Он участвовал в конкурсе и был наиболее вероятным претендентом на вакантную должность. Лундберг всегда одевался с иголочки, ходил в жилете и носил карманные часы на тонкой золотой цепочке. Здороваясь, он каждому пожал руку, возможно, бессознательно подчеркивая, что между нами уже есть определенная дистанция.

Усевшись за стол, Лундберг вынул бумажник и карандаш, достал маленькую записную книжечку и аккуратно записал в графу расходов стоимость кофе и бутерброда с сыром. Манфред Лундберг был не из тех, кто сорит деньгами. Обычно мы подтрунивали над его склонностью к бухгалтерии, отпустили несколько шуточек и на этот раз. Но Лундберг, как обычно, лишь снисходительно улыбнулся.

Марта помахала кому-то рукой. У стойки появился Йоста Петерсен. Казалось, ему не очень хочется садиться за наш стол. Петерсен по виду был типичным шведским крестьянином: крупный, неуклюжий, склонный к полноте, не любивший сидячей жизни. У него были белокурые волосы и румяные щеки, а лицо казалось добродушным и настороженным одновременно. Серо-голубая фланелевая куртка и бабочка вместо галстука заметно его выделяли. Остальные предпочитали строгие темные костюмы. Йоста Петерсен читал гражданское право в Лунде, а здесь, в Упсале, временно занимал вакантное место профессора. На эту должность мы и претендовали.

Вскоре у нас развязались языки. Пятый претендент казался моложе нас всех. Впрочем, мы с Эриком Бергреном были почти ровесники. Но он выглядел моложе своих лет, во-первых, из-за стройной спортивной фигуры, а во-вторых, из-за манеры одеваться, как студент. На нем была замшевая куртка с вечно расстегнутой молнией, светлая клетчатая рубашка и серый галстук. Он тоже был блондин, как и Петерсен, только немного потемнее. У него были резкие черты лица и водянисто-голубые глаза. Он знал об этом и никогда не смотрел в глаза собеседнику. Может быть, поэтому взгляд его постоянно блуждал и никак не мог остановиться на одной точке. И вид у него всегда был несколько удрученный.

Прошло не меньше получаса, пока явился Хилдинг Улин с перепечатанными под копирку мнениями членов ученого совета о наших работах. Каждый получил свой экземпляр. Мы тотчас же набросились на них и стали читать: Герман — страстно, Манфред — внимательно, Йоста — добродушно, Эрик — нерешительно, а я — холодея от волнения. Я даже не заметил, как Хилдинг уселся за наш стол. Мне не терпелось узнать, что за сюрприз имел в виду мой шеф. И вдруг я понял.

Оказывается, он поставил меня первым в списке кандидатов на профессорскую должность. Это было просто непостижимо. Впрочем, ведь я был его учеником и в своей работе как-никак использовал его методику. Два других члена ученого совета, Нурдин и Булиндер, поставили первым Манфреда, а вторым — Йосту. У Рамселиуса вторым был Манфред, а Йоста — третьим. Я шел третьим у Нурдина и четвертым у Булиндера, тогда как Эрик был третьим у Булиндера и четвертым у Нурдина. Германа все члены совета поставили на последнее место. Но, во всяком случае, он был признан вполне компетентным в своей области права.

Потом я пробежал отзывы членов ученого совета на конкурсные работы. Два моих труда о разделе недвижимого имущества и праве наследования получили в общем благосклонную оценку, если не считать замечаний Булиндера. Трактат Манфреда о комиссионном вознаграждении был назван «подлинно научным исследованием». Подавляющее большинство выводов, которые он сделал, были признаны вполне обоснованными. Книгу о компенсации за понесенные убытки, написанную Йостой, Нурдин и Булиндер назвали «чрезвычайно интересной», тогда как Рамселиус охарактеризовал ее как «весьма примечательную в связи с давно устаревшим методом анализа, примененным херром Петерсеном». Об Эрике было сказано, что в своей работе, посвященной проблеме тождества в гражданском праве, он нашел новый и важный подход, который может иметь немалое практическое значение. Следовательно, Эрика считали многообещающим молодым ученым. Что же касается Германа, который писал лишь о трудовом праве, то его можно было сбросить со счетов. Он был мне не опасен.