Станислав Ростоцкий. Счастье – это когда тебя понимают - Марианна Альбертовна Ростоцкая

меньше. «Вот, – говорит, – я здесь беру, а туда отдаю. Разве это нормально?» А наша наука. Помню я, сколько пришлось пережить моему большому другу – я с ним 2 картины сделал – Гавриилу Николаевичу Троепольскому с его повестью «Кандидат наук». Ее и напечатали в результате в искореженном виде. Там был такой кусок, как целый Институт 20 лет ведет исследования, на какую глубину надо пахать в нечерноземной полосе. И, наконец, делает вывод, что пахать надо на такую-то глубину в сантиметрах. А рядом Троепольский цитировал действительно существовавшее «Руководство для управляющих имениями Нечерноземья», изданное более чем 100 лет назад, и оказывалось, что эта цифра давно уже была известна, но только в вершках. Ну ладно, тут хоть вывод совпадал.

А рядом существовал и существует Терентий Мальцев, дай ему бог еще долгих лет жизни. Что ему только пережить ни пришлось. Вот бы к кому прислушиваться. И сколько таких, как он, погублено.

А мы все руководим сверху: что, когда и кому сеять, и платим по-прежнему за тонну зерна, как за бутылку минеральной воды. Раньше шутили, что у нас все в футболе и в кино понимают, а я бы еще прибавил – и в сельском хозяйстве.

…Испокон веку отсюда, из деревни, шли истоки нашего народного понимания нравственности. Отсюда, из деревни, где все друг друга знают, где все и всё на виду, где всегда жили люди религиозные – пока мы не разрушили все это и продолжаем разрушать. Хорошо бы все услышали слова Дмитрия Сергеевича Лихачева о том, что мы живем в эпоху духовного Чернобыля. Страшные слова, но справедливые.

Что же касается истории. Мы просто плохо ее знаем и не извлекаем из нее уроков. Я вот думаю, она нам сейчас мстит то, что мы из одной исторической формации, минуя определенный период развития общества, шагнули прямо в будущее. Это я говорю к вопросу… о собственности. Простой пример: стоит во дворе «Москвич», принадлежит он инвалиду, куплен на честные деньги, но какой-нибудь проходимец, «презирающий частную собственность», обязательно, проходя мимо, нацарапает гвоздем на машине какое-нибудь неприличное слово. Так воспитан. Воспитан в полном неуважении к любой собственности, в том числе и к социалистической. Потому что «все вокруг народное, все вокруг мое».

Был я недавно в Магнитогорске со своим фильмом. Меня там рабочие спрашивают: почему у нас в Магнитогорске гостиницу поляки строят? Почему их на работу автобусами специальными возят? Мы на комбинат с трудом добираемся. Почему им платят в день столько, сколько мы и за 10 дней не заработаем? Почему в городе, где все по талонам, им дают возможность покупать дефицитные вещи, которые они увозят и дома ими спекулируют? Создайте нам такие условия, неужели мы сами не смогли бы эту гостиницу выстроить. Турки в Москве восстанавливают пассаж, который в свое время русские купцы руками русских мастеров выстроили. Позор все это.

Да, мы, старшее поколение, жили трудно, и надо обо всем этом рассказывать в книгах, картинах. Но рассказывать глубоко и точно, проникая в прошлое. Было ведь всякое в нашей жизни. Очень важно, чтобы молодежь поняла ту прошлую жизнь объемно. Я вот недавно подумал, что для моего поколения слова «такого-то арестовали» были повседневным бытом. Как это страшно. Сегодня молодежь читает «Архипелаг ГУЛАГ», Варлама Шаламова. Спрашивают – а где же вы были?! Что ответить? Что многого не знали, многое не понимали, многому верили. Мне в 1937-м было 15, а в 19 я уже был солдатом. Вот и надо рассказывать, чтобы понять, как же это все получилось. Не для злорадства и обвинений только. Я думаю, что сейчас самое страшное – это отсутствие веры. Надо всем трудиться для возрождения этой веры. И мне порой хочется спросить у молодежи: а что вы делаете во время, когда вам представился шанс сделать жизнь в стране достойной человека? Не хватит ли упиваться дискуссиями по поводу развлечений, балдеть от рок-музыки и радоваться сексуальной свободе? Возьмитесь за дело, за работу и помогите возрождению нашей деревни, из которой в свое время жизнь заставила сбежать ваших родителей. Только не воспринимайте это как обвинение молодежи. Она разная. Я верю в молодежь и знаю, что она всегда такая – какое время.

Я хочу опустить вас на грешную землю и поговорить о том, как наши прокатчики «втягивают зрителя в процесс познания серьезной литературы и серьезного кинематографа» в настоящее время.

Прокат – это, пожалуй, единственная кинематографическая организация, которая обладает реальной властью в настоящее время. В нашем коммерциализирующемся кино именно он решает заранее, что народу смотреть, а что не смотреть. Первый раз, когда решает, какой фильм покупать, а какой не покупать. Второй раз, даже купив, как и где показывать. Возник новый способ класть картины на полку. Правда, только уже по совсем другим причинам, нежели в прежние времена. Можно назвать целый ряд хороших, добрых, чистых и гуманных картин, которые фактически не показаны зрителю. Для примера можно сослаться хотя бы на картину режиссера Сергея Бодрова «Сэр», которая, между прочим, получила Гран-при на фестивале в Монреале, с успехом показана в Италии и сейчас представляет нашу страну на фестивале в Западном Берлине.

Как это делается, могу рассказать вам на примере нашей картины. 30 января я прочел в газете «Вечерняя Москва», что 29-го премьера фильма «Из жизни Федора Кузькина» в кинотеатре «Новороссийск». Сами посудите: можно попасть на премьеру, если узнаешь о ней только на следующий день. Можно, конечно, считать это рекламой, так как никакой другой рекламы не было. Фильм шел неделю в одном кинотеатре на всю Москву. Одновременно – просто для сравнения – фильм «Криминальный квартет» шел в 22 кинотеатрах. Я поехал узнать, как фильм идет. С большим трудом нашел среди всяких объявлений объявление о фильме; подходя к кассам, увидел надпись «Все билеты проданы». Обрадоваться я не успел, так как быстро понял, что билеты проданы на концерт какого-то ансамбля. Что же оказалось? Фильм действительно шел неделю, но только на одном сеансе в 13 часов 10 минут, а по вечерам – концерты. Мне звонят по телефону люди, которые приезжали вечером и натыкались на это сообщение. Обидно и грустно. Теперь фильм идет где-то в Кунцеве, но, наверное, в таких же условиях. Потом где-то еще будет идти. На всю Москву и область 2 копии. То же самое было в Ленинграде.

Иногда я ловлю себя на мысли – не сошел ли я с ума: по телевидению идет серьезная дискуссия о том, что надо