Веймар 1918—1933: история первой немецкой демократии - Генрих Август Винклер

правительство Штреземана утратило также и важнейшее основание своей власти: закон о предоставлении чрезвычайных полномочий правительству, который истекал 31 марта 1924 г., но чье действие могло прекратиться и ранее, если происходила смена имперского правительства или менялся его партийный состав. Для тех политических сил, которые уже давно стремились к диктатуре как способу решения всех кризисов, этот относительный вакуум власти стал подарком небес. Сект уже 24 октября неприкрыто потребовал от Штреземана подать в отставку, заявив о себе как о его преемнике. После того как министры-социалисты покинули правительство, командующий рейхсвером предпринял еще одну попытку осуществить свои планы. Теперь Сект считал, что пробил час «директории». 2 ноября он написал черновик письма потенциальному партнеру по осуществлению этого проекта Густаву фон Кару, в котором он заверил генерального статс-комиссара Баварии в единстве их взглядов и целей и отверг сотрудничество с социал-демократией, потому что та чужда мысли о готовности сражаться за Германию. Что же касается Веймарской конституции, то Сект среди прочего отметил, что она для него «сама по себе не является noli me tangere»[30]. Окончательный вариант письма, отправленный 5 ноября, больше не содержал эту формулировку. Зато в нем по-прежнему присутствовала констатация того, что отказ от конституционных форм таит в себе большую опасность и поэтому к нему следует прибегнуть только в самом крайнем случае.

4 ноября Сект написал, «не только поставив в известность рейхспрезидента, но и согласно его желанию», письмо Отто Видфельдту, послу Германии в Вашингтоне, чье имя уже не первый раз называлось в связи с планами провозглашения директории. Сект не оставил никаких сомнений в том, что следующее правительство рейха больше уже не будет парламентским. «Успешное парламентское правительство после ухода С.Д. (социал-демократии) исключено. Таким образом, должен быть назначен небольшой кабинет, имеющий характер директории и наделенный чрезвычайными полномочиями». Для Видфельдта, бывшего директора Круппа, предназначался пост рейхсканцлера — предложение, которое получатель письма, от которого Сект 10 ноября по телеграфу еще раз потребовал принять решение, с благодарностью отклонил, сославшись на отсутствие поддержки со стороны партий, сельского хозяйства и рабочего класса.

Что бы там рейхспрезидент не сказал Секту на самом деле, осторожное зондирование позиции Видфельдта, очевидно, последовало с его одобрения. Эберт, напрасно старавшийся подвигнуть социал-демократов сохранить Большую коалицию, по всей видимости отвел усеченному кабинету Штреземана недолгую жизнь. Поскольку перспектива сформировать другое парламентское большинство отсутствовала, возможно, его вновь увлекла идея создания своего рода президентского кабинета, которую он частично попытался осуществить год назад, поставив Куно во главе правительства. Кабинет, опиравшийся на рейхсвер и наделенный президентом чрезвычайными полномочиями — такая комбинация могла выступать для Эберта щекотливым, но перед лицом опасности гражданской войны неизбежным ultima ratio. Однако то обстоятельство, что он умолчал перед рейхсканцлером о запросе, адресованном Видфельдту, показывает действия рейхспрезидента в ноября 1923 г. в своеобразном свете.

5 ноября Сект потребовал от Эберта в присутствии Гесслера сначала формирования правого правительства, а после категорического отказа Эберта — отставки Штреземана. На вопрос Эберта, готов ли Сект лично повторить свое требование в присутствии рейхсканцлера, Сект ответил утвердительно. В разговоре со Штреземаном, который последовал вслед за этим, Сект, по свидетельству Гесслера, заявил следующее: «Господин рейхсканцлер, вести борьбу вместе с Вами невозможно. Вы не пользуетесь доверием армии». На встречный вопрос Штреземана: «Тем самым Вы отказываете мне в повиновении рейхсвера?» ответил, прежде чем это смог сделать Сект, Гесслер: «Господин рейхсканцлер, это могу сделать только я». Сект промолчал, на время отказавшись от пробы сил со Штреземаном.

Сект не был единственным противником, нападения которого рейхсканцлер вынужден был отражать после крушения Большой коалиции. Правое крыло его собственной партии, близкое к тяжелой промышленности, оказывало на него давление в направлении коалиции с немецкими националистами и было готово заплатить ту цену, которую ДНФП требовала за участие в правительстве: отставку Штреземана. Усеченный кабинет последнего, который смог опереться на поручение рейхспрезидента продолжать исполнять обязанности, 5 ноября решительно отклонил свою отставку. Министерские посты, освобожденные социал-демократами, оставались вакантными, за исключением одного: 11 ноября Эберт по предложению канцлера назначил министром внутренних дел обер-бургомистра Дуйсбурга Карла Ярреса — политика, относившегося к правому крылу ДФП и высланного оккупационными властями из занятой ими области{231}.

Главная причина отказа Штреземана рассмотреть возможность коалиции с немецкими националистами заключалась в обнадеживающем развитии внешнеполитической ситуации, на которое он указывал социал-демократам в последние дни Большой коалиции и которое он не хотел подвергать опасности смещением баланса сил вправо. 15 октября кабинет принял решение, следуя инициативе бывшего министра финансов Гильфердинга, передать репарационной комиссии ноту, в которой содержалось предложение союзным державам подвергнуть проверке финансовые средства и производительность немецкой экономики, а также заслушать представителей имперского правительства. В этой связи Штреземан хотел, дабы подчеркнуть добрую волю Германии, в том числе возобновить платежи оккупационным властям, остановленные Германией после вступления союзных войск в Рурскую область. Но рейхсканцлер не смог сразу добиться выполнения своих намерений из-за сопротивления нового министра финансов Лютера. 24 октября немецкая нота была вручена репарационной комиссии. Имперское правительство по меньшей мере могло рассчитывать на то, что его инициатива будет положительно воспринята Англией, так как 12 октября 1923 г. британское правительство впервые официально поддержало предложение, высказанное в конце декабря 1922 г. госсекретарем США Чарльзом Хьюзом, рассмотреть репарационные вопросы с экономической точки зрения на международной конференции. Тем самым Форин офис присоединился к аргументам, высказанным в начале октября на Лондонской имперской конференции британских доминионов премьер-министром Южно-Африканского Союза Смэтсом. То, что Хьюз, в свою очередь, однозначно приветствовал британскую инициативу от 12 октября, было с полным правом воспринято в Берлине как приглашение немецкой стороне сделать встречный шаг в интересах решения репарационного вопроса.

Но подлинное изменения ситуации произошло только 25 октября 1923 г.: Пуанкаре проинформировал британское правительство, что он готов при определенных условиях согласиться на ревизию репарационного вопроса. Условия были следующими: экспертная комиссия созывалась репарационной комиссией; размеры репарационных обязательств, возложенных на Германию Лондонским ультиматумом мая 1921 г., должны были остаться неизменными вне зависимости от результатов изысканий экспертов; еще одна комиссия должна была установить размеры и местопребывание немецких накоплений в иностранной валюте. После того как Америка также выразила свое согласие с этим предложением, Париж 13 ноября официально внес в репарационную комиссию предложение о формировании обеих экспертных комиссий. Тем самым было задано направление, приведшее к принятию плана Дауэса — репарационного соглашения 1924 г., неразрывно связанного с экономическим взлетом зрелых лет Веймарской республики.

Такой неожиданный поворот со стороны Пуанкаре имел множество причин. Наряду с финансовыми проблемами, возникшими в результате оккупации Рурской области, важную роль сыграла ситуация во Франции: внутриполитический климат на глазах становился все