Преследуя восход - Майкл Роэн

Я уставился на него. Это было все, что я мог сделать.

— Не понимаю, — запинаясь, произнес я. — О чем вы? Что вы мне предлагаете?

Он рассмеялся:

— Вещи, которые вы пока даже представить себе не можете! Власть, какая вам и не снилась! А пока, только для начала, — власть, как вы ее понимаете, доминирующее влияние в вашем мире. За вами пойдут мужчины и женщины — сначала несколько человек, потом партия, город, регион — нация! Вы будете поступать с ними, как вам заблагорассудится, по вашему капризу, и чем дальше, тем больше их будет толпиться вокруг вас! И вы будете получать от них средства к существованию, как это делал я, и продолжать жить после того, как они умрут, неподвластный годам! Что я предлагаю вам? Вот что, сеньор! Но только для начала!

Я продолжал смотреть на него. От его тирады я буквально онемел, а мои мысли крутились вихрем, как фейерверк. Но почему этот Дон Педро думает, что я человек его сорта и что я ухвачусь за его предложение, как только ему удастся мне все это втолковать?

Однако так ли ошибся он? Когда-то он искал что-то… назовем это любовью, человеческой теплотой. В этом ему было отказано, и он направил свой гнев на честолюбивые стремления, садизм. Бог знает на что еще. А я? У меня была любовь, так ведь? Но я отбросил ее. Я выбрал то же самое честолюбие и возвел его на алтарь, принеся ему в жертву любовь. Если разобраться, это еще хуже. Боже всевышний, может быть, он прав?

Снова возникло видение. Я в роли… как его, бокора, священнодействующий над догорающим костром, рисующий пальцами веверы.

Да нет, это глупо, в конце концов. Я снова чуть было не разразился смехом, как вдруг почувствовал, как похожая на песок кукурузная мука превращается под моими пальцами в клавиши компьютера. Это воскресило, как привкус специй, знакомое острое ощущение от вызова информации, жонглирования ею, манипулирования. То, что я ощущал, когда осуществлял по-настоящему трудную сделку, увязывая запутанный контракт в четкий пакет соглашений, провизо, штрафов…

О потоки международной торговли, чеки и балансы высокой коммерции, экономика целых наций — то, что определяет жизнь каждого человека, начиная с индейца Амазонки в его травяной хижине и кончая Председателем Верховного Совета! И все они отныне станут подчиняться одному человеку. Они будут слушаться этих бегающих пальцев, лица, отражающегося на экране. В известном смысле красивого лица, сурового, но обладающего магнетизмом, с резкими чертами, немолодого, но исполненного юношеского пыла, — моего собственного лица!

Я заморгал, чтобы отогнать от себя видение. В нем была яростная прямота, апеллирующая, минуя сознание и здравый смысл, прямо к инстинктам, как календарь Пирелли[28] или религиозный опыт. Слова застревали у меня на языке:

— Но почему?

— Ах, почему? — Снова эта властная, злорадная усмешка. — Да потому, сеньор, что я нуждаюсь в вас! Чтобы достигнуть своих целей, я был вынужден пожертвовать тем, что накопил. В своих исканиях я был принужден покинуть пределы Сердцевины, чтобы сбросить с себя все, что было во мне мирского. Стало быть, теперь мне необходимо иметь в нем агента — умного исполнителя моих замыслов, разделяющего со мной получаемые награды, человека, которому я мог бы доверять. А в вас я нахожу ткань, тучную почву, готовую для плуга, прекрасную глину для ваяния и обжига. — Он потер руки от искреннего удовольствия. — И скоро, быстро! Без долгих лет, которые я выбросил на удовлетворение детских фантазий — на мелкие, робкие потуги моей воли. Все, что имею, я разделю с вами! Я сделаю из вас все, что есть я сам! И все, до чего вы сумеете дотянуться и схватить, будет вашим!

Я был зачарован, я не мог протестовать — и не хотел. Через мои руки, через мой повелевающий разум сияющей рекой потекла вся мировая торговля, которую я смогу поворачивать так и этак, отбрасывая брызги золотой пыли туда, куда захочу. И все же что-то сюда не вписывалось, в потоках моего разума все время всплывал какой-то фактор и упорно отказывался исчезать…

— А остальные? — задохнулся я. — Хорошо, я здесь! Тогда зачем вам они? Клэр — вам она больше не нужна! Отпустите ее! Отпустите их всех!

Не знаю, какой реакции я ожидал. Чего угодно, пожалуй, кроме жуткой ярости, промелькнувшей на бледном лице, яркой, как молния, в зеленовато-желтом небе. Ноздри резко втянулись, темные глаза сузились до щелочек, синеватые губы перекосились; кровь прилила к выступающим скулам, затем стремительно отхлынула от лица. Кожа втянулась внутрь, словно ее засосали, плоско прилипла к костям, жесткая и морщинистая, зубы оскалились в жуткой усмешке, мышцы ослабли, а сухожилия проступили, как канаты. Остались лишь глаза под пергаментными веками, но их блеск погас, как высыхающие чернила.

Проведите факелом около старого склепа или катакомб, и такое лицо глянет на вас из темноты. Или как это было со мной в одном из неаполитанских музеев возле гроба со стеклянной крышкой. Я видел руки с ногтями, которые продолжали расти после смерти — пожелтели, сморщились и скрутились. Мне очень живо представилось тогда, как они вцепляются в мое лицо.

Все еще кипя, он снова поклонился учтиво, но весьма натянуто.

— Я в отчаянии, что мне приходится противоречить сеньору, но ни за что на свете я не позволил бы этим вашим друзьям упустить такое событие. Их отсутствие серьезно нарушило бы всю процедуру!

Стриж разразился жутким, злорадным каркающим смехом, и его дыхание обдало меня смрадом:

— И ты еще именуешь себя тем, кто сильнее Невидимых, да? А сам не можешь даже выбросить из этого пустого разума его друзей! Встречал я таких, как ты, и прежде: пауков на потолке! Никто из людей не может повелевать Невидимыми!

Дон Педро еще раз отвесил низкий поклон, и, когда выпрямился, его лицо было ясным и собранным, как прежде.

— Я склоняюсь перед коллегой — обладателем редких, выдающихся качеств. Мне искренне жаль, что он должен будет разделить судьбу тех, кто стоит гораздо ниже его. Но что касается Невидимых, смею заметить, что прошло уже много лет как я перестал быть всего лишь человеком.

Стриж издал булькающий звук и сплюнул:

— Это весьма распространенное заблуждение, а лекарство от него действует быстро и фатально! Кто ты, как не мелкий Калигула, познавший лишь самые азы колдовства? Наслаждайся своими маниакальными идеями, пока в силах, человек: Невидимые просто насмехаются над тобой, а потом освободят тебя от твоей мании! Да и от всего прочего тоже!

— Калигула? — Казалось, темного человека это позабавило. — Едва ли, ибо он был лишь смертным, который вообразил себя богом. В то время как я… — Он снова взглянул на меня. — Сначала, уверяю вас, у меня не было таких мыслей. Я стремился лишь украсить существование, ставшее для меня обременительным, найти… удовлетворение, выходящее за рамки условностей. — Он издал негромкий смешок, как человек, вспоминающий наивные детские мечты. — С капиталом, составленным мне моими подопечными, я приобретал все больше и больше и изобретал изощренные развлечения. Некоторых я умертвил смертью быстрой и болезненной. Других заставил идти по узкой тропе, понемногу ослабляя их связи с жизнью, наблюдая, как они цепляются все крепче за шаткие, обманчивые обрывки, оставшиеся от нее. Из той смерти при жизни, что я им устраивал, я научился извлекать новую жизнь, освежавшую меня. Однако и это скоро приелось. Мне необходимо было найти какой-то новый источник. Но тогда у меня еще не хватало смелости и предвидения, чтобы искать Абсолюта. Итак, поскольку мои возможности были еще тогда ограничены, я обратился — как и положено человеку, не так ли? — к людям моего круга…