Падение Берлина, 1945 - Энтони Бивор

И женщин наспех обнимают.

Спасибо той, что так легко,

Не требуя, чтоб звали - милой,

Другую, ту, что далеко,

Им торопливо заменила.

Она возлюбленных чужих

Здесь пожалела, как умела,

В недобрый час согрела их

Теплом неласкового тела.

А им, которым в бой пора

И до любви дожить едва ли,

Все легче помнить, что вчера

Хоть чьи-то руки обнимали.

Однако большинству советских официальных лиц не нравились песни про женскую верность. Дело в том, что эти ярые борцы за мораль были обескуражены случаями, когда солдаты вульгарно переделывали слова официальной версии той или иной песни. Так, выбивающая слезу "Темная ночь" - песня о жене солдата, сидящей возле кроватки с ребенком и "тайком" вытирающей слезу, была переделана в песню, где жена принимает "тайком стрептоцид". Во время войны этим лекарством лечили венерические заболевания.

Официальные патриотические песни никогда не имели среди бойцов большой популярности. Единственное исключение составляет "Песня артиллеристов", которая прозвучала в фильме "В шесть часов вечера после войны". Фильм попал на фронт как раз накануне битвы за Берлин. Он был посвящен артиллерийскому офицеру, который остался в живых и встретился со своей любимой в Москве во время празднования Дня Победы. И хотя этот фильм, с одной стороны, благотворно воздействовал на морально-политическое состояние военнослужащих, с другой - он никак не мог избавить их от страха быть убитыми в самом конце войны, когда победа уже так близка.

В некоторых песнях, так же, как и в упомянутом фильме, речь шла уже о послевоенном времени - о том, что ждет солдата после окончания боев. Среди военнослужащих 4-й гвардейской танковой армии была распространена песня на мотив широко известной "Давай закурим", но только с другими словами. В новом варианте фронтового хита говорилось о том, что скоро все они вернутся домой и там их встретят любимые женщины. Для них будут светить звезды Урала, и когда-нибудь они вспомнят о минувших боях. Они вспомнят Каменец-Подольский и голубые Карпатские горы, грохот танков, Львов, поля за Вислой. Эти дни не забудутся, о них они будут рассказывать своим детям. Когда-нибудь они вспомнят...{535}

Бойцы Красной Армии страстно желали побыстрее закончить войну. Но чем ближе был ее конец, тем сильнее становилось их желание остаться в живых. И еще они хотели вернуться домой с медалью. Награды позволяли солдату иметь совершенно иное положение в обществе и особенно в своей собственной семье. Однако была одна вещь, которой военнослужащие боялись больше смерти, больше страха быть убитыми в самые последние часы войны. Они боялись остаться покалеченными, потерять ноги или руки. Ветеранов-инвалидов называли еще "самоварами"; к ним относились как к людям отверженным.

После захода солнца, вечером 15 апреля, начальник политуправления 47-й армии полковник Калашник приказал капитану Владимиру Галлу и молодому лейтенанту Конраду Вольфу отправиться на передовую линию. У них был приказ подготовиться к допросам первых пленных после начала наступления. Кони Вольф, немец по национальности, являлся сыном известного драматурга, коммуниста Фридриха Вольфа, эмигрировавшего в Москву еще в 1933 году, когда к власти в Германии пришли нацисты. Кстати говоря, старший брат Кони Вольфа, Миша, стал в годы "холодной войны" пресловутым Маркусом Вольфом - главой восточногерманского шпионажа.

Когда два друга, вооруженные лишь пистолетами, достигли берега Одера, уже почти стемнело. Они обнаружили, что вокруг них находится огромное количество людей и военной техники. Повсюду проглядывали силуэты замаскированных танков. Было ясно, что огромные силы изготовились к наступлению. Все выглядело так, словно советская сторона натянула огромную пружину и была готова ее спустить{536}.

Саперные подразделения уже занимались своей опасной работой. Они разминировали нейтральную полосу. Капитан Шота Сулханишвили из 3-й ударной армии вспоминал, что все стрелковые части были предупреждены о ведущихся работах по снятию минного заграждения{537}. Однако эксцессов избежать не удалось. Заснувший на посту солдат спутал с немцем возвращавшегося с боевого задания сапера. Очнувшись от внезапного шороха, он, не долго думая, бросил в него гранату. Сулханишвили был взбешен. Он избил несчастного стрелка почти до полусмерти. Для него каждый подчиненный ему сапер был на вес золота.

Те из советских солдат, которые уже приобрели наручные часы, все время поглядывали на циферблат. Они страстно желали знать только одно - сколько времени осталось до начала атаки. Зажигать какой-либо свет в траншеях категорически запрещалось. Но мысли военнослужащих крутились только вокруг предстоящего наступления.

Глава пятнадцатая.

Жуков на Райтвайн-Шпуре

Наилучший обзор поймы Одера и немецких укреплений на Зееловских высотах имелся в районе Райтвайн-Шпура - на наблюдательном пункте 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова. Чуйков был не особенно рад, когда узнал, что Жуков желает прибыть к нему и вместе с ним следить за артиллерийской подготовкой и началом атаки. Генерал приказал капитану Мережко, своему штабному офицеру, который находился вместе с ним еще со Сталинграда, отправиться в тыл, встретить там маршала и переправить его вместе со всей свитой через Одер.

Чуйков пришел в еще большее неудовольствие, когда увидел конвой автомашин, сопровождавший Жукова. Свет их фар, несомненно, был виден на очень большом расстоянии. Предубеждение против Жукова появилось у Чуйкова, по всей вероятности, еще зимой 1942/43 годов. Ему казалось, что его 62-й армии, героически оборонявшей Сталинград, было уделено недостаточно много внимания, тогда как роль самого Жукова в тех событиях необоснованно завышена. В дополнение к этому Чуйков был чрезвычайно обижен замечанием маршала, будто он, Чуйков, слишком много времени потратил на взятие Познани. Сам Чуйков также раздражал Жукова. Командующему 1-м Белорусским фронтом не нравились его комментарии по поводу того, что Берлин можно было взять еще в феврале.

Прямо перед взором Чуйкова простирались советские траншеи. Было слышно, как в них позвякивают солдатские котелки. Перед атакой бойцов сытно кормили горячей нищей. На самом передовом рубеже солдаты уже прикладывали губы к фляжкам с водкой. Телефоны, расположенные на наблюдательном пункте, звонили не переставая. Связные то появлялись, то исчезали вновь.

Прибыл Жуков. В его свиту входили генерал Казаков, командующий артиллерией, и генерал Телегин, начальник политуправления фронта{538}. Они прошли по тропинке, ведущей мимо отрога, и спустились в бункер, построенный армейскими инженерами под основанием небольшого утеса Наблюдательный пункт находился наверху. "Часовые стрелки как никогда медленно двигались по кругу, - вспоминал Жуков. - Чтобы как-то заполнить оставшиеся минуты, мы решили выпить горячего крепкого чая, который тут же, в землянке, приготовила нам девушка. Помнится, что ее почему-то звали нерусским именем Марго. Пили чай молча, каждый был занят своими мыслями"{539}.