Преследуя восход - Майкл Роэн

Я изумленно уставился на него, а потом во мне поднялся какой-то жуткий смех:

— Вы? Вы равняете меня…

Его смешок был вежливым и протестующим одновременно:

— Отнюдь, сеньор, отнюдь! В конце концов, я был рожден идальго, обладателем огромных плантаций, даже нескольких серебряных рудников и многих рабов, трудившихся на них. В то время как вы… Однако я рос очень одиноко, поблизости не было ни одного ребенка, с которым мне пристало бы общаться. Возможно, это было неизбежно, что, вращаясь в одиночестве среди злых и стоявших много ниже меня по положению людей, в такой дали от цивилизованного общества грандов, я вырос несколько… отличным от них.

Он на мгновение обернулся, чтобы оглядеть молчаливую толпу позади себя, и все отвели глаза — как люди, так и волки. Впервые я почувствовал в его голосе неприкрытый сарказм и что-то еще, вызывавшее более глубокое беспокойство.

— И наконец, какой мне был бы в них прок? Что могли они показать мне, кроме зеркального отражения самого себя? Достигнув возраста мужчины, я был отправлен ненадолго в свет — и он предпочел отвергнуть меня. Он — меня! Эти надменные марионетки-мужчины! Эти хорошенькие женщины, которым следовало было бы греться у огня, который они сами и разжигали! Но они лишь глупо хихикали, прикрывшись веерами, и проходили мимо. Мне все это наскучило, я был изнурен — разве вы не ощущали того же, сеньор? — и с головой погрузился в работу. Страхом и болью я заставлял своих рабов работать до полного истощения их жалких сил, я стал невероятно богат по меркам нашего мира. И все же я ценил свое богатство только как символ успеха — как знамя, которым мог размахивать перед лицом мира. Ах, сеньор, я уверен, вы понимаете меня.

Я никогда не был особенно богат, и все же, хотя какая-то часть меня яростно негодовала, я обнаружил, что автоматически киваю головой. Я действительно понимал. Каким-то образом эта тревожная нота в его голосе, полупросительная, полуубеждающая и в то же время как-то подавляющая, заставила меня посмотреть правде в глаза и признать, насколько мы похожи. И тем не менее…

Я все-таки запротестовал:

— Но я же ничего не делал такого… такого, как вы! И никогда не хотел ничего такого! Да, у меня были честолюбивые стремления. Карьера… может быть, когда-нибудь и политическая… Но только чувствовать, что я чего-то достиг, — ничего другого я не хотел. Успех… имидж преуспевающего человека, печать одобрения, чтобы доказать, как я много значу, какой я важный человек. Ну и защитить себя от вопросов, от сомнений — в том числе и от моих собственных. В конце концов, с успехом не спорят…

Он заметил мои колебания и милостиво кивнул — он даровал мне прощение.

— О, и я мог бы удовольствоваться этим, сеньор. Ибо что еще остается тем, кому мир отказывает воздать должное? И если бы не счастливый поворот в моих делах… Хотя должен признать, одно время мне так не казалось; как, возможно, не кажется вам счастливым поворотом судьбы ваше нынешнее положение. Произошла вспышка vomito negro, болезни, которую вы зовете желтой лихорадкой, и я заразился ею. Мне понадобилось именно это. Понадобились недели лихорадки, горячечного бреда и призрачных видений, положения между жизнью и смертью, когда я оплакивал то, что смерть забирает меня столь молодым, прежде чем я осознал, что значит жить. Мне понадобилось это, чтобы подняться из узкой сферы к той, какой заслуживали мои достоинства.

Он улыбнулся.

— Совершенно так же, как вам понадобилось для этого ваше нынешнее приключение, — продолжал он. — Так в горячке я бродил странными тропами, мне были видения, и я впервые понял, что за пределами нашего мира существуют иные. И я узнал себя. Правда явилась мне в момент кризиса этой страшной болезни, и состояла она в том, что сама смерть придает значение жизни. Что человек никогда не живет столь полно, как в присутствии смерти. Именно тогда, сеньор, я понял: погонять рабов — вот что наполняет смыслом мою жизнь, а отнюдь не практические результаты этого. И особенно — в положении между жизнью и смертью, при медленном или внезапном постукивании по чашам весов.

Валет слабо улыбнулся.

— Разумеется, я к тому времени уже ознакомился с разнообразными и любопытными религиозными верованиями, завезенными из Африки моими невольниками. Многие из них оказались мягкими и пресными либо просто грубыми и примитивными обрядами. Однако другие обещали больше. И вот у мондангов, из того района, что вы называете варварским именем Конго, я обнаружил верования и обряды хотя и неотшлифованные, но представлявшие несомненный интерес. Я освободил нескольких избранных, знающих эти обряды, — о, сперва просто развлечения ради, уверяю вас! До тех пор, пока не стал понимать, что в этих проклятых варварских играх участвуют настоящие силы и с ними можно достигнуть гораздо большего, чем простое развлечение. И принялся изучать их. Я сел у ног моих узников, даже заключал их в объятия, как братьев по крови, я, испанский гранд! — Он дважды постучал по земле тростью, и холод этого прикосновения поднялся во мне, а мое сердце онемело. — Однако только путем подобных унижений достижимо подлинное знание. Так что, прошу вас, рассматривайте те неудобства, что вы сейчас испытываете, именно под этим углом; ибо, поверьте мне, в дальнейшем вы только выиграете! Ровно столько же, сколько выиграл я.

Его голос упал, но я ловил каждое слово.

— Ибо я стал жрецом-бунганом, поддерживающим связь с Невидимыми. Однако это был только первый шаг, маленький шажок. Истинные глубины темны, и я обратился к темноте, к самому злому и нечистому, что есть в расе рабов. Я обучился у них искусству зла и принуждения, колдовства и некромантии; я стал бокором, адептом тьмы. И за короткое время — сказалось врожденное умение властвовать — я стал самым могучим среди тех, кто обучал меня, и поверг их вниз — страдать и дрожать со всеми прочими людьми их разряда.

Передо мной пронеслось внезапное видение, как блик на воде. Я среди людей в белых одеждах, испещренных какими-то знаками…

— И это вы предлагаете мне? — Я не мог сдержать нового приступа идиотского смеха. — Вы хотите сделать из меня кровожадного колдуна?

Казалось, его это больше позабавило, чем оскорбило.

— О нет, сеньор, отнюдь! Вы неверно думаете обо мне. Я избавлю вас от такого скучного и бесполезного времяпрепровождения. Слишком много ложных поворотов, глупых исканий после свершения — так много ужасных сожалений! Я тогда не осознавал, что они были всего лишь одним шагом на пути более долгом, чем я когда-либо помышлял — разве что в бреду. Это убожество, примитивная дикость — то были только начала, которые я давно оставил позади. — Он посмотрел на меня сверху вниз взглядом, полным восторга и удивления почти детского, — так ученый педант смотрит на редкий и драгоценный экземпляр. — Такое произойдет и с вами, сеньор.