Выживает сильнейший - Джонатан Келлерман

Он направил шприц вверх; брызнула струйка. Из туалета раздался звук спущенной воды, послышались шаги. Голос Тенни произнес:

– Нет уж, хватит с меня мексиканцев.

Указательным пальцем Бейкер постучал по стеклянному цилиндрику. Спасения нет.

Даниэл, Майло – как же вы смогли бросить меня?

– Уж не надеетесь ли вы на... – Тело мое начала сотрясать дрожь.

– Надежда не имеет к этому никакого отношения, – ответил Бейкер. – То, что вам известно, относится к области предположений, но не фактов. Нет свидетельств. Стерджис тоже остается ни с чем. Всякая игра когда-то должна закончиться. А сейчас мы проверим, насколько истинна ваша вера. Есть ли жизнь после смерти? Очень скоро вы узнаете это. Или, – он улыбнулся, – не узнаете.

– DVLL – вы решили выступить в роли новых дьяволов?

Шприц блеснул в свете лампы.

Подбородок Бейкера напрягся.

– Вы знаете иностранные языки? – раздраженно спросил он.

– Испанский. Изучал немного латынь в колледже.

– Я говорю на одиннадцати.

– Вы же столько путешествовали.

– Путешествия обогащают жизнь.

– Какой же это язык – DVLL?

– Немецкий. Когда речь заходит о принципах, варварские наречия не годятся. Нужна четкость, без всякой галльской манерности.

Замечание Зины о французском. Цитировала своего наставника.

Игла начала опускаться.

– Так что же это значит?

Бейкер молчал, лицо его стало мрачным, почти печальным.

Даниэл, Майло... и дружба имеет пределы... еще одна иллюзия...

– Хлорид калия? – сделал я третью попытку. – Добровольный палач. В тюрьме хотя бы предлагают транквилизатор.

– В тюрьме предлагают и последний обед, и молитву, и повязку на глаза, – проговорил вошедший Тенни. – Система насквозь лицемерна и хочет сыграть в гуманность. – Он громко засмеялся. – Система даже находит время на то, чтобы протереть место инъекции спиртом. Предохраняя смертника от чего? Система – дерьмо.

– Не беспокойтесь. Разрыв сердца не заставит себя долго ждать, – утешил меня Бейкер.

– Прах возвращается к праху. Круговорот материи.

– Разумно. Очень жаль, что мы так и не смогли провести побольше времени в беседе.

– Приговор приведен в исполнение. – Я с трудом подавлял рвущийся наружу крик, раковой опухолью теснивший мне грудь. – В чем же моя вина?

– Ох, Алекс, – Бейкер вздохнул, – вы разочаровали меня. Вы так и не поняли.

– Не понял чего?

Он печально покачал головой.

– Нет никакой вины, есть только ошибки.

– Тогда почему же вы стали полицейским?

Игла опустилась еще ниже.

– Потому что эта работа предоставляет массу возможностей.

– Ощутить свою власть.

– Нет, власть я оставляю политикам. Защита закона дает широкий выбор. Выбор возможностей. Порядок и хаос, преступление и наказание. Правилами можно играть, как шулер играет в карты.

– Когда придержать, когда передернуть. – Тяни, растягивай каждую секунду, не смотри на иглу. Робин... – Кого арестовать, кого оставить на воле.

– Совершенно верно. Еще одно развлечение.

– Кому позволить жить, кому... Вы многих убили?

– Я давно забросил счет – он не имеет значения. В этом-то и суть, Алекс: материя ничего не значит.

– Какой же смысл убивать меня?

– Потому что я так хочу.

– Потому что вы можете.

Бейкер сделал шаг.

– Из них не ушел ни один... И ничего не изменилось, никаких последствий. Это помогло мне раскрыть глаза на то, что следовало понять много раньше: смысл – в новизне ощущения. Личность стремится проводить досуг наименее обременительным и скучным для себя способом. Мне, например, нравится наводить порядок в доме.

– Выметая из него грязь.

Он не ответил.

– Элита с мусорным совком в руке.

– Никакой элиты не существует. Есть просто люди с меньшим количеством недостатков. Мы вместе с Уилли тоже закончим свой век тем, что будем кормить червей, как и все остальные.

– Только наши черви будут умнее, – вставил Тенни и подмигнул мне. – До встречи за шахматами в аду. Прихватите с собой доску.

– Новизна ощущений, – бросил я Бейкеру.

Он вновь отложил в сторону шприц и расстегнул рубашку, обнажив загорелую, без единого волоска грудь с чудовищными следами шрамов.

Их было множество, нитевидных и в палец шириной, разбросанных как попало.

С гордостью продемонстрировав мне старые раны, Бейкер застегнулся.

– Я долгое время считал себя куском чистого холста, на котором всякий может малевать что угодно. Но в конце концов это приелось. Будьте добры, не нужно разговоров о жалости.

– Скажите хотя бы, что значит DVLL.

– А, это, – рассеянно произнес он. – Всего лишь цитата из герра Шикльгрубера. Исключительная посредственность, баловался пошлыми акварельками, но отдельные фразы, надо признать, ему удались.

– "Майн кампф"?

Бейкер подошел почти вплотную, обдав меня своим свежим дыханием и запахом чисто вымытой кожи. Как же он выносил присутствие Тенни?

– Die vemichtung lebensunwerten Leben, - произнес он. – Жизнь, недостойная жизни. Боюсь, что это относится и к вам.

Приблизился Тенни и, прижав мою правую руку к постели, вывернул ее локтевой впадиной вверх. Да, Майло, подонок оказывается прав: в самом конце все теряет смысл, все превращается в ложь.

Пальцы похлопывали по коже, заставляя набухнуть вену.

Бейкер поднял шприц.

– Скорейшего вам разрыва сердца.

Робин, мама... Найди силы уйти достойно, не кричи, сдержись...

Я приготовился к боли, по барабанным перепонкам ударил последний сигнал тревоги.

Ничего.

Бейкер встревоженно выпрямился.

Звон в ушах не прекращался.

Дверной звонок.

– Черт, – прошипел Тенни.

– Пойди посмотри, кто там, Уилли, и будь осторожен.

Негромко звякнуло стекло. Шприц пропал; сжав вместо него черный ручной пулемет с коротким стволом и вытянутым в форме банана магазином, Бейкер обвел глазами комнату.

Электрический перезвон оборвался. В дверь трижды постучали, и вновь раздался звонок. Я услышал, как Тенни торопливо поднимается по лестнице.

Голоса.

Грубый – Тенни, и другой – высокий, пронзительный.

Женщина? Ее голос, его, опять ее.

– Нет, – донеслось до меня, – вам дали неверный...

Подняв оружие, Бейкер направился к двери.

Женщина раздраженно произнесла какую-то фразу.

– Говорю вам, это... – Тенни тоже начал выходить из себя.

Послышался негромкий глуховатый перестук, который мог означать только одно. Топот бегущих ног. Бейкер положил палец на спусковой крючок.

Подобно раскату грома за спиной его лопнуло оконное стекло, шторы разлетелись, и с грохотом стрельбы в спальню ввалились люди.

Теперь сухой перестук оглушал.

Увидеть нежданных гостей Бейкер не успел. Рубашка на его груди из кремовой мгновенно стала багровой, а затылок превратился в красно-коричневое месиво.

Падая, он повернулся – с подбородка стекала густая серо-желтая масса; лицо оплывало, черты растворялись на глазах. Растаявшая восковая фигура.

Новая серия выстрелов взорвала его грудь, к стене мокрыми шлепками прилипли ошметки плоти.

Один из стрелявших, молодой черноволосый парень с ястребиным носом, бросился ко мне. Охранник, которого я видел в консульстве, или просто внешнее сходство? Позади него высилась крупная фигура чернокожего седоволосого мужчины в темно-синем джемпере, уже в возрасте, лет под шестьдесят. Окинув взглядом тело Бейкера, мужчина посмотрел на меня.

Парень принялся возиться с ремнями, но чья-то рука остановила его.

Рука Майло – взъерошенного, задыхающегося, мокрого от пота.

– Сэр! – Молодой человек удивленно поднял голову.

– Ступай! Со своими делами я справлюсь сам.

Поколебавшись пару секунд, парень вышел. Майло освободил меня от пут.

– Ox, Алекс, ну и залет. Долбаный идиотский залет. Я так... Дружище, да мы чуть не потеряли тебя! Вот это поворот! Чтобы я, черт возьми, еще хоть раз... Никогда!

– Ты же всегда любил драму, приятель.

– Заткнись. Заткнись и отдохни. Я локти готов себе кусать. Больше ты меня не уговоришь...

– Заткнись сам.

Майло поднял меня с постели.

Он пронес меня мимо распростертого в луже малинового сиропа тела Бейкера через заляпанную сгустками крови и мозга спальню и ступил на лестницу.

– А теперь прочь отсюда.

Слыша его тяжелое прерывистое дыхание, я решил, что одолею подъем сам, однако Майло и слышать не захотел об этом.

– Не дури.

– Я в полном порядке, опусти меня.

– Так и быть, только осторожнее, не вляпайся в эту кучу дерьма.

На верхней ступеньке лестницы лежал скорченный труп Тенни. Перешагнув через него, я увидел приземистую, крепко сбитую женщину. Румяные щеки и нос картошкой.